Evil has many names: davol, natemago, dajeskraja (on the issue of macedonian demononyms)

全文:

В македонском языке, как и во всех славянских, зарегистрировано большое количество наименований дьявола / черта, различных по происхождению, способу номинации, широте употребления, словообразовательной модели, потенциалу полисемии, и т.д. Причины множественности номинаций очевидны: древность и многослойность образа, его семантика, обусловливающая эвфимизацию. Персонаж – продукт взаимодействия «церковно-книжных представлений о богопротивнике, носителе абсолютного зла, и архаических народных верований о вредоносных духах, присутствующих в земном пространстве. В народной демонологии трактуется неоднозначно: как воплощение нечистой силы вообще и – как особый мифологический персонаж с индивидуальным набором признаков» [Березович, Виноградова 2012, 519].

Образу дьявола у восточных и южных славян посвящена обширная научная культурологическая и этнолингвистическая литература (см. [Толстой 1995; Успенский 2012 и др.])¹. Предметом же нашего интереса являются прежде всего названия и имена персонажа, поэтому вкратце напомним лишь основные его характеристики, существенные для его номинаций.

Основным наименованием является лексема ѓавол. Заимствование давно освоено и функционирует и в богословских сочинениях, и в фольклорных текстах. В македонском, как и в других южнославянских языках, отсутствует лексема, восходящая к праслав. *čьrtъ, представленная в западно- и восточнославянских². Лексемой ѓавол может обозначаться как восставший против Бога ангел, царь ада и повелитель темных сил, так и многочисленные бесы и всевозможные хтонические существа. Ѓавол также – олицетворение и источник мирового зла, вредоносная и злокозненная сила, противостоящая добру в лице Бога или ангела. Это и источник человеческих бед, и, по выражению С.С. Аверинцева, космический провокатор, подстрекатель и соблазнитель, толкающий на путь греха [Аверинцев 1992, 412]. Македонские народные тексты (пословицы, поговорки, сказки и т.д.) иллюстрируют комплексность и противоречивость семантики образа, воплощающего в том числе наивные представления о природе зла вообще как характеристике бытия (зло как несчастье): «Ѓаволот ги има замешано прстите» (Дьявол руку (букв. ‘пальцы’) приложил).

Зло противостоит добру на всех уровнях: высшем, ангельском, и человеческом: «Еден чоек што не оди по Бога, тој ќе оди по ѓаола» (Тот, кто не идет за Богом, идет за дьяволом); «На чело Ристоса, в пазва ѓаоли» (На челе Христос, а за пазухой черти); «На правјот анѓелот, а на кривјот ѓаолот му поможвит» (Правому ангел, а виноватому дьявол помогает); «Пред тебе светец, зад тебе ѓаол» (В лицо глядит святым, а за спиной – дьяволом оборачивается)³ Следование за дьяволом может представляться как сознательный выбор человека одной из сторон дихотомии добро/зло, что отражается в паремиях: «Се збратими со ѓаволот» (Побратался с дьяволом); «Се сврти кон ѓаволот» (Повернулся в сторону дьявола); «Се фатил со ѓаволот под рака» (Взялся с дьяволом под руку); «Со ѓаволот е ортак» (Он дьяволу напарник); «Трагата на ѓаволот не се гледа, а многумина одат по неа» (Дьявольского следа не видно, но многие по нему идут)⁴, «Биди му на ѓаволот другар, ако сакаш да те турне в бунар» (букв. Дружи с дьяволом, если хочешь, чтобы он тебя сбросил в колодец)⁵.

В то же время, зло выступает как иррациональная сила, помимо воли толкающая человека на совершение неблаговидных поступков: «Го дупна ѓаволот. Ѓаволот го надупи (натера)» (Черт его дернул); «Го зеде ѓаволот. Го зедоа (зеле) ѓаволите» (Его черт / черти взяли в оборот, с толкованием: Стал вести себя как не следует, встал на дурной путь)⁶.

Дьявол может завладеть человеком (конкретным индивидом или всем родом человеческим), стать его временной или постоянной составляющей. «Му влегол ѓаволот <во умот>. Му влегол ѓаволот под капа. Му влегол ѓаволот под кожа» (Черт вселился <в голову> / под шапку / под кожу)⁷. В фольклоре находим сюжеты, как дьявол становится неотъемлемой частью человеческой природы через съеденное: например, в сказке «Човекот што jа изеде ќерка му од ѓаолот како jаболко» (Человек, который съел дочь дьявола в виде яблока)⁸, здесь очевидна связь с историей грехопадения.

Интересно, что в рамках известного феномена, пословичной «полемики», когда одно и то же может в одной паремии утверждаться, в другой отрицаться, а в третьей оказываться одинаково верным или неверным [Мечковская 1998, 60; Пермяков 1970, 25]⁹, дьявол с одной стороны – виновник всех бед и скверных поступков человека, а с другой – не во всех грехах и глупостях виноват он: «Ѓаволот ли jа научи бабата да се качи на дрен и да падне?» (Разве черт подговорил старуху залезть на кизиловое дерево и упасть с него?).

1. Основные номинации: ѓавол, враг, бес, сатана / сотона

1.1. ѓавол

Основным и универсальным наименованием дьявола в македонском языке выступает ѓавол от греч. διάβολος (нар. ѓаол, орф. варианты в докодификационных записях и публикациях македонских фольклорных и поучительных текстов: гьавол, гьаол, дявол, дїаволъ, дїѧволъ, дjавол). О широком употреблении лексемы свидетельствуют материалы М. Цепенкова, К. Шапкарева, Т. Вражиновского, дидактические тексты И. Кырчовского [Крчовски 1974] и К. Пейчиновича [Пейчинович 1816], произведения современной македонской литературы. Именно это наименование чаще всего встречается в пословицах, поговорках и проклятиях: «Тука се крие ѓаволот» (Вот где собака зарыта, букв. Здесь-то и кроется дьявол); «Пукна ѓаволот» (Дело пошло на лад, букв. лопнул дьявол); «Ѓавол да го носи (земе)» (Черт бы его побрал); «По ѓаволите» (К чертям!); «Ѓаволот ни ора, ни копа (само бељи прави / само ги учи луѓето да се неjќат)» (Дьявол не пашет, не копает, а только пакости делает / учит людей ненавидеть друг друга), т.е. зло не дремлет, беда всегда подстерегает человека¹⁰.

Лексема выступает как нарицательное существительное, обычно пишется с прописной буквы, при необходимости снабжается артиклем, употребляется и во множественном числе.

Словари македонского языка указывают для слова ѓавол два¹¹, три¹² и пять¹³ значений: авторы первых трех объединяют переносные значения в одно, а З. Мургоски не только их разделяет, но и различает религиозное и наивное представление: «ѓавол м. 1. (во христиjанската, муслиманската и евреjската религиjа) дух, врховно олицетворение на злото; сатана. 2. лош дух; демон» (1. (в христианстве, мусульманстве и иудаизме) дух, верховное олицетворение зла; сатана. 2. злой дух; демон)¹⁴.

У слова отмечаются переносные значения (правда, не все словари снабжают их соответствующией пометой): ‘коварный, злой, безжалостный человек’ («Пази Боже од крстен ѓаол» (Сохрани, Боже, от крещеного дьявола))¹⁵ и ‘изворотливый человек, хитрец, шельма, бестия’: «Сиромав човек ‒ жив ѓавол» (Бедный человек – сущий дьявол), т.е. бедняк выкрутится в любой ситуации (ср. рус. «Голь на выдумки хитра»). Представляется, что не следует объединять эти значения, поскольку основания семантической деривации различны, они базируются на разных свойствах референта, точнее, на разных характеристиках концепта. Первая связана с существенным признаком, отраженным в толковании лексемы: злой, вредоносный. Второе же базируется на коннотациях¹⁶. В РМJсхт все переносные значения толкуются как переносное – како ѓавол ‘как черт’¹⁷.

