Том 35, № 3 (2024)

Неизбежность перехода человечества в новое качественное состояние становится в наши дни доминантой общественного сознания. Кризисные опасения в немалой степени подогреваются искусственно, однако для них есть весомые основания. Одно из них — снижение биологической устойчивости нынешнего человеческого вида, в частности депопуляция населения наиболее развитых регионов современного глобализированного мира. Аналогичные явления в эволюции живой природы всегда указывали, с одной стороны, на отставание вымирающих видов от темпов изменений окружающей среды, с другой — на формирование новых видов, более приспособленных к этим изменениям. В современной культуре некоторые предпосылки подобных сдвигов уже сложились. Прогресс информационно-цифровых технологий на рубеже XX–XXI веков чрезвычайно ускорил обновление искусственной среды человеческого существования, вследствие чего по темпам своих изменений она превзошла такие базисные биологические параметры жизни людей, как срок жизни индивида и период обновления поколений. Тем самым человечество вышло на «точку биологической сингулярности». Объективно создается ситуация видообразования, то есть перспектива биологической трансформации человеческого вида. Сторонники трансгуманизма предлагают ускорить этот процесс с использованием достижений науки. Альтернативный вариант исходит из понимания феномена жизни как эволюционно прогрессирующего сочетания созидательных и деструктивных изменений, где смерть выступает условием оптимизации некоторых этапов жизненного процесса. На этапе биологической эволюции смерть остается спонтанно действующим и фатально неуправляемым фактором, но на этапе эволюции культуры открывается возможность конвертировать ее деструктивный потенциал в средство регулируемого воздействия на обменные процессы в человеческом организме с целью беспредельного расширения темпоральных границ существования индивида и всего человеческого рода.

Анализируется решение проблемы морального героизма известным советским этиком О.Г. Дробницким. Суть проблемы состоит в том, что ценностно-нормативное содержание морали традиционно интерпретируется как всеобщее (универсальное), а моральный героизм парадоксальным образом предполагает совершение исключительных поступков или ведение исключительного образа жизни (одномоментные подвиги либо длительное альтруистическое служение). В современной этике моральный героизм характеризуется по преимуществу как форма сверхобязательного поведения, то есть поведения, имеющего высокую моральную ценность, но не вмененного моральному агенту в качестве должного (обязательного). Логическая возможность такого поведения обосновывается неполным совпадением между двумя классификациями действий — деонтической и аксиологической. Для критиков идеи сверхобязательного несовпадение классификаций тождественно противоречивому разрыву связи между благом (ценностью) и долгом. Дробницкий придерживается позиции, похожей на позицию критиков сверхобязательного. Для него долженствовательный момент морали обладает однозначным приоритетом над ценностным. Отсюда следует, что невозможно считать действие положительным в моральном отношении и не рассматривать его в качестве исполнения требования (морального долга). Таким образом, можно сделать вывод о том, что идея сверхобязательного несовместима со строгим объективизмом, универсализмом и императивизмом Дробницкого. Однако, несмотря на это, философ считает моральный героизм неотъемлемой частью морального опыта и продуктом неизбежной индивидуализации морального требования. Для Дробницкого моральный героизм и родственное ему явление — подвижничество — выступают трансформациями морального долга в особых, экстремальных ситуациях. Моральный герой исполняет дополнительные обязанности и по этой причине поступается частью своих прав; он также способен действовать в тех случаях, когда исполнение морального принципа требует от него существенных жертв, но не влечет за собой очевидного морально значимого результата в близкой временной перспективе.

Статья посвящена исследованию идентификационных стратегий, претендующих на универсальный характер, предлагаемых французским представителем постструктуралистской антропологии Филиппом Дескола. Говоря об идентификации, подразумевается схема установления тождества и различия «Я» и «других», основанная на выявлении аналогии и обнаружении несовпадения во внешнем виде, поведении, а также специфических особенностей, приписываемых себе и другим. Человек воспринимает себя как совокупность физических и внутренних свойств необходимых для того, чтобы признавать или отрицать у других присутствие иных свойств. Таким образом, комбинируя между собой свойства «внутреннего» мира и физических свойств, Дескола приходит к четырем возможным идентификациям: анимизм (признает сходство внутренних миров и различие физических свойств); тотемизм (признает сходство внутренних миров и сходство физических свойств); натурализм (признает различие внутренних миров и сходство физических свойств) и аналогизм (признает различие внутренних миров и различие физических свойств). На основании этнографических исследований народов Центральной и Южной Америк им выявлены особенности механизмов идентификации по указанным стратегиям. Обнаружено, что эти принципы построения идентичности не исключают друг друга, но могут занимать доминирующее положение в конкретный исторический момент. Рассмотрена цифровая среда, выступающая природно-культурным континуумом, к которой применима, предложенная Ф. Дескола идентификационная стратегия аналогизма. Сделаны выводы о перспективах «человеческого» в исследованных стратегиях идентичности.

В статье представлены результаты поискового эмпирического исследования, посвященного изучению психологических эффектов взаимодействия человека и природы на основе контент-анализа описаний субъективных переживаний единения человека с природой. Исследование проводилось online, в нем приняло участие 416 респондентов от 17 до 70 лет (средний возраст – 35,3 года SD = 11,05; 35 % мужчины и 65 % женщины). Для анализа были использованы понятия «психологическое восстановление» и «восстановительный потенциал природной среды». Психологические восстановительные эффекты репрезентированы в описаниях наличием положительных эмоций, состоянием релаксации и уединения. Результаты показывают, что наиболее часто человек испытывает указанные эффекты в таких средах, как лесные и водные пространства, воспринимая их как целостные системы, фокусируясь как на отдельных элементах (деревья, листья, волны, ландшафт), так и на темпоральных характеристиках (времена года, времена суток). Позитивная стимуляция лесной и водной природной среды, а также эстетическая привлекательность ландшафтов могут рассматриваться в качестве факторов, определяющих восстановительный потенциал природы.

