Continuative constructions in the Lezgic languages and their use in parallel contexts (in the Gospel of Luke translations)

Full Text

1. Введение

Категория фазовой полярности, или фазовости, характеризует «сам факт существования/несуществования описываемой ситуации по отношению к более раннему моменту времени» [Плунгян 2011: 420]. Название этой категории отражает тот факт, что ее значения описывают отношения между двумя упорядоченными во времени фазами, которые противопоставляются с точки зрения разных значений полярности: одна из ситуаций (или «фаз») имеет место, тогда как другая — ​нет (см. подробнее обсуждение в работах [van der Auwera 1993; 1998; van Baar 1997; Plungian 1999; Kramer 2017] среди прочих). Таким образом, всего значений категории фазовости четыре, ср. Маша уже дома (не была, а теперь есть), Маша больше не дома (была, а теперь нет), Маша все еще дома (и была, и продолжает быть), Маша еще не дома (и не была, и продолжает отсутствовать). Далее в этой работе нас будет интересовать одно из фазовых значений, а именно континуативное (или континуатив), т. е. значение продолжения ситуации, утверждение о ее (непрерывном) существовании как в момент времени, о котором идет речь в данной клаузе, так и в более ранний момент времени.

Фазовые значения могут выражаться как лексическими (наречия, глаголы), так и грамматическими средствами (глагольные формы, специальные частицы), и в фокусе нашего рассмотрения будут именно последние. Обсуждая грамматическое выражение фазовости в системе глагола, В. А. Плунгян [2011: 421] отмечает, что «морфологический континуатив типичен для дагестанских языков (в частности, он имеется в лезгинском и в арчинском языках)». Действительно, особенностью ряда языков лезгинской группы нахско-дагестанской семьи является наличие специальных глагольных конструкций с континуативным значением ‘все еще делать, продолжать делать’. Предварительно использование таких конструкций показано в примерах (1) из лезгинского и (2) из рутульского языков; оба примера взяты из оригинальных текстов. В лезгинском континуативная форма на -ma исходно являлась аналитической конструкцией с вспомогательным глаголом ama ‘оставаться, все еще быть’; в рутульском представлена собственно аналитическая форма, состоящая из имперфективного деепричастия и формы настоящего времени вспомогательного глагола maba с тем же значением ‘оставаться, все еще быть’.

(1)     Лезгинский (литературный) [Ганиева (сост.) 2011: 65–66]¹

          Гьа икI, къени кьифер Мастанахъай кичIела зурзазма.

          ha       i-k’,           qːe꞊ni             q’if-er       mastːan.a-q-aj

ptcl     этот-mnr    сегодня꞊add    мышь-pl     Мастан-post-el

          kič’ela       zurza-z-ma

от.страха     дрожать-ipfv.cvb-cnt

‘До сих пор, говорят, при появлении Мастана мыши дрожат от страха (букв. «продолжают дрожать»)’.

(2)     Рутульский (литературный) [Дашлай, Дашлай 2021: 50]

          Видж ихьды джыбраа хъуIджувчIур, ехда хъуна гывгъаIре маба.

          w-iǯ      ix-dɨ         ǯɨbraː   quˁ-ǯ-u‹w›č’u-r,

3-сам     мы-attr     сзади    pv-neg-цепляться<3>.pfv-cvb

          je-χda      qu-na               g-ɨ‹w›ʁaˁ-re                 ma‹b›a

мы-post    post.быть-cvb    pv-ходить<3>.ipfv-cvb    оставаться<3>.prs

‘Но нет же, Рыжик по-прежнему не отходил от нас ни на шаг (букв. «за нами продолжает ходить»)’.

Первой задачей настоящей работы является обобщение представленных в литературе данных о специализированых континуативных формах лезгинских языков — ​насколько нам известно, ранее подобный обзор никогда не составлялся.

Всего в лезгинскую группу входят девять языков, внутри нее выделяются восточнолезгинская подгруппа (ее составляют лезгинский, агульский и табасаранский языки), западнолезгинская подгруппа (рутульский и цахурский языки) и южнолезгинская подгруппа (крызский и будухский языки), отдельное положение занимают арчинский и удинский языки, первыми выделившиеся из пралезгинского (о генеалогическом древе лезгинских языков см. [Алексеев 1985; Касьян 2014]). К лезгинской группе относится и кавказско-албанский, или агванский, язык, вымерший более тысячи лет назад, однако сохранившийся в письменных памятниках, представляющих собой фрагменты переводов библейских книг (см. издание [Gippert et al. 2008], а также недавний обзор [Gippert 2023])².