Между тем не все коннотации, связанные с рассматриваемым персонажем, негативные. Мы видели выше, что среди них есть положительно оцениваемые признаки ‘изворотливый, находчивый, ловкий, шустрый’ и даже ‘шутник’¹⁸: «Ит'р како некој ѓаол» (Хитрый как черт). Такие коннотации нашли выражение и в переносном значении диминутива ѓаволче ‘бесенок, озорник, проказник, егоза’, обычно о маленьких детях, но нередко и применительно к обольстительной, кокетливой, лукавой девушке.

У слова ѓавол большое словообразовательное гнездо (до 23 производных). Часть слов семантически мотивирована основным значением (ѓаволски, ѓаволов, ѓаволка), но немалая часть восходит к переносному значению «бесенок, егоза» (ѓаволест, ѓаволит, ѓаволица, ѓаволштина, зѓаволи), некоторые имеют оба, прямое и переносное, значения (ѓаволи глагол НСВ).

Как и в других языках, в македонском лексема ѓавол и содержащие ее выражения употребляются в бранной функции: «Ѓавол нека го земе» (Пусть идет к черту) – междометизация проклятия, сохранение эмотивной функции при снятии магической.

1.2. враг; бес

В македонском языке тот же референт может обозначаться лексемами славянского происхождения враг < *vorgъ[19] и бес < *běsъ[20]. Оба слова, помимо обозначения нечистой силы, имеют еще, как минимум, по одному значению: ‘враг, недруг’ и ‘ярость, злоба, бешенство’ соответственно. Однако представляется, что направление развития семантики этих слов противоположно.

1.2.1. враг

В старославянских памятниках фиксируются оба значения для ВРАГЪ, при этом исходным, по-видимому, следует считать значение ‘враг’, а производным, эвфемистическим, ‘дьявол’:

ВРАГЪ <…> враг nepřítel: вьзлюбиши подрѹга своєго • ι възненавидиши врагы своѩ Мт 5, 43 Зогр, врага своєго Мар Асс Сав; <…> — перен. о дьяволе: прѣскврьньныи бо врагъ родѹ чл‹овѣ›ч‹ь›скѹ Супр 519, 16²¹.

В качестве первичного в старославянском языке это значение указывает П. Скок²², С. Поп-Атанасова и В. Костовска в словаре поэтических произведений Климента Охридского²³.

В современном языке значение ‘враг’ является редким, используются синонимы неприjател, противник, душман. Хотя все словари²⁴ приводят его как второе, не снабжая стилистической пометой, с нашей точки зрения значение следовало бы охарактеризовать как устаревшее или уходящее²⁵. Это значение у слова можно обнаружить в произведениях учившихся в России К. Миладинова, К.П. Мисиркова, а также в текстах 1940-х годов, под влиянием русского и/или болгарского языка²⁶ [Чундева 2017, 241]. Показательно, что в словаре македонской народной поэзии это значение не фиксируется²⁷.

Наряду с ѓавол / ѓаол, хотя и реже, враг встречается в паремиях: «Кој ојт по бога, викат до бога; кој ојт по врага, живејт ко ага» (букв. Кто ходит Божьим путем – к Богу взывает; кто ходит чертовой дорогой – живет как богач); «Не дава на Бога сус прсте, дава на врага сус грсте» (букв. Не дает Богу и с палец, черту же дает горстью); «Ни богу темјан, ни врагу колач» (Ни Богу свечка, ни черту кочерга, букв. Ни Богу ладан, ни черту калач); в проклятии «Да го носи врагот» (Черт его побери).

Часто в рамках одной паремии можно обнаружить «противопоставление» двух синонимичных лексем: «Бегал од ѓаолот, паднал на врагот» (Из огня – да в полымя, букв. Убегал от дьявола, попал к черту); «Го остајл ѓаолот, се нашол со врагот» (букв. Оставил дьявола, встретился с чертом); «Не би ѓаол ами враг» (Один черт)²⁸.

Как полные синонимы употребляются лексемы ѓаол и враг в охридской сказке «Влахот и врагот (гьаолот)» в записи К. Шапкарева:

«Гьа̀олот iа̀досан за измàмата, нòгу се нàльутил на ортàка си приiательа. Тога Влàот му рèкол: àiде годинàава да посàдиме дрỳго нèшчо, та ти зèми корèньата, а iас зèмам вѫрфòiте. Врàгот се стòрил кàiл, та посèале жѝто. Кога уздрèало жѝтото, Влàот, спроти збòрот, шчо си стòриле пòнапред, зèл вѫрхòiте, – иклàсьето, сàмото жѝто, а гьа̀олот – корèньата» (Раздосадованный обманом, дьявол страшно разозлился на своего друга напарника. Тогда влах (арумын) сказал ему: “Давай на этот год посадим что-нибудь другое, теперь ты возьмешь корешки, а я вершки”. Черт согласился, посеяли они пшеницу. Когда созрела пшеница, влах, как и договорились, взял вершки – колосья, само зерно, а дьявол – корешки)²⁹.

Кроме того, у лексемы враг, как и у ѓавол, фиксируется значение: ‘ловкий, находчивый, остроумный, проказливый’. У деривата враговштина отмечено значение: итрина, лукавство ‘хитрость, лукавство’³⁰, а в качестве иллюстраций к глаголам врагува и заврагува – «се однесува итро, лукаво, се палави» (хитрить, лукавить, баловаться) – приводится пример: «Децата заврагуваа низ дворот» (Дети стали беситься во дворе)³¹.

Словообразовательное гнездо «враг» включает также диминутивы враже и врагуле / вражуле, атрибутивные номинации вражjи и врагов, глагол вража в значении ‘1. ворожить, гадать 2. ползать, копошиться, шевелиться; шевелить чем-л. 3. болтаться, таскаться’³² [БЕР возводит глагол к враг]³³, а от последнего фиксируются вражалец, вражач ‘колдун’.

Частотность слов, согласно платформе DRMJ: ѓавол 1179, враг 6662³⁴.

1.2.2 бес

Развитие семантики слова бес имело противоположное направление. Л. Раденкович указывает, что изначально *běsъ был общеславянским наименованием опасного духа. С принятием христианства значение лексемы распространилось на обозначение как дьявола, так и более мелких языческих божеств и их кумиров [Раденковић 2013, 13]. В демонологических исследованиях старославянский бес обычно рассматривается как прототип дьявола [Вражиновски 1998 1, 231].

В XII-XVI вв. именно это значение было главным, что отражено в РЦСJмр³⁵, в дидактических произведениях: И СЪ ЄЛИКА РАДУЕТ СЕ БѢСѠВЄ ЄГДА СЇА ТВОРИМ (Крнинский дамаскин)³⁶:

Словари современного языка³⁷ указывают значение ‘дьявол’ как четвертое после ‘гнев, злоба, ярость’, ‘бешенство’ и ‘страсть’, а ЗМ не приводит вовсе. Примечательно, что это значение отсутствует в РМНП³⁸ и в [Макариjоска 2016, 134].

Семантический механизм такого развития значения ‘бес → гнев, ярость, бешенство’ очевиден. Измененное психическое состояние приписывается одержимым бесом (бес вселился). Аналогичное развитие семантики наблюдается и в соседних южнославянских языках, но с иной иерархией значений. В македонском и сербском основное значение – ‘гнев, ярость’, в болгарском – бяс ‘бешенство’, диалектное для македонского, в котором стандартная лексема для обозначения болезни беснило.

В искомом значении слово обнаруживается в пословицах: «Бес бараше, два си наjде» (Получил по заслугам, букв. Черта искал, двух нашел), «Бесот да го истреби» (Побей его черт), в эмоциональном восклицании «За каков бес!» (Какого черта!)³⁹.