Творчество Владимира Соловьева, в частности труд «Смысл любви», рассматривается в качестве одного из истоков философской антропологии Александра Кожева. Привлекается внимание к тому факту, что Кожев обращался к этой соловьевской работе не только в диссертации «Религиозная философия Владимира Соловьева» (1926), но и в статье «Религиозная метафизика Владимира Соловьева» (1934–1935), то есть в момент чтения им курса лекций, позднее названного «Введение в чтение Гегеля». Дается общая характеристика философии любви Соловьева и ее сопоставление с учением о человеке и концепцией истории Кожева. В результате сравнительного анализа воззрений обоих философов выявляется четыре концептуальных момента, присутствующих и в эротософии Соловьева, и в философской антропологии Кожева. Обращается внимание на то, что соловьевскую «любовь» и кожевовское «желание признания» роднит то, что они оказываются изъяты из материального, природного порядка. Отмечено, что оба эти понятия могут функционировать лишь при наличии фигуры другого, абсолютную индивидуальность которого они продуцируют. Подчеркивается, что и «желание признания», и «любовь» предполагают взаимность и всеобщность («всеобщее признание» / «сизигическое единство»). Фиксируется, что их полноценная реализация возможна только после окончания исторического процесса. При этом утверждается, что отождествить кожевовское «желание признания» и соловьевскую «любовь» нельзя, поскольку в текстах Кожева, помимо пассажей, сближающих любовь с признанием, присутствует и последовательная философская критика любви (отсутствие в ней «Действования», риска, борьбы, универсальности). В заключении выделяются четыре главных отличия кожевовской антропологии от соловьевской эротософии (индивидуализм, антагонизм, атеизм, половая индифферентность) и выдвигается гипотеза о том, что Кожев совмещает в «желании признания» как гегельянские, так и соловьевские компоненты, отчего он то сближает это понятие с любовью, то проводит строгие различия.

Основанием для написания статьи стали результаты комплексного исследования феномена «Колумбайн»[1], проведенного авторами в 2020–2021 годах на территории Республики Татарстан. Объектом изучения выступили подростки и молодежь в возрасте от 13 до 23 лет, разделяющие ценностные установки субкультуры «колумбайн». Исследование осуществлялось в парадигме понимающей социологии и теории фреймов с использованием качественных методов — фрейм-анализа для мониторинга открытых групп в социальных сетях и отбора информантов, а также фокусированного интервью. Общее количество тематических групп в социальной сети ВКонтакте и Телеграмм, включенных в мониторинг, составило не менее 50. Кроме этого было проведено 25 интервью с участниками интернет-групп в городах Казань и Набережные Челны. Целью исследования являлся анализ воздействия фреймирующих нарративов субкультуры на личностные и групповые аттитюды участников в общем контексте конфликтогенных рисков социального взаимодействия. Авторы попытались проанализировать характер взаимосвязи виртуальной среды и реального социального пространства на примере известной деструктивной субкультуры, получившей в Российской Федерации в 2022 году официальный статус террористического движения. Были рассмотрены каузальные и латентные мотивы обращения подростков, а также представителей молодежи к колумбайн-сообществам. Типологизированы ситуации и факторы, формирующие мизантропические императивы. Высказано предположение о наличии последовательных этапов индоктринации, обуславливающих как психологические, так и социальные трансформации личности. Предложена методика выявления участников субкультуры с высокой степенью вовлеченности для предотвращения возможных деструктивных актов. Представленное исследование вносит вклад в современное социально-антропологическое знание в части критического анализа сложившихся субкультурных практик, направленных на дегуманизацию социального пространства, и манифестирует ценность защиты человеко-центричных ценностей и достоинства личности.

[1] Признано террористической организацией Верховным судом Российской Федерации.

Рисунок — это графический артефакт, он образуется на плоскости как фигура, из связанных линий, точек, штрихов и пятен. В статье рассматривается антропологическая роль таких артефактов в истории. Как новый вид человек создает искусственную реальность из предметов — выступает как Homo faber. На базе знаков он создает язык — выступает как Homo symbolicum. На базе изображений он формирует системы образов, позволяющих выражать эмоции и чувства, — выступает как Homo рictor, или «человек рисующий». Выделяемые сферы в реальности пересекаются, но в целях исследования они могут быть разграничены. Рисунок в статье рассматривается как медиа, как посредник в процессах восприятия и экспрессивной деятельности. Способность людей создавать вещи связана со встречным движением, когда вещи изменяют человека. Эти процессы дают начало практическому расширению сферы контактов с миром, процессу расширения разума. Феноменологическое рассмотрение изображений предполагает изучение влияния человеческой телесности на практики производства графических артефактов. Здесь встреча человека с миром начинается с касания карандаша бумаги. Выполненный из линий и точек рисунок — не копия предмета, это версия вещи, созданная из особых материалов. Задача статьи — расширить панораму антропологического ви́дения человека, раскрыть связи характеристик Homo рictor с другими чертами Homo sapiens — преобразованием предметного мира и преобразованием самого себя. Изображения играют важную роль в формировании визуальных медиа в культуре, в развитии визуального мышления, процессах освоения пространства и времени жизненного мира, развития рефлексии индивидов. Исследовать рисование — это изучать нашу речь о рисовании, изучать рисование как мышление.