Особенностью лезгинских языков, во многом обусловившей и развитие в них конструкций с континуативным значением, является наличие специального глагола со значением ‘оставаться’ или, скорее, ‘все еще быть’, учитывая, что данный глагол описывает именно продолжение существования или нахождения в определенном месте (и, в частности, не имеет форм с перфективным значением). Во всех четырех лезгинских языках, в которых подобный лексический глагол отмечается: агульском, лезгинском, табасаранском и рутульском, — ​он выступает и в роли вспомогательного глагола в континуативной конструкции. Однако для развития континуативных форм существование именно такого глагола не обязательно — ​так, в арчинском языке континуативные формы имеют другую структуру, а глагольного корня со значением ‘все еще быть’ не существует. Строго говоря, в языках других групп нахско-дагестанской семьи глагольные формы с континуативным значением также могут встречаться³, однако, насколько нам известно, только в лезгинской группе они отмечаются в большинстве языков (пять из девяти) и имеют, по всей видимости, когнатные между собой показатели (о чем см. обсуждение далее).

Второй задачей работы является анализ употребления средств выражения континуативного значения в параллельных контекстах, а именно в переводах Евангелия от Луки. Этот анализ дополняет обобщение данных из опубликованных грамматических описаний и позволяет проверить, во-первых, действительно ли специализированные континуативные формы используются в выделенных континуативных контекстах и, во-вторых, каким образом континуативное значение выражается (и выражается ли) в тех лезгинских языках, где специальной континуативной формы, по крайней мере согласно описаниям, не существует. Именно поэтому в этой части работы мы привлекали к рассмотрению не только «континуативный бытийный глагол» и соответствующую аналитическую форму, но и другие средства, а именно наречия типа ‘все еще’ и собственно лексический глагол со значением ‘продолжать’.

Использование параллельных корпусов в типологических исследованиях имеет уже длительную историю (ср. обзор [Cysouw, Wälchli 2007]) и представлено десятками работ по различным языковым явлениям. Наряду с переводами классических произведений мировой литературы, Библия играет в исследованиях на основе параллельных корпусов не последнюю роль, являясь самой переводимой книгой в истории. Так, на библейских переводах основаны типологические исследования семантики основных глаголов движения [Wälchli, Cysouw 2012], парных слов [Wälchli 2005], категорий перфекта и ямитива [Dahl, Wälchli 2016] и др.; ср. также недавний сборник [Хомченкова (ред.) 2023], представляющий результаты проекта по построению базы данных универсальных грамматических контекстов на материале переводов Нового Завета.

К сожалению, метод параллельных корпусов не так просто применить к языкам нахско-дагестанской семьи, многие из которых остаются бесписьменными или же используют письменность лишь ограниченно. Трудно назвать хотя бы несколько произведений мировой литературы, переведенных на значительное число языков этой семьи. Однако именно текст Библии является здесь исключением благодаря деятельности российского Института перевода Библии и родственных организаций: за последние 20–30 лет одна или несколько книг Библии были переведены на целый ряд нахско-дагестанских языков (причем в некоторых случаях такой перевод становился первым или же самым объемным произведением, опубликованным на данном языке). Наиболее часто переводимым из всех книг Библии оказалось Евангелие от Луки: оно, по нашим подсчетам, по состоянию на 2024 г. имеется в переводе на 12 языков семьи. Помимо доступности на наибольшем числе языков семьи, библейские переводы обладают важным достоинством. В отличие от переводов художественной литературы, над каждым из которых, как правило, трудится один переводчик, в процесс библейского перевода вовлечена целая группа переводчиков и редакторов, а сам перевод проходит ряд стадий проверки и апробации⁴. По словам М. Е. Алексеева [2011: 98], возможность использования библейских переводов для сравнительного анализа обеспечивается «тем, что переводчики (исключая, впрочем, синодальный перевод) ориентировались на передачу смысловой структуры оригинала, не копируя способы ее поверхностной реализациии». Таким образом, в переводах Евангелия от Луки на лезгинские языки влияние языка-оригинала можно оценивать как незначительное.