1.2.3. сатана/сотона

Наименования сатана, сотона (последнее приводится только в DRMЈ и в РМJсхт с отсылкой на сатана) чаще всего выступают как нарицательные существительные мужского рода. Они присоединяют артикль и имеют множественное число: «Сотоната, нога крива гром да му jа сотре, ги потерал пред себе» (Сатана, разрази гром его кривую ногу, погнал их перед собой) [С. Jаневски «Кловнови и луѓе»]; «А овие изрипаа од дупка како сотони од пекол, па, ти си ни кум!» (А эти повыпрыгивали из ямы, как черти из ада, и на тебе – ты теперь наш кум!) [В. Иљоски «Чорбаџи Теодос»].

Cатана – заимствование из греч. σατανᾶς из др.-евр. sāt ̣ān[40]. В старославянских памятниках оно фиксируется 51 раз. СОТОНА, -ЪI м: ВИДҌХЪ СОТОНѪ Л Зогр Мар Ас Сав[41]. «Ст.-слав. СОТОНА, с.-х. сото́на, др.-чеш. sotona, словен. sotona демонстрируют переход от греч. а к слав. о; это означает, что они относятся к древнейшему слою славянских заимствований из греческого языка» [Дукова 2015, 200].

Хотя словари указывают мужской род для сатана / сотона, нередки примеры его употребления в женском роде: «Животот ме научи оти нѐ има секакви. Дури и такви, кои за една копејка ќе ѝ го предадат на сатаната и најблискиот свој!» (Жизнь меня научила, что среди нас <людей> всякие есть. Даже такие, что за копейку продадут сатане и самого близкого) [C. Ивановски «Жената на белогвардеецот»].

Разумеется, здесь можно усмотреть влияние грамматической формы (окончание -а обычно для существительных ж.р., хотя есть небольшая группа существительных м.р., обозначающих лиц мужского пола, с этим окончанием: владика, муштериjа и т.п.). Но, возможно, это свидетельствует и об амбивалентности гендерной принадлежности персонажа, тем более что в мифопоэтической модели мира в универсальном наборе пар противопоставленных друг другу признаков, имеющих соответственно положительное и отрицательное значение, признак женский входит в негативный комплекс (см. [Топоров 1980, 162]).

Сатана, сотона указываются как синонимы слов ѓавол и враг, но их частотность на порядок ниже (в DRMJ ранг для сатана 12059, для сотона 16402). В текстах разные имена дьявола употребляются как семантически тождественные синонимы:

«– Што сакаш да праиш, бре Адаме? – го прашал ѓаоло. / – Сакам да орам, приjателе, и да сеам жито за да jадам, чунки така ме блаосои Госпо коа ме истера – му рекол Адам на ѓаолот – Со пот на лицето да си го вадиш лебо! – ми рече. / – Арно ама туа каj што сакаш да ораш, Адаме, земjата е моjа, да не те остаам за бадиjала да ораш! / Слушаjќи тие зборои Адам од ѓаолот, си дигна оралото и отиде на друго место да орат, арно ама и тамо му се препречил сатаната и не го остаал да ора. Неколку дни исто не го остааше ѓаоло Адама да ора, дури не му падна Адам на аман» (– Ты что делать надумал, Адам? – спросил его дьявол. / – Пахать собираюсь, приятель, и жито сеять, на пропитание, так Господь повелел, когда меня выгнал, отвечал Адам дьяволу. – В поте лица будешь добывать хлеб свой! – так Он мне заповедал. / – Да вот только земля, которую ты хочешь пахать, Адам, – моя, так что не трудись понапрасну! / Услышав эти слова, Адам забрал соху и пошел на другое место, но и там встал перед ним сатана и не дал пахать. Так несколько дней дьявол не позволял ему пахать, пока Адам не взвыл) [«Дедо Адам и баба Ева истерани од раjот»]⁴².

Вариативное употребление имен дьявола встречаем в пословицах: «Бегал од ѓаволот, паднал на врагот / сатаната»; «Го оставил ѓаволот, па се фатил за сатаната» (Из огня да в полымя)⁴³. О сугубо негативной коннотации слова говорит и его семантическая структура. Единственное переносное значение – ‘сатана, исчадие ада (о злом, коварном, жестоком человеке)’, слово используется и как бранное: «Сотони, сотони, поарно в ковчег на гробишта да ме однесете!» (Сатаны, сатаны, лучше в гробу на кладбище меня отнесите) [В. Иљоски «Чорбаџи Теодос»];

В отличие от ѓавол и враг, сатана не образует диминутивов. У слова небольшое словообразовательное гнездо: сатански (прилагательное и наречие), сатанизира ‘сатанизировать, представлять источником зла’, сатанизам, сатанист. Сотона производных не имеет, за исключением редкого сотоњак, которое, вероятно, заимствовано из сербского и используется как бранное: «Со тебе сотоњак човек не може човечки да зборува» (С тобой, сатаной, невозможно по-человечески разговаривать) [В. Иљоски «Чорбаџи Теодос»].

Усиление негативных коннотаций у этой лексемы вполне объяснимо, поскольку слово часто выступает как имя собственное, обозначение верховного сатаны: Сатана, Сотона, Сатанаил, Атанаил [Ковилоски 2020, 42]. У М. Цепенкова встречаются и такие свидетельства представлений об иерархии нечистой силы:

«<Детето> Си зело петравило, си зело киската од вардачот и крстот од другио, и застанало спроти порта да види што ќе праи сатаната со ѓаолите. / Како дал еден страшен вик сатана по сите ѓаоли, и на часо сите дотрчале да видат што мака имат…» (<Мальчик> взял епитрахиль, взял ветку базилика у одного сторожа, а у другого – крест и встал напротив ворот посмотреть, что будут делать сатана и черти. Сатана вскричал страшно, призывая чертей, и в тот же миг они сбежались посмотреть, что за беда с ним приключилась) [«Врзаниот сатана»]⁴⁴

В словаре Л. Макариоской сатана со строчной буквы приводится как один из синонимов в статье ѓавол, а в отдельной статье «Сатана ж.» толкуется как «божество зла и тьмы, владыка всех дьяволов и злых людей, которых он обольщает разными обещаниям» [Макариjоска 2016, 437].

Рассмотренная номинация является переходной к следующей группе, поскольку может выступать и как нарицательное, и как собственное имя.

1.2.5. шеjтан

Многовековой тесный контакт македонцев с мусульманской духовной культурой обусловил заимствование из турецкого в том числе и ряда религиозных терминов, среди которых наименование злого духа в исламе. Чаще всего лексема шеjтан (тур. şeytan, из араб. šayţān) в текстах маркирует иноконфессиональную принадлежность субъекта речи: «Шеjтанот не влегува во куќа полна со деца! (курдская поговорка)» (Шайтан не входит в дом, полный детей (курдская поговорка)) [Л. Старова «Балканвавилонци»]; «Мојот еким, оној шеjтан Ибраим-ага, ја мачкаше со масла, со ума, ѝ читаше од Коранот <...>» (Мой лекарь, этот шайтан Ибрагим-ага, мазал ее маслами, обмазывал глиной, читал над ней Коран) [О. Николова «Вежби за Ибн Пајко»].

2. Имена собственные

Часть наименований, встречающихся в текстах различного характера, является именами собственными: Луцифер (лат. Lucifer ‘светоносный, несущий свет’), Еладија, Еосфорос или Есфорос (греч. соответствие латинскому названию), Деница (слав. соответствие), Левиатан (греч. Λεβιάϑαν, верховный морской демон) [Ковилоски 2020, 41-42]; Велзевул, Зерзевул, Зарзавило (н.-греч. βεεζεβούλ, ζεϱζεβούλης ‘предводитель чертейʼ, от др.-евр. Baal-Zebub ‘повелитель мухʼ, бог-оракул в Экорне) [Дукова 2015, 156], Асмодеj (греч. Ἀσμοδαῖος из евр. ʾAšmədʾāy ‘искусительʼ), Белзебуб, Мефистофел [Mk.wikipedia.org/wiki/Ѓавол].

