Человек

Современные мыслители считают, что человеческая индивидуальность определяется внечеловеческим, абстрактным и анонимным началом, которое эмансипируется от человеческого опыта, трансформируя мышление в одну из множественных форм существования. Ингуманизм требует описания структуры субъектов, способных подключаться к смысловому пространству. Эта структура включает в себя способности, проявляющиеся через технолингвистическую инфраструктуру и алгоритмический разум, переплетающих абстракцию и материальность. Такое объяснение сознания переосмысливает индивидуальность через объективные законы, отодвигая феноменологическое понимание на задний план. Данная статья исследует сценарии внечеловеческого мышления, подчеркивая различие между эпистемологическим приоритетом научного образа и генетическим первенством манифестного образа. Рассматривается ингуманизм как альтернатива феноменологии, стремящаяся к абстракции и освобождению от телесности, и анализирует подходы советской кибернетики к извлечению внечеловеческой компоненты из психической жизни. Статья анализирует философские и психологические идеи Владимира Лефевра, включая стремление инкрустировать сознание в космологические процессы, что отличает подход Лефевра от философов-постгуманистов. Лефевр стремится интегрировать человеческое сознание с космосом, в то время как постгуманисты видят человека через призму искусственного интеллекта и разумных машин, акцентируя внимание на абстракции и абсолютизме чистого понятия. Оба подхода предлагают видение человека, выходящее за рамки традиционного понимания, утверждая его связь с более сложными космическими субъектами. Лефевр подчеркивает сходство рефлексивных процессов с рекурсивными функциями, где сознание, возвращаясь к самому себе и обладая инвариантностью, формирует объективированную структуру, отличающую психические объекты. Он вводит понятие демиурга — эйдос-навигатора — как конструктора объекта, овеществляющего схему в материальности, что позволяет наблюдателю использовать эту схему для системного представления.

В статье показывается, как развивались методы исследования будущего, начиная с древнейших времен, когда почиталось обращаться к провидцам и оракулам, через утопии, догадки и проекты будущего в эпоху Нового времени и Просвещения, до возникновения и развития собственно современных исследований будущего (Futures Studies) и форсайта, начиная с середины XX века до наших дней. Инструменты исследования будущего развивались от индивидуально окрашенных способов мастерства и искусства угадывания будущего до базирующихся на науке методов оценки возможного, многовариантного и предпочтительного будущего. Раскрываются принципиальные отличия прогностической науки от форсайта. В то время как прогностическая наука занимается предвидением наиболее вероятного и однозначного будущего, форсайт основывается на методах сценарного планирования и построения дорожных карт для стратегического управления и достижения предпочтительных образов будущего. Современные инструменты форсайта исходят из понимания принципиальной открытости будущего, существования альтернатив развития и конструирования сценариев будущего развития. Наиболее перспективным и уже оправдавшим себя на практике базисом для исследований будущего и форсайта является современная наука о сложных системах, поскольку именно на ее основе возможно распознавание трендов развития, стратегическое видение отдаленных целей и разработка методов мягкого и эффективного управления сложными технологическими и социальными системами. Именно она стала доказательной научной основой для реализации целей устойчивого развития и для создания устойчивого будущего.

Искусственный интеллект настолько прочно вошел в нашу жизнь, что его непосредственное влияние на формирование картины мира будущего не вызывает сомнений. Однако потребовалось время для того, чтобы наряду с теоретическими спекуляциями на тему «восстания машин» и прочих угроз человечеству с его стороны постепенно начал вырабатываться конструктивный подход к предупреждению рисков и нормативному регулированию технологий на всех этапах их жизненного цикла. Предметом особого внимания являются так называемые автоматизированные искусственные системы, регулирование которых ограничено до сих пор нормативно-техническими требованиями. Особенностью такого подхода является убеждение его сторонников в истинности технологического детерминизма, для которого «техника» является ценностно нейтральной. Предупреждение рисков этического характера с точки зрения такого подхода оказывается практически нерешаемой задачей в силу того, что вопросы нормативного регулирования касаются лишь функциональных характеристик и нарушения требований эксплуатации конкретной системы. В данной статье технологическому детерминизму противопоставляется технологический субстантивизм, для которого «техника» приобретает самостоятельную этическую ценность независимо от ее инструментального использования. Основанная на нем этическая оценка состоит в процедуре регулярного соотнесения социального «блага» и «надежности» системы. Разработка методологии такой процедуры соотнесения требует специальных компетенций, отличающих новую профессиональную сферу — этику в сфере ИИ.