Прецеденты использования библейских переводов на нахско-дагестанские языки для внутригенетических типологических — ​пусть и «микротипологических» — ​исследований уже имеются: так, ряд сопоставительных исследований на материале нахско-дагестанских языков, с одной стороны, и русского и некоторых европейских языков, с другой, рассмотрены в книге [Алексеев 2011: 98–144], а статья [Майсак 2021] содержит анализ переводов значения ‘сделать вид, что’ (а именно, стиха Лк. 24:28) в 15 переводах Евангелия от Луки.

Выбор Евангелия от Луки для сравнения переводов континуативных контекстов обусловлен также тем, что дистрибуция континуативных показателей в тексте данной книги обсуждается в работе [Панова 2023] (изначально, в более кратком виде, — ​в диссертации автора [Panova 2021: 27–29]). Задачей этого исследования было выделить в тексте Евангелия от Луки набор «наилучших» контекстов, передающих континуативное значение (а именно, контекстов, «удовлетворяющих условиям, необходимым для употребления континуативного показателя»). Эти контексты отбирались автором вручную в ходе чтения Евангелия от Луки на русском и английском языках. Каждая предикация была проанализирована с точки зрения того, присутствует ли в контексте информация о том, что соответствующая ситуация имела место и в какой-то предшествующий момент времени. Таким образом были найдены ситуации, соответствующие определению значения континуатива, — ​всего 17. В работе А. Б. Пановой также рассмотрены особенности употребления в континуативных контекстах конкретно-языковых континуативных показателей на материале типологической выборки: эта выборка включает 33 языка различных семей и ареалов; из числа нахско-дагестанских языков в ней представлен лезгинский.

Континуативные контексты, выделенные в работе [Панова 2023], приведены в таблице 1 вместе с двумя русскими переводами, Синодальным и современным переводом Российского библейского общества (далее РБО). Как легко заметить и как отмечает А. Б. Панова, среди 17 контекстов лишь в двух (в стихах 14:22 и 18:22) континуатив модифицирует предикат главного предложения, в остальных случаях континуативное значение выражено в составе зависимой адвербиальной клаузы. Укажем, что «контекст» не равен стиху библейского текста, а всегда меньше него: чаще всего контекст представляет собой клаузу (простую предикацию), но иногда он может задаваться, например, именной или предложной группой. В таблице собственно континуативный контекст в этом узком понимании выделен полужирным. Далее в случае цитирования контекста в основном тексте работы будет приводиться номер главы и стиха (без сокращения «Лк.»), а также перевод соответствующего фрагмента по изданию РБО.

Дальнейшее изложение в статье построено следующим образом. В разделе 2 описываются наиболее грамматикализованные средства выражения континуативности, которые отмечены в пяти лезгинских языках, — ​это (как правило, аналитические) континуативные формы глагола. В разделе 3 мы кратко характеризуем основные лексические средства с континуативным значением — ​наречия со значением ‘(все) еще’, глаголы со значением ‘продолжаться’ и континуативные бытийные глаголы со значением ‘оставаться, все еще быть’. В разделе 4 рассмотрены континуативные контексты в переводах Евангелия от Луки: здесь мы обсуждаем, какие средства выражения были использованы в семи переводах (на шесть лезгинских языков) 17 континуативных контекстов, выделенных А. Б. Пановой. В разделе 5 содержится обобщение данных о том, в каких из континуативных контекстов чаще всего использовались средства выражения континуатива, а также в каких языках эти средства использовались наиболее регулярно. В кратком виде выводы представлены в Заключении.

Таблица 1

Континуативные контексты в Евангелии от Луки (по [Панова 2023])

2. Континуативные формы глагола в лезгинских языках

Глагольные формы с континуативным значением упоминаются в грамматических описаниях пяти из девяти лезгинских языков: лезгинского, агульского, табасаранского, рутульского и арчинского. В большинстве случаев такие формы представляют собой аналитические конструкции с вспомогательным глаголом ‘оставаться’ (или восходят к такой конструкции)⁵.