В македонских фольклорных текстах личное имя относится, прежде всего, к падшему ангелу. Это предания, наивные парабиблейские нарративы:

«Коа го назначил Господ Риста над сите ангел и цар, сите кумандири го приимаа и клетва му дадоа за да му бидат верни. Само сераскеро Деница се измрдал» (Когда назначил Господь Христа над всеми ангелом и царем, все командиры его приняли и принесли присягу на верность. Только сераскир (главнокомандующий в турецкой армии) Денница уклонился) [«Сатаната му се спротивставил на Бога, но Бог страшно го накажал»]⁴⁵.

«Господ го истерал Зерзевулот со негоите ангели од раjот и ги проколнал да бидат црни и темни, а седењето да им биди во вечна мука. Зерзевуло од вечна мука го гледал раjот и му беше многу мака. Мака му беше и на негоите ангели, и многупати му велеа: – Ах, што стори ти, Зерзевуле, што му греши на Господ и нѐ истера од раjот, та нѐ тури во вечнава мука!» (Господь изгнал Зерзевула и его ангелов из рая и проклял, чтобы они сделались черными и темными, а домом им был ад. Зерзевул из ада смотрел на рай и было ему очень обидно. Роптали и его ангелы, говоря: – Ах, что ты наделал, Зерзевул, зачем согрешил против Господа, и Он нас выгнал из рая и в ад отправил) [«Зерзевулот, коа го истерал Господ од раjот»]⁴⁶.

В сказках же личным именем наделяется предводитель чертей. В следующем тексте одно и то же имя выступает в разных вариантах: Везевулот, Веезевулот, Везевуло (с диалектной формой артикля):

«На ехлата што била до чешмата се збирале сите ѓаоли секоjа ноќ и праеле мушавере коj какво зло напраил дента. – Е, ти бре, што зло напраи денска? – му рекол на еден големио ѓаол, Везевуло» (На ольхе, что росла возле источника, каждую ночь собирались все черти и ответ держали, кто какое злое дело за день сделал. – Эй ты, какое зло ты сегодня сотворил? – сказал одному <из них> большой дьявол, Вельзевул) [«Ѓаолот што ќе оженеше четириесет кауѓери»]⁴⁷.

Этимологию этих имен (с указанием в качестве источника публикаций М. Цепенкова в СбНУ и дополнений Т. Панчева к словарю Н. Герова) подробно рассматривает У. Дукова, но трактует их и как нарицательные, с чем трудно согласиться: «Велзевул является именем собственным предводителя чертей, оно также стало – особенно с артиклем – нарицательным именем черта» [Дукова 2015, 156]. Материал македонского языка свидетельствует, что рассматриваемая лексема и ее варианты выступают в качестве личного имени конкретного мифологического персонажа – верховного предводителя нечистой силы. В прилепском диалекте с артиклем всегда употребляются прозвища, возможно и такое употребление личных имен. Поэтому, вслед за Л. Раденковичем, мы полагаем, что анализируемые номинации следует трактовать как имена собственные [Раденкович 2013, 59, 64].

Номинацией, занимающей положение между именами собственными и нарицательными, а также переходной к группе эвфемистических наименований, выступает цацко (мн. цацковци). Лексема приводится в ТРМJ, DRMJ, ЗМ, в словаре малоупотребительных слов Белчева⁴⁸, а также в диалектном словаре демихисарского говора, где приведен пример: «Тоj цацко те боди со рогоjте криви!» (Это черт тебя рогами кривыми бодает), т.е. провоцирует, подстрекает⁴⁹. Слово встречается в публицистических и художественных текстах: «Од каде идеш? - Од Маврово. – Од Маврово? Што цацко си барал во Маврово» (Откуда ты идешь? – Из Маврово. – Из Маврово? Какого черта ты делал в Маврово?) [Д. Солев «Синовски татковци»].

Лексема также используется в рамках фразеологических оборотов: «Ме дупнал цацко» (Черт меня дернул), «Му влегол цацко» (В него черт вселился), «Кој цацко те тераше?» (Какой черт тебя дернул?)⁵⁰ (ср. выше аналогичные выражения с лексемами ѓавол / бес / враг).

Мы полагаем, что происхождение этой номинации, в современном языке воспринимаемой как имя нарицательное, – эвфемистическая подстановка распространенной гипокористики, зафиксированной в словарях личных имен:

Цацко, изведено од Цац(о ) + -ко.

Цацо, од Александар, Славко, Станко, Стојан, Цветан итн., XVII-XVIII век⁵¹.

Использование личных имен в качестве замены табуированных (опасных или неприличных) лексем – известное и описанное в лингвистической литературе явление. На материале имен нечистой силы см., например [Раденкович 2013].

3.1. Эвфемистические наименования, основанные на свойствах

Основным источником разнообразных номинаций является эвфемизация, обусловленная магической функцией языка, верой в то, что произнесение имени может привлечь носителя имени: «Да не чуе ѓаволот!» (Как бы не услышал дьявол!). «Общей чертой отношения к слову как к магической силе является неконвенциональная трактовка языкового знака, т.е. представление о том, что слово – это не условное обозначение некоторого предмета, а его часть, поэтому, например, произнесение ритуального имени может вызывать присутствие того, кто им назван». «Табуированные слова заменялись эвфемизмами, но и они вскоре табуировались и заменялись новыми эвфемизмами» [Мечковская 1998, 42, 63].

Христианские и околохристианские предания способствовали закреплению в языке эвфемизмов, таких как Антихрист, итрец, поганец, лукавиот, нечестивиот [Вражиновски 1998 1, 232]. В текстах эти эвфемизмы могут использоваться как имена собственные.

3.2. Эвфемистические наименования, мотивированные внешним видом

В работе, посвященной демоническим существам, Н.И. Толстой перечисляет виды внешнего облика «нечистиков»: антропоморфный, зооморфный, «нулевоморфный», или бесплотный, а также смешанный антропозооморфный. Последний, по наблюдениям исследователей, существенно преобладает в «книжном» представлении и, скорее всего, был усвоен в достаточно поздний период вместе с христианской религией [Толстой 1995, 252, 261; Успенский 2012, 17].

В македонских народных верованиях, отраженных в иконографической и книжной традиции, черт предстает в антропо-зооморфном облике. Так, в описании иконы св. Марины XVIII в. из известной Охридской коллекции икон⁵² читаем:

«Отворената муцка, во која има два реда заби и долг, црвен јазик, е издолжена, а носот е во вид на сурла и извиен нагоре. Над зашилените уши има кафеаво-сиви рогови, а на задната страна на телото кратка опашка. Околу вратот има синџир со златна боја, со кој му се врзани и рацете и нозете» (Вытянутая пасть с двумя рядами зубов и длинным красным языком разинута, нос в виде хобота изогнут кверху. Над заостренными ушами буровато-серые рожки, на задней части туловища короткий хвост. От шеи спускается изображенная позолотой цепь, которой связаны руки и ноги) [Георгиевски 1999, 100].

Церковная книжная и иконографическая традиция повлияла на народные атрибутивы, широко представленные в македонском материале. В качестве номинаций нечистого используются субстантиваты рогатиот ‘рогатый’, кусиот ‘коротышка’, куциот ‘хромой’, едноногиот ‘одноногий’, црвениот ‘красный’, караѓоз ‘черноглазый’ (от тюр. kara ‘черный’ и göz ‘глаз’) и др. Материал македонских сказок, христианских легенд, быличек свидетельствует о многочисленных примерах такого варианта эвфемизации.

