№ 1 (2024)

Статья посвящена малоизученным проблемам истории русско-турецкой войны 1768–1774 гг. – военной и политической стратегии высшего руководства Российской империи и главнокомандующего 1-й армией генерал-аншефа князя А. М. Голицына в отношении княжества Молдавия в начальный период конфликта, в ходе кампании 1769 г. Изъяны в организации стратегического планирования российской стороны, отсутствие заранее разработанного плана военных действий, недостатки системы снабжения войск и невозможность использовать артиллерийский осадный парк существенно ограничивали эффективность действий Голицына в верховьях Днестра, что выразилось в двух неудачных попытках русской армии взять крепость Хотин в апреле и июле 1769 г. По политическим и психологическим причинам это подорвало доверие к Голицыну при императорском дворе и повлекло его смещение с поста главнокомандующего, однако именно прагматичная оборонительная стратегия Голицына позволила ему в конце августа – начале сентября 1769 г. нанести поражение главным силам османской армии и добиться их отступления с большей части территории Молдавии. Одновременно с ведением военных действий А. М. Голицын и командующий передовым корпусом 1-й армии генерал-майор князь А. А. Прозоровский, во многом по собственной инициативе, устанавливали тайные разведывательно-агентурные и политические контакты с представителями высшего боярства и духовенства Молдавии. Их успехи на этом поприще, а также привлечение на русскую службу арнаутских формирований из местных уроженцев в значительной степени подготовили почву для быстрого и успешного занятия русскими войсками большей части Молдавии осенью 1769 г. Статья основана на малоизвестном архивном материале, в первую очередь служебной переписке российского командования.

Статья посвящена анализу содержания и особенностей французских представлений о роли Чехословакии как факторе во взаимодействии Третьей республики и Советской России/СССР в 1920–1924 гг. Главным образом речь идет об ответах дипломатов и военных Франции на вопрос о значении Чехословакии в этом «треугольнике» государств. Источниковую базу статьи составили относительно недавно опубликованные тома французских дипломатических документов, материалы Дипломатического архива Министерства Европы и иностранных дел Франции, а также документы из фондов Исторической службы Министерства вооруженных сил Пятой республики. Париж исходил из наличия у Чехословакии двух основных функций: во-первых, как важного элемента «санитарного кордона», направленного против Германии и СССР; во-вторых, в качестве моста при эвентуальной нормализации франко-советских отношений. При этом подобные ипостаси Чехословакии не являлись полностью антагонистичными, а могли сосуществовать во внешней политике и стратегии Парижа. Акцент, который руководство Третьей республики делало на одной из указанных функций, зависел от совокупности международных, региональных и внутрифранцузских обстоятельств. В 1919–1921, 1923 г., в условиях выраженной напряженности и опасений перед «советской угрозой», французские правые правительства скорее подчеркивали роль Чехословакии в системе «санитарного кордона», понимая при этом, что прочность последнего была небольшой. По мере роста интереса во Франции к частичной нормализации отношений с Советским государством в 1922 г., а затем с конца 1923 г. роль Чехословакии как потенциального моста привлекала больше внимания, хотя полноценным образом реализовать ее на практике не удалось. При всей волатильности позиции Парижа, представление о русофильстве чехословацкого общества и о наличии пределов антагонизма между Чехословакией и СССР присутствовало во многих французских оценках, хотя последние и не были однородны и нередко зависели от конкретного деятеля.

Мюнхенское соглашение повлияло на развитие национально-территориального конфликта между Чехо-Словакией и Венгрией по поводу принадлежности части Подкарпатской Руси. Первый Венский арбитраж 2 ноября 1938 г. разрешил его в пользу Венгрии, что создало новую конфигурацию в споре между автономной Словакией в составе «Второй республики» и Венгрией, вовлекая в него и Польшу. Варшава стремилась к созданию общей польско-венгерской границы, для чего в ноябре 1938 г. предприняла неудачную операцию «Лом» в Закарпатье, но благодаря локальным боям в районах Чадцы и Яворины все-таки добилась цели, завершив таким образом последнюю корректировку послемюнхенского разграничения в пользу Польши. С января 1939 г. начались инциденты на словацко-венгерской границе. Ввиду угрозы расчленения 14 марта Словакия провозгласила независимость, но Венгрия оккупировала Карпатскую Украину, а затем развязала так называемую Малую войну (23–31 марта). К Венгрии отошло 1050 кв. км словацкой территории с населением в 40 тыс. человек, половина которых были словаками. Словацко-венгерские отношения приобрели враждебный характер. Германия сделала конфликт между двумя странами предметом политического шантажа, что стало одной из причин их присоединения к фашистской «оси».

В статье обсуждается языковая компетенция членов смешанной чешско-хорватско-боливийской семьи, проживающей в западной Славонии. Рассматривается языковая компетенция на хорватском, чешском и испанском языках. Чешский язык используется внутри чешского миноритарного сообщества, испанский язык используется уроженкой Боливии, имеющей хорватские корни. Анализируются модели адаптации заимствований кроатизмов в испанской и чешской речи собеседников, а также адаптация богемизмов в речи на хорватском языке. Особое внимание уделяется лингвистической характеристике родных идиомов информантов: боливийского варианта испанского языка и сложившегося в Хорватии варианта чешского языка. Используются статистические методы для выявления частотности функционирования отдельных заимствованных элементов. Установлено, что степень проникновения элементов L2 в L1 зависит не только от генетической близости контактирующих языков, но также от времени их усвоения, частоты использования. Рассматриваемый случай является уникальным для данного региона и позволяет выяснить механизмы использования трех языков на микроуровне.

В статье на основе архивных материалов рассматривается международный контекст, в котором появился проект учреждения в СССР Института славяноведения, подготовленный в советском полпредстве в Праге в 1926 г. Документы полпредства свидетельствуют, что создание Института славяноведения, призванного готовить специалистов для работы в славянских государствах и вести научно-исследовательскую работу во всех областях славяноведения, было одним из начинаний в обширной программе развития научных и культурных связей СССР с Чехословакией, Болгарией, Югославией и Польшей, интеграции советской славистики в мировое славяноведение. По замыслу полномочного представителя СССР в Чехословакии В. А. Антонова-Овсеенко и заведующего бюро печати полпредства Р. О. Якобсона, осуществление данной программы способствовало бы повышению эффективности внешней политики Москвы в отношении славянских государств.