Российский ученый-палеонтолог и писатель-фантаст Иван Антонович Ефремов (1908–1972) в своих романах «Туманность Андромеды» и «Час Быка» представил картину далекого будущего Земли. Но между изображенными в двух романах утопическими обществами есть ряд отличий (хотя в «Часе Быка» Земля будущего описана вскользь). В статье анализируется, что именно изменил Ефремов в своей второй утопии, и высказываются предположения, почему он это сделал. В романе «Туманность Андромеды» изображено эгалитарное и антиавторитарное общество физически и интеллектуально развитых людей, подобных героям и полубогам древности, которое активно преобразует природу. Отношение к природе как к объекту приложения человеком своих сил и ресурсу получило название прометеанизма (прометеанства). Последнему противопоставляется экологизм, заявляющий об исчерпаемости ресурсов и необходимости для человечества находиться в гармонии с природой. Прометеанистские черты утопического общества в «Туманности Андромеды», однако, сопровождаются важными оговорками, заставляющими усомниться в прометеанизме автора. В «Часе Быка» Ефремов твердо стоит на позициях экологизма, недвусмысленно предупреждая об опасностях прометеанизма, а его сильные и свободные герои убеждены в необходимости самоограничения, базирующегося на этической и, возможно, религиозной основе. Таким образом, романы И.А. Ефремова «Туманность Андромеды» и «Час Быка» показывают нам утопию в развитии (что обусловлено и изменением социально-политического контекста, и движением авторской мысли), стимулируя и сегодня появление новых идей в дискуссиях о постчеловечестве, прометеанизме и экофилософии.

В 2000–2020 годах в литературе и кино получает распространение тот тип повествования, который отдельные исследователи (К. Боде, Ф. Майфер-Менхард, С. Домш, К. Синглс) предлагают называть «нарративами будущего». Подобные нарративы отличны от предшественников (нарративов прошлого) проблематизацией фабулы, события, самого понятия повествования; они перераспределяют соотношение актуального и виртуальных миров внутри себя, делая ставку на множественность альтернативных возможных миров, отношения между которыми представляются сложными, неопределенными. Специфичен и читательский/зрительский опыт, моделируемый такими нарративами, поскольку они не только формируют образ будущего повествовательно (не тематически), но и транслируют это темпоральное переживание зрителю. Создание темпорального переживания, его динамика могут быть рассмотрены в том числе в энактивистской перспективе, задействованной нарратологами в последнее десятилетие. Нарративы будущего производят телесное воздействие, имитирующее неопосредованность, проблематизируя тем самым экспериенциальное измерение повествования. Они также наделяют зрителя агентностью, связанной с возможностью/невозможностью осуществления выбора в пределах повествования: интерактивные формы предлагают такой выбор зрителю непосредственно, неинтерактивные — активизируют у него опциональное и контрфактуальное мышление. Становление и развитие нарративов будущего в литературе и кино вписывается и в более широкий культурный контекст: они испытывают влияние цифровой культуры и следствия этого влияния демонстрируют. Для нарративов будущего характерны нелинейность, дискретность, избыточность и одновременно парадоксальная темпоральность, соединяющая попытку предложить зрителю множественное и неопределенное будущее, а вместе с ним — переживание нереализованности разных его вариантов, а также погружение в длящееся незавершаемое настоящее.