Несколько довольно частотных субстантиватов указывают на ущербность конечностей черта или отсутствие одной из них: кривиот, куциот ‘хромой’, едноногиот ‘одноногий’: «И ваа песја ќерка и магарица, каде не кршила глава, каде не ѓопала, и а донесе тој едноногиот во нашата куќа» (И вот эта сучья дочка и ослица, где только не моталась, где не шастала, а вот принес же одноногий к нам в дом) [С. Попов «Крпен живот»].

К. Шапкарев воспроизводит охридскую сказку, записанную от отца в 1855–1861 гг., своеобразно объясняющая происхождение номинаций:

«Кога Господ създаал светов и чоекот дяолот му се пофалил, оти и той можел да създайт чоек. По боже посаквенье дяолот създал едно създание; ама тоа не било чоек, а волк; го създал туку бездушен; душа не можел да му дайт, та се чудел како да г’оживит и го опитал господа: “Ами сеа да му даам душа?” Господ му рекол: “Тоа йе лесна работа; доста йе само да му речиш: ‘Стани, изеди ме!’ и на часот той ке оживит.” Дяолот по божето поучвенье рекол на бездушнийот волк: “Стани, изеди ме!” Волкот на часот се сторил со душа, — оживел, станал и се спушчил връз създателя си дяолатого, за да го изейт. Дяолот се уплашил и, от страх да не го изейт, за да откинит, се фърлил во блѝжната тамо река: ама одвай шчо привтасал да влезит во реката само со èдната си нога, волкот го грабнал за другата и му я изел, та така дяолот останал со една нога. От тоа и ден денеска останало да велиме за дяолот “Едноногийот” или “Куцийот”; от тоа и со изречението: “изел го волкот”, разбираме дяолатого; от тоа истийот се викат и “Подводнийот” или “Воднийот”» (Когда Господь создавал мир и человека, дьявол похвалился, что и он может создать человека. По Божьему веленью дьявол создал одну тварь; но это был не человек, а волк; и не было у него души; душой не мог наделить его дьявол, и недоумевал он, как же вдохнуть душу, и спросил он Господа: «Как мне теперь ему дать душу?» Господь ответил: «Проще простого, всего лишь скажи: ‘Встань и съешь меня!’ И он тотчас оживет». Дьявол по Божьему наущению сказал бездушному волку: «Встань и съешь меня!» Волк в тот же миг обрел душу, ожил, встал и бросился на своего создателя дьявола, чтобы съесть его. Дьявол испугался и со страху бросился в реку, что была недалеко. Но едва добежал до воды и ступил одной ногой, волк цапнул его за другую и откусил ее. Так дьявол и остался одноногим. С тех пор мы и говорим про дьявола «одноногий» или «хромой»; оттуда же и выражение: «чтоб его волк задрал», тут мы разумеем дьявола; оттого же его еще называют «подводный» или «водный»)⁵³.

Несколько субстантивированных прилагательных, обозначающих дьявола, связаны с цветом. Наряду с распространенными представлениями о черном цвете кожи (ср. регулярный эпитет црн ѓавол[54], а также номинации темниот, црнобог, караѓоз (от тур. kara ‘черный’)), в народных поверьях встречаются упоминания о красном цвете глаз или красном элементе одежды. Красный цвет присутствует в образе многих славянских мифологических персонажей (ср. у сербов Баната о черте говорят диал. серб. онаj са црвеним капом ‘тот, в красной шапке’, онаj са црвеним чакширама ‘тот, в красных штанах’, диал. серб. онеj червени с розимами ‘тот, с красными рогами’, онеj у червени цол(ил)а ‘тот, в красном платье’) [Белова 1999, 647–651; Раденкович 2011, 95]. Л. Раденкович отмечал, что красный цвет выделяет существо потустороннего мира в ряду живых, указывает на его связь с опасностью и смертью [Раденкович 2011, 97].

3.3. Эвфемистические наименования, восходящие к обережным формулам

3.3.1. натемаго

Cреди славянских эвфемистических наименований нечистого отмечаются сращения, образованные от формул оберега: «рус. костром. упасибог; укр. вiн пропав би, укр. гуцул. бий го божа сила, щезби [исчез бы]; серб. будибогснама [Березович, Виноградова 2012, 519]. Такая модель номинации представлена и в македонском языке. Одним из эвфемизмов–сращений междометных формул является натемаго.

«Еднаш беше ѝ влегол натемаго (ѓаоло) во срцето и – што ќе му напраит? Купила отруачка и месила едно краваjче убао и кога дошол питачот, му го дала за да го отрует» (Однажды дьявол вселился в ее сердце и – что же она удумала? Купила яду, замесила пышный каравай и, когда пришел нищий, дала ему, чтобы отравить) [«Мајката што си отру сина си»]⁵⁵;

«Детето iе рекло: „маiко, iа се научиф многу науки и марифети, туку се препрааф као небаре неможа да се науча, оти даскалот, тоi што ме зеде, беше Натемаго (гьаолот)» (Мальчик ей сказал: «Мама, много знаний и умений я приобрел, но притворялся, будто не могу ничему научиться, потому что учитель, тот, что меня взял, был дьявол») [«Гьаолот даскал», кичевский говор]⁵⁶.

Поскольку вышеприведенная сказка печаталась в Софии, К. Шапкарев посчитал необходимым дать сноску: «Натемаго, гръц. рѣчь = проклетъ да е. Тази фраза употрѣбяватъ отъ омраза къмъ диавола, когато искатъ да кажѫтъ нѣщо за него, а нерачѫтъ да го споменѫтъ по име» (Натемаго, греч. слово = будь проклят. Эту фразу употребляют из ненависти к дьяволу, когда хотят что-то сказать о нем, но не хотят упоминать его имя).

Междометие натема (< цсл. (А)НАТЕМА < греч. ἀνάθεμα / ἀνάθημα ‘анафема, проклятие’)⁵⁷, в отличие от анатема, употребляющегося в религиозном контексте, используется как бранное. Оно может сопровождаться краткой формой личного местоимения для прямого объекта (ме, те, го и т.д.): « – А, мори, ти не разбираш? Не свинско! Шо ќе праjш со толку месо? – Аj, натема ме, забораjф за свинско оту не треба» (Ты что, не понимаешь? Нельзя свинину! Что ты будешь делать с таким количеством мяса? – Ай, чтоб меня, забыла, что нельзя свинину) [М. Ристевска Селчанец «Гена»].

Народная проза и художественные тексты, отражающие сельский быт и обычаи, наглядно демонстрируют механизм превращения формулы в наименование. Лексема ѓавол очень часто сопровождается проклятием натема или натема го:

«Во старо време имало еден чоек што го колнеше и го караше ѓаолот, еве како. Што-год да сработеше, без дури не го проколнеше, не беше чаре. Ако му паднеше нешто од рака наземи, веднаш ќе даеше вик: / - Аj, натема, ѓаоле, натема! – Ќе добиеше нешто, пак ќе го проколнеше и ќе речеше: / - Аj натема, ѓаоле, пукна ѓаолот, добив толку пари! / И така немаше збор али арен, али лош, што да не го проколни и да него го окара (опцуе) ѓаолот» (В старые времена жил человек, который все время клял и ругал дьявола, и вот как. Что бы он ни cделал, не бывало такого, чтобы он его не проклял. Упадет у него что-либо – «Будь ты проклят, дьявол, будь проклят!» А если прибыль какая, и тогда бранится, приговаривает: «Будь ты проклят, дьявол, чтоб ты лопнул, дьявол, вон я сколько денег получил!» Не бывало у него речи ни плохой, ни хорошей без того, чтобы не проклясть и не побранить дьявола) [«Чоекот што го караше и колнеше ѓаолот»]⁵⁸.