2.1. Лезгинский язык

В лезгинском языке континуативные формы традиционно включаются в ядро глагольной парадигмы индикатива как минимум начиная с работ 1960-х гг., ср. [Талибов 1966: 580]. В грамматике [Гайдаров и др. 2009: 185] (раздел о системе глагола написан Б. Б. Талибовым) в составе форм настоящего времени выделяются настоящее простое на -awa / ​-wa и настоящее длительное на -ama / ​-ma. Первая форма образуется от деепричастия несовершенного вида⁶ на -z в сочетании с постпозитивным вспомогательным глаголом awa ‘быть, находиться’, ср. fi‑z [идти-ipfv.cvb] > fi-z-wa. Вторая форма образуется от того же деепричастия в сочетании с вспомогательным глаголом ama ‘все еще быть, оставаться’, ср. fi-z [идти-ipfv.cvb] > fi-z-ma. Как отмечает автор описания, «настоящее и настоящее длительное время различаются только по модальности»: «форма настоящего времени выражает действие, происходящее в момент речи или совпадающее с моментом речи, а настоящее длительное — ​такое действие, которое началось и продолжается в момент речи» [Гайдаров и др. 2009: 184], при этом «на русский язык данное настоящее длительное можно переводить глаголом настоящего времени со словами еще, все еще» [Там же: 187–188]. Пример (3) показывает употребление формы настоящего длительного (ср. также (1) выше); об употреблении ama в качестве лексического глагола см. раздел 3.3.

(3)     Лезгинский (литературный) [Гайдаров и др. 2009: 188]

          Ада фу незма.

          a.da         fu        ne-z-ma

тот(erg)    хлеб     есть-ipfv.cvb-cnt

‘Он все еще ест’.

В системе прошедших времен выделяются две формы «прошедшего результативного», образуемые от деепричастия совершенного вида на -na при помощи тех же двух вспомогательных глаголов, ср. fe-na [идти-pfv.cvb] > fe-n-wa с глаголом awa и fe-na-ma с глаголом ama [Там же: 190]. Если первая форма имеет значение перфекта и результатива, то вторая «указывает на такое совершившееся действие или движение, результаты которого продолжают еще проявляться», ср. (4). С глаголами, которые в форме перфекта имеют результативное значение и описывают состояние в настоящем, форма на -ma указывает «на состояние, продолжающееся в течение продолжительного времени», ср. (5).

(4)     Лезгинский (литературный) [Гайдаров и др. 2009: 190]

          Машиндихъ прицеп акалнама.

          mašin.di-q     pːricep    akal-na-ma

машина-post     прицеп       привязывать-pfv.cvb-cnt

‘Прицеп еще прицеплен к машине’.

(5)     Лезгинский (литературный) [Гайдаров и др. 2009: 190]

          Буба ксанама (ацукьнама).

          buba    ksa-na-ma               /    acːuq’-na-ma

отец       засыпать-pfv.cvb-cnt      садиться-pfv.cvb-cnt

‘Отец еще спит / ​еще сидит’.

Во всех указанных выше формах вспомогательный глагол имеет форму настоящего времени. В случае использования формы прошедшего времени вспомогательного глагола, соответственно awa-j или ama-j, временная референция ситуации переносится в план прошедшего или предпрошедшего. Так, аналог презенса на -z-wa в прошедшем времени выступает в роли имперфекта, перфект на -n-wa в прошедшем времени функционирует как плюсквамперфект, обе континуативные формы также имеют значение прошедшего времени с сохранением своего базового аспектуально-фазового значения, ср. континуативный результатив в (6).

(6)     Лезгинский (литературный) [Гайдаров и др. 2009: 196]

          Буба кӀвалахал фидайла, чун ксанмай.

          buba    k’ʷalaχ.a-l     fi-da-j-la,                   čun    ksa-n-ma-j

отец       работа-super     идти-hab-ptcp-temp   мы      засыпать-pfv.cvb-cnt-pst

‘Когда отец собирался на работу, мы еще спали’.

Описание М. Хаспельмата эксплицитно характеризует формы, образуемые при помощи ama, как континуативные, в парадигму глагола включается континуативный имперфектив (Continuative Imperfective) на -zma и континуативный перфект (Continuative Perfect) на -nma, а также их эквиваленты в прошедшем времени [Haspelmath 1993: 127, 130–131]. Указывая, что континуативные формы содержат семантический элемент ‘все еще’ (‘still’), автор также отмечает, что иногда предложения с данными формами могут дополнительно содержать наречия со значением ‘все еще’ hele, helelig или gilani (< gila꞊ni ‘сейчас꞊add’) [Ibid.: 145, 210]. Об этих и аналогичных наречиях лезгинских языков см. далее раздел 3.1.