«Така велеjќим и плачеjќим сиромаjот, го чу ѓаол, натемаго, му се преставил пред него и му рекол:…» (Когда бедняк плакал и причитал, услыхал его дьявол, будь он проклят / анафема ему, и сказал:…) [«Еден чоек што потпишал под ѓаола да се обогатит»]⁵⁹.

«Еден маж и една жена си живееле многу арно, како што сакал Господ; на живеjачката згора секоj му заблазнуал и му повалуал дека толку се милуаа мажот и жената. Ѓаол, натемаго, му завидел, та му удрил по траго за некако да ’и скарат» (Одна супружеская чета жила в большом согласии, как заповедал Господь; и все восхищались и хвалили их, что они так любят друг друга. Дьявол, будь он проклят / анафема ему, позавидовал им и стал искать способ их поссорить) [«Ѓаоло и бабата, мажо и жената»]⁶⁰.

На втором этапе оформления эвфемизма номинация персонажа перестает упоминаться, заменяясь местоимениями тоj ‘он, этот’, оноj (диал. онаj) ‘тот’, после чего следует натемаго:

«– Влезе тој натемаго во ниј, ќе а пустат куќата, – рече Стојо еден ден кога пак се повторија кавгите меѓу Митра и Доста и се обиде некако со притисок да ја замазни кавгата» (– Этот самый, будь он проклят, к нам повадился, погубит он наш дом, – сказал как-то раз Стойо, когда Митра и Доста снова принялись ругаться, и постарался замять ссору) [С. Попов «Крпен живот». Персонажи говорят на мариовском диалекте].

«Што ми се криви луѓето, а и Јон не ми е крив. Може и тој не сака така, ама нешто го тера, го турка Тој натемаго» (В чем люди виноваты передо мной, да и Йон тоже не виноват. Может, он и не хочет так поступать, но что-то заставляет его, толкает его этот, что б его / окаянный) [Петре М. Андреевски «Пиреј»].

В такой комбинации натемаго уже на полпути к субстантивации, оно может восприниматься как приложение. Об этом свидетельствует приведенный ниже пост одной из участниц обсуждения темы Луцифер на форуме, посвященном вопросам религии (орфография автора сохраняется):

«Старите на времето не сакале ни името да му го спомнат. Баба ми кога требаше за него нешто да спомне ке речеше - Леле колку е лош, изгледа му влегол ОНАЈ никаквион, или, Леле се испокараа мегу себе, изгледа ОНАЈ НАТЕМАГО ги набуцка. А ние како деца прашувавме - Кој е тој бабо НАТЕМАГО?» (В былые времена старые люди не хотели даже имени его произносить. Бабушка, когда ей нужно было его помянуть, говорила: Ой-ой-ой, до чего плохой человек, видать в него вошел ТОТ негодный, или: Ой-ой-ой, вконец разругались, видно, ТОТ БУДЬОНПРОКЛЯТ, их настрополил. А мы, дети, спрашиваем: Кто этот, бабушка, БУДЬОНПРОКЛЯТ?) [Milenko.com.mk].

На следующем этапе утрачивается и местоимение, натема становится нарицательным существительным, которое может присоединять артикль: «Го слушаа луѓето, а потоа ги грабнаа стаповите и пак го претепаа. - Ти си ѓаволот! Ти со натемагото! - му рекоа» (Люди слушали его, а потом схватили палки и снова избили. - Ты дьявол! Ты окаянный!) [Ј. Стрезовски «Свето проклето»].

Лексема натемаго как существительное м. р. зафиксировано в словарях⁶¹. З. Мургоский снабжает ее пометой «архаичное», однако слово до сих пор остается в живом употреблении и фиксировалось в записях этнолингвистических экспедиций в Северную Македонию (2022). Как яркая и эмоциональная, лексема используется в медиях, ср. заголовки: «У. – адвокат на натемаго» [И. Антоновски, Fama.mk 20.02.2013]; «Натемаго во македонското Сен Тропе» [Љ. Костовски «Глобус» 15.05.2012].

Возможна и суффиксальная деривация от междометия натема. В четырехязычном словаре Г. Пулевского в качестве синонима к антихрисъ приводится натемникъ [Пулевски 1873]. Эта единица обнаруживается и в словарях литературного языка с толкованием ‘ѓавол, сатана’⁶².

Показательно, что в арумынском языке, распространенном на территории Македонии, фиксируется лексема nafimat ‘проклятый; дьявол’ [Димчев, 362]. Одной из отличительных черт арумынского вокализма является протеза гласного a перед согласными, форма nafimat без инициального гласного (ср. греч. ἀνάθεμα, мак. анатема) свидетельствует не только о влиянии македонского языка, но и о широкой употребительности лексемы натема в последнем.

3.3.2. даескраjа

Образованная по той же модели, номинация даескраjа (также с прописной буквы), в отличие от натемаго, не зафиксирована ни в одном словаре. Между тем она, хотя и гораздо реже, встречается в текстах:

«Пак, како што рекоа жените, Весела вечерва му го дупна мевцето на десното уше на рулчето за по крштевањето, откога Зарче ќе ја узнае првата буква на името негово и ќе ја вреже, да му го воврат обетчето и тоа ќе го заштитувало од тој Даескрајата што со умирачки се настрвил на куќава» (Как и посоветовали женщины, Весела (имя) с вечера проколола младенчику мочку правого уха, чтобы после крещения, когда Зарче будет знать первую букву имени и вырежет ее на сережке, сразу вдеть ее в ушко – сережка защитит от того, чур его, который смертями навис над домом). [В. Малески «Разбоj»].

Пример демонстрирует тип употребления, сходный с употреблением натемаго: в сочетании с местоимением, замещающим имя персонажа, которое говорящий избегает произносить. Причем наличие артикля свидетельствует, что Даескраjата / скраjата – это уже не обережная формула, а существительное в роли приложения, как мы и трактовали подобные употребления в предыдущей рубрике. Тем не менее, семантика двух номинаций различна, в силу различия интенций исходных высказываний. Натемаго – формула проклятия, отвержения, выражение неприятия, ненависти, по определению К. Шапкарева, т.е. сознательная позиция, активное противодействие говорящего. При этом упоминание Всевышнего часто сопровождается славословием: «Господ, сполај му» (из греч. εἰς πολλὰ ἔτη исполать / слава Ему).

Формула пассивного оберега «Да е скраjа / Скраjа да е» (пусть это будет далеко от меня / пусть это обойдет меня стороной) – стремление уберечься от вредоносных, опасных явлений, попытка словом предотвратить ущерб, отогнать зло: «Скраја да е вашата лоша мисла! Рада е и жива и здрава» (Пусть не сбудется ваша плохая мысль! Рада жива и здорова) [С. Арсиќ «Последната алка»]. По-русски мы сказали бы здесь: «Боже упаси!» или же «Типун тебе на язык». Это же выражение в качестве оберега используется при упоминании смерти или имени вредоносных духов:

«Рекла: Јас дојдов за маж, а не, скраја да е, за... ѓавол...» (Сказала: я пришла за мужем, а не за… что б его… за… дьяволом…) [Ј. Стрезовски «Злодобро»];

«<…> Господе, направи да е скраја и далеку Тој Натемаго. Да биде подалеку од него. – Да е скраја и далеку – рече Никодин Углешоски. – Ама ете тој е во него» (Господи, сделай так, чтобы стороной обойти Этого, чур его. Чтобы был дальше от него. – Что б его, - сказал Никодин Углешоски, – Однако вот он и в нем) [Петре М. Андеевски «Неверни години»].

Выводы

В македонском языке функционирует не менее 30 наименований злокозненного духа, дьявола. Большинство из них является эвфемизмами вследствие табу на упоминания опасной сущности – «охранительного иносказания» (формулировка О.Н. Трубачева).

Универсальным для обозначения дьявола стало давно освоенное заимствование из греческого – ѓавол, имеющее самое широкое употребление и наибольшее количество дериватов. Славянские лексемы враг, бес и заимствованное сатана / сотона гораздо менее частотны. Бес и враг претерпели семантическое развитие с противоположным вектором. Обозначение вредоносной сущности отошло на периферию семантической структуры у бес (при основном значении ‘гнев’), а у враг стало основным (при маргинализации значения ‘недруг’).

Имена собственные (Асмодеj, Еладија, Еосфорос, Левиатан, Мефистофел и др.), как и нарицательное демон, имеют книжное происхождение, их употребление ограничивается специализированными текстами. Ряд имен (Велзевул, Зерзевул, Зарзавило, Луцифер, Деница и нек. др.). встречаются в произведениях, отражающих наивную картину мира. Эти лексемы именуют падшего ангела в парабиблейских нарративах, а в сказках – предводителя или отца подчиненных и подотчетных ему дьяволов (ѓаволи).

Эвфемизмы содержат характеристику персонажа, оценку его качеств, выражают негативное отношение к нему: Антихрист, поганец, лукавиот, нечестивиот, итрец. Подобные наименования дают представление об облике персонажа: едноногиот, кривиот, куциот, караѓоз, рогатиот, темниот, црвениот. Номинации, в основе которых лежат формулы отречения и оберега (натемаго, натемник, даескраjата), отражают речевое поведение македонцев при обращении с опасным словом. Сращивание таких формул пополняет демононимикон, и эти новообразования могут в дальнейшем заимствоваться контактными языками (арум. nafimat).

Наименования дьявола, имеющие книжное происхождение, часто восходят к заимствованиям из греческого или через его посредство (ѓавол, сатана, демон, Еладија, Деница, Левиатан и др.). В то же время среди народных обозначений нечистого духа есть и тюркизмы (караѓоз, шејтан), пришедшие из разговорного турецкого, который был языком власти на протяжении пяти веков македонской истории.

Признаки сложной природы образа исследуемого персонажа, являющегося в македонской народной культуре, как, впрочем, и в других славянских, гетерогенным по своему происхождению, объединяющим «признаки высокой (книжной) и низкой (народной) культуры» [Успенский 2012, 17], обнаруживается и в номинациях. В литературе отмечается, что ѓавол может относиться к разным демоническим существам [Вражиновски 1998 2, 232], например, водниот, подводниот и зафиксированный в РМНП⁶³ эпитет воден ѓавол характеризуют сущность по месту обитания. Подобные наименования демонстрируют соединение христианского термина с языческими представлениями о вездесущей нечистой силе, что характерно для ситуации двоеверия, сложившейся в славянских странах со Средневековья.

Анализ материала словарей и самых разнообразных текстов приводит к мысли, что рассматриваемые демононимы используются как имена разнообразных мифологических персонажей. Это может быть и князь тьмы, падший ангел, и мелкий шаловливый бес, в разной степени недружественный к людям, и коварный искуситель, и иррациональная враждебная сила, подчиняющая человека, и персонификация мирового зла и несчастья.

Едва ли возможно привести исчерпывающий список всех наименований дьявола в македонском языке, поскольку эвфемистические замены, в свою очередь, подвергаются табуизации и заменяются новыми наименованиями, зачастую локальными, окказиональными, авторскими. Так, в стихотворении известного македонского писателя и переводчика Д. Михайловского «Скок со стап» наряду с рассмотренными выше среди прозвищ (прекари) нечистого перечислены и накот (результат окота, помёт), и не употребляющиеся в узусе восточнославянский черт и аромунский drac:

Ѓавол Сатана Црнобог

и сите прекари

враг врагуле врагулина

анатемник натемник натема

кусиот куциот накот

наол нечестив скрајата

цацко чрт драк

шејтан

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

БВ – Величковски Б. Македонски пословици и поговорки. Скопjе: Институт за фолклор «Марко Цепенков», 2009. 301 с.

Белчев – Белчев Т. Речник на турцизми, архаизми, дијалектизми и ретко употребувани зборови во македонскиот јазик [Електронски извор] / Толе Белчев. - Текст во PDF формат, содржи 218 стр. Штип: Универзитет «Гоце Делчев», Филолошки факултет, 2016.

БЕР – Български етимологичен речник / съст.: В.И. Георгиев; съст.: [и др.], Българска акад. на науките, Ин-т за български език. Въ 7 т. София, 1971–2012. https://ibl.bas.bg/ber/

Димчев – Димчев Д. Влашко-македонски речник. Скопjе, 2006. С. 362.

ГМ – сайт проф. д-р Георге Гоце Митревски https://pelister.org/ Адрес конкорданса пословиц: https://pelister.org/folklore/proverbs/concordance

ДГ – Цветковски Р. П., Стефановски Б. Речник на демирхисарскиот говор. Скопjе: Академски печат, 2008.

ЗМ – Мургоски З. Речник на македонскиот јазик. Скопје, 2005. 948 с.

ЗМ+ – Мургоски З. Толковен речник на современиот македонски јазик. Скопје, 2011. 1498 с.

ЛптКО – Лексиката во поетските творби на Климент Охридски / стоја Поп-Атанасова, Весна Костовска. Скопје: Институт за македонски јазик «Крсте Мисирков», 2005. 361 с.

МЦ – Цепенков М.К. Македонски народни умотворби во десет книги / редактирал д-р Кирил Пенушлиски. Кн. 2. Македонски народни приказни. Скопjе: Македонска книга, 1989. 418 с.; Кн. 4. Народни приказни. Легенди. Скопjе: Македонска книга, 1972. 292 с.; Кн. 5. Македонски народни приказни. Скопjе: Македонска книга, 1989. 366 с.; Кн. 8. Пословици, поговорки, гатанки, клетви и благослови. Скопjе: Македонска книга, 341 с.

Пандев – Пандев Д. Македонска хрестоматиjа. Скопjе: Македонска академиjа на науките и уметностите, 2020. 323 с.

Пулевски – Речник от четири йезика. I, Српско-Албански, II Арбански-Арнаутски. III Турски. IV Гръцки. Скроена и написана от Ђорђа М. Пулевски, архитекта у Галичник окружие дибранско 1872 година. I-ва част. Београд, штампария Н. Стефановича и дружине. 1873.

РМJсхт – Речник на македонскиот јазик со српскохрватски толкувања / ред. Б. Конески. Составувачи Т. Димитровски, Б. Корубин, Т. Стаматоски. Т. I: А–Н, Скопје, 1961. 510 с. Т. II: О–П, Скопје, 1965. 595 с. Т. III. Р–Ш, Скопје, 1966. 606 с.

РМНП – Речник на македонската народна поезија / под редакција на Т. Димитровски. Скопје. Т. 1 (А–Г). Скопје, 1983, XXIII, 452 с. Т. 2 (Д–S). Скопје, 1987. 506 с. Т. 3 (И–К). 1993. Скопје, 529 с. Т. 4 (Л–М). 2001. Скопје, 379 с.

РЦСJмр – Речник на црковнословенскиот jазик од македонска редакциjа. Т. 1. Вовед. А–Б / [главен уредник Зденка Рибарова; редакциjа Лилjана Макариjоска, Зденка Рибарова, Радмила Угринова-Скаловска]. Скопjе: Институт за македонски jазик «Крсте Мисирков», Одделение за историjа на македонскиот jазик, 2006. 543 с.

РП – Речник на презимињата кај Македонците / ред. Т. Стаматоски, М. Коробар-Белчева, О. Иванова, М. Митков. Скопје, 1994. Т. 3 (М–Ш). 768 с.