Отметим, что, будучи исторически аналитическими, континуативные формы лезгинского языка (так же, как и формы с глаголом awa ‘быть, находиться’) в настоящее время морфологизовались и могут рассматриваться как синтетические. Начальное a- обоих вспомогательных глаголов регулярно опускается в позициях, требующих синкопирования гласного в многосложных словах, на письме вспомогательный глагол всегда пишется слитно с лексическим⁷.

В диалектах лезгинского языка континуативные формы образуются аналогично и имеют значения, соответствующие описанным для литературного языка, ср. данные по джабинскому диалекту в [Ганиева 2007: 120–125], курушскому говору в [Ганиева 2008: 122–126], мазинскому и гутумскому диалектам в [Ганиева 2011: 115–119, 280–283], яргунскому говору кубинского наречия в [Babaliyeva 2007: 74]. Небольшие различия наблюдаются лишь в правилах синкопирования начального гласного вспомогательного глагола, см. также [Мейланова 1964: 65].

2.2. Табасаранский язык

В табасаранском языке основными вспомогательными глаголами являются связка wu и локативный глагол a ‘быть, находиться’. Так, от деепричастия несовершенного вида на -ri в сочетании с постпозитивным вспомогательным глаголом ‘быть, находиться’ настоящего времени образуется аналитическая форма презенса, ср. liχu-ri a [работать.ipfv-cvb in.быть.prs] ‘работает’. Глагол ‘оставаться’ в настоящем времени имеет форму imi (в южном диалекте и литературном варианте) либо ami (в северном диалекте). Далее эти две формы мы рассматриваем как эквивалентные.

В грамматических описаниях табасаранского языка, опубликованных в XX в. (ср. [Жирков 1948; Магометов 1965; Услар 1979]⁸), континуативные конструкции с глаголом imi / ​ami не отмечаются. В кратком очерке [Курбанов 2001: 446] и грамматике [Загиров и др. 2014: 258] (раздел о системе глагола написан К. К. Курбановым) упоминается, что параллельно с основной формой презенса в современном табасаранском языке «изредка» употребляется также «настоящая остаточная» форма, ср. liχuri a ‘работает’ (презенс), но liχuri ami ‘все еще работает’.

В качестве серии аналитических форм континуативный презенс, имперфект, перфект и плюсквамперфект рассмотрены в работах А. Бабалиевой [Babaliyeva 2013; 2023]: первые две формы образованы от имперфективного деепричастия на -ri (7)–(8), две другие — ​от перфективного деепричастия на -nu. Соответственно, в континуативном презенсе и перфекте вспомогательный глагол имеет форму настоящего времени, в континуативном имперфекте и плюсквамперфекте — ​форму прошедшего времени.

(7)     Табасаранский (литературный) [Babaliyeva 2013: 191]

          hamus꞊ra       dumu      žak’ʷ         gak’ʷlar —    t’ul-ar.i-ʁ

сейчас꞊add      этот         воробей       дерево.pl         ветка-pl-inter

          li‹b›c-uri                 imi

ходить<n>-ipfv.cvb    in.оставаться.prs

‘И сейчас этот воробей продолжает рыться в сухих ветках’ (“Et même maintenant, ce moineau continue de fouiller dans les branchages secs”).

(8)     Табасаранский (литературный) [Babaliyeva 2013: 192]

          Šahib꞊na    Širin       milicija.ji-n     hajat.di-ʔ   ulχ-uri                                                                 imi-ji

Шахиб꞊и       Ширин     милиция-gen     двор-in         разговаривать-ipfv.cvb                       in.оставаться-pst

‘Шахиб и Ширин все еще спорили во дворе милиции’ (“Chahib et Chirin se disputaient toujours dans la cour de la police”).

Как и в лезгинском языке, континуативный перфект используется в результативном значении, ср. пример (9), аналогичный лезгинскому (5) и описывающий пребывание в состоянии сна в момент речи.