ТРМJ – Толковен речник на македонскиот јазик / Главен редактор К. Конески, раководител на проектот С. Велковска. Скопје: Институт за македонски jазик „Крсте Мисирков“. Т. 1 (А–Ж). 2003. XXI, 637 с.; Т. 2 (З–К). 2005. 675 с.; Т. 3 (Л–О). 2006. 613 с.; Т. 4 (П). 2008. 680 с.; Т. 5 (Р–С). 2011. 623 c.; Т. 6 (Т–Ш). 2014. 572 с. Электронная версия: https://makedonski.gov.mk/corpus/l/bes-m

СбНУ – Сборник от български народни умотворения / съст. Кузман Шапкарев. Т. 1–6 (в 9 кн.). София, 1891–1892; 2 изд. В 4 тома. София, 1968–1973. URL: https://liternet.bg/folklor/sbornici/shapkarev_2/content.htm; URL: http://macedonia.kroraina.com/sbnu/sbnu_index.htm (Дата обращения: 08.04.2023).

Станковска – Станковска Љ. Речник на личните имиња кај Македонците. Скопје: Автор, 1992. 480 с.

СтслС – Старолавянский словарь (по рукописям X–XI вв.) Ок. 10000 сл. ю ред. Р.М. Цейтлин, ред. Р. Вечерка, ред. Э. Благова. 2-е изд., стереотир. М.: Русский язык, 1999. 842 с.

Фасмер – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М.: Прогресс, 1986–1987.

ФРМJ – Димитровски Т., Ширилов Т. Фразеолошки речник на македонскиот јазик. Т. 1 (А–Ј). Скопје, 2003. 433с.

Шапкарев – Шапкарев К. Избрани дела. Т. 5. Приказни. Приредил Томе Саздов. Скопjе: Мисла, 1976; Шапкарев К. Сборникъ отъ български народни умотворения, кн. VIII, София: Печатница на «Либералний Клубъ», 1892. http://www.promacedonia.org/ksh_4/index.html

ЭССЯ – Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. Вып. 2. *bez–*brаtrъ / под ред. О. Н. Трубачева. М.: Наука, 1975. 238 с.; Вып. 4. *čaběniti–*děl'a / Под ред. О. Н. Трубачева. М.: Наука, 1977. 235 с.

DRMJ – Дигитален речник на македонскиот jазик. URL: http://drmj.eu (дата обращения: 08.04.2023).

Skok – Skok P. Etimologijski rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika. Uredili akademici M. Deanović i L. Jónké. Knj. 1–3. Zagreb: Jugoslavenska akademija znanosti i umjetnosti, 1972–1973.

 

¹ Так, например, образ, функции, наименования черта в восточнославянских языках, и в частности в Полесье, подробно рассмотрены в отдельной главе фундаментального труда по Полесской демонологии Л.Н. Виноградовой и Е.Е. Левкиевской [Виноградова, Левкиевская 2019], на южнославянском материале – в статьях Л. Раденковича [Раденкович 2011, 2014], на македонском – в книге по македонской демонологии Т. Вражиновского [Вражиновски 1998 1, 231–236].

² «Наблюдения над славянским материалом при поддержке общих наблюдений над универсальной тенденцией уклончивого называния нечистой силы позволяют толковать слав. *čьrtъ как инновацию праслав. времени, охватившую зап.- и вост.-слав. языки, но не охватившую ю.-слав.» [ЭССЯ 4, 165].

³ ГМ.

⁴ ФРМJ I, 311; БВ, 205.

⁵ БВ, 31.

⁶ ФРМJ I, 306.

⁷ ФРМJ I, 309.

⁸ СБНУ I, 98; МЦ 4, 221–223.

⁹ БВ, 60.

¹⁰ ФРМJ I, 305–312; БВ, 60.

¹¹ РМJсхт I, РМНП II, ТРМJ I.

¹² DRMJ.

¹³ ЗМ.

¹⁴ ЗМ, 173.

¹⁵ ГМ.

¹⁶ Под коннотацией мы, вслед за Ю.Д. Апресяном, понимаем «несущественные, но устойчивые признаки выражаемого ею понятия, которые воплощают принятую в данном языковом коллективе оценку соответствующего предмета или факта действительности. Они не входят непосредственно в лексическое значение слова и не являются следствиями или выводами из него»; «коннотации характеризуют, как правило, основные, или исходные, значения слов, а материализуются они в переносных значениях, метафорах или сравнениях, производных словах, фразеологических единицах, определенных типах синтаксических конструкций, семантических областях действия одних единиц относительно других» [Апресян 1995, II, 159, 163]. Ю.Д. Апресян обращает внимание на компаративность как на первое и главное внутриязыковое свойство коннотаций [Там же, 169].

¹⁷ РМJсхт, I, 161.

¹⁸ DRMJ.

¹⁹ БЕР 1, 178–179.

²⁰ ЭССЯ 2, 89–91.

²¹ СтслС, 122.

²² Skok 3, 617.

²³ ЛптКО, 96–97.

²⁴ РМJсхт, ТРМJ, ЗМ, DRMJ.

²⁵ О характеристике и помете уходящее [Апресян и др. 1995, 74–75].

²⁶ Поиск осуществлялся по лемме враг [DRMJ, дата обращения: 14.12.22].

²⁷ РМНП 1, 312.

²⁸ ГМ.

²⁹ СБНУ 2, 186–187.

³⁰ ТРМJ II, 33.

³¹ ТРМJ I, 300.

³² ТРМJ I, 300; DRMJ.

³³ БЕР 1, 180.

³⁴ Правда, составители электронного словаря не уточняют, каким образом и на каком объеме корпуса подсчитывалась частотность. Указано лишь, что «Корпус представляет собой собрание произведений македонской литературы в оцифрованной форме, выложенных в свободный доступ» [DRMJ].

³⁵ РЦСJмр, 530.

³⁶ Крнинский дамаскин 1570–1580, цит. по [Пандев 2020, 166].

³⁷ РМJсхт; ТРМJ.

³⁸ РМНП 1, 106.

³⁹ ФРМJ I, 30.

⁴⁰ Фасмер III, 565.

⁴¹ СтслС, 619.

⁴² МЦ 4, 19.

⁴³ БВ, 30; 45.

⁴⁴ МЦ 4, 287.

⁴⁵ МЦ 4, 7–8.

⁴⁶ СбНУ I, 97; МЦ 4, 219-220.

⁴⁷ СбНУ VIII, 164; МЦ 4, 256.

⁴⁸ Белчев, 194.

⁴⁹ ДГ, 746.

⁵⁰ DMRJ.

⁵¹ Станковска, 294.

⁵² https://ru.wikipedia.org/wiki/Марина_Антиохийская#/media/ Файл: St._Marina_killing_the_devil,_around_1711,_Icon_Gallery-Ohrid_2.jpg

⁵³ Шапкарев 1892.

⁵⁴ РМНП II, 216.

⁵⁵ МЦ 5, 313.

⁵⁶ Шапкарев, СБНУ II, 1890, 186.

⁵⁷ РЦСJмр, 266-267.

⁵⁸ МЦ 2, 135.

⁵⁹ МЦ 2, 131.

⁶⁰ МЦ 2, 136.

⁶¹ ЗМ+, 723; DRMJ; РДХГ, 348.

⁶² РМJсхт 1, 469; ТРМJ III, 301; DRMJ.

⁶³ РМНП II, 216.

作者简介

Elena Verizhnikova

Lomonosov Moscow State University

编辑信件的主要联系方式.
Email: eluska@mail.ru

PhD (Philology), Associate Professor

俄罗斯联邦, Moscow

Alexandra Chivarzina

Institute оf Slavic Studies of Russian Academy of Sciences

Email: mss-vah@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-0365-3723

PhD (Philology), Junior Researcher

俄罗斯联邦, Moscow

参考