(9)     Табасаранский (литературный) [Babaliyeva 2013: 190]

          dumu    da-ʔaχ-nu           imi

этот       pfv-sleep-pfv.cvb    in.оставаться.prs

‘Он все еще спит’ (“Il dort toujours”).

2.3. Агульский язык

Как и в табасаранском языке, в агульской видо-временной системе индикатива основная роль принадлежит аналитическим по происхождению формам, в которых вспомогательными глаголами являются связка i (по диалектам, e / ​wu) либо бытийный глагол a ‘быть, находиться внутри’. Так, от имперфективного деепричастия при помощи связки образуется форма хабитуалиса настоящего времени (ср. aq’aje ‘обычно делает’ < aq’aj e ‘делая есть’), а при помощи бытийного глагола — ​основная форма презенса (ср. aq’aja ‘делает’ < aq’aj a ‘делая находится’). От перфективного деепричастия при помощи связки образуется форма аориста, или перфективного прошедшего (это наиболее сильно морфологизованная из исходно аналитических форм, ср. aq’une ‘сделал’ < *aq’una e ‘сделав есть’), а при помощи бытийного глагола — ​форма перфекта (ср. aq’unaa ‘уже сделал’ < aq’una a ‘сделав находится’). От инфинитива при помощи связки образуется будущее время, ср. aq’ase ‘сделает’ < aq’as e ‘cделать есть’ (примеры даны из хпюкского диалекта, по описанию [Мерданова 2004]).

В ранних грамматиках агульского языка, таких как [Дирр 1907; Шаумян 1941; Магометов 1970], а также в более поздних описаниях [Тарланов 1994; 2013] формы с континуативным значением не отмечаются. Однако в диалектологическом обзоре Н. Д. Сулейманова в качестве одного из вспомогательных глаголов упоминается ame (по диалектам, ami / ​amija) ‘оставаться’ и две образуемые с его помощью аналитические формы. От имперфективного деепричастия образуется «настоящее продолжающееся время», которое «указывает на действие, которое проходило в прошлом, но продолжается и в настоящее время» (ср. дада мактабиъ кар аркьай аме ‘отец продолжает работать в школе’), от инфинитива — ​«будущее время, которое указывает, что действие протекало в прошлом и продолжится в будущем» (ср. зун китаб хурас аме ‘я буду продолжать читать книгу’) [Сулейманов 1993: 147, 189].

Более подробное описание представлено на материале хпюкского говора в работе С. Р. Мердановой [2004: 115, 121–122, 182], где конструкции с глаголом amea ‘оставаться’ названы континуативными. Сочетание имперфективного деепричастия с вспомогательным глаголом настоящего времени обозначает продолжение ситуации в момент наблюдения в настоящем (10); если вспомогательный глагол имеет форму прошедшего времени, речь идет о продолжении в момент наблюдения в прошлом (11).

(10)   Агульский (хпюкский) [Мерданова 2004: 115]

          dad.a        kːazit    ruχa-j                ame-a

отец(erg)   газета     читать.ipfv-cvb    in.оставаться-prs

‘Отец все еще читает газету’.

(11)   Агульский (хпюкский) [Мерданова 2004: 115]

          zun    qaj.i-guna꞊ra,                     (a)luħ.a-j             am-ij                                                            ge-wur

я       возвращаться.pfv-temp꞊add     ругаться.ipfv-cvb    in.оставаться-pst                                      тот-pl

‘Даже когда я пришла, они все еще ругались’.

Семантика «будущего континуативного», а именно сочетания инфинитива с вспомогательным глаголом ‘оставаться’, менее однозначна: эта форма указывает на «действие, которое, возможно, уже осуществляется в момент речи (или было осуществлено до него) и которое еще предстоит осуществлять в будущем» (12), при этом в некоторых случаях акцент делается скорее на неосуществлении ситуации в прошлом (13) [Там же: 121]. Эта конструкция не полностью грамматикализована в качестве аналитической формы глагола, поскольку падежное кодирование субъекта может определяться не смысловым глаголом, а глаголом ‘оставаться’ (в последнем случае субъект кодируется дативом: ‘ему остается сделать’) [Там же: 122].

(12)   Агульский (хпюкский) [Мерданова 2004: 121]

          zun    ʁarxa-s            ame-a.

я       спать.ipfv-inf   in.оставаться-prs

{A.: Сколько же ты уже спишь! B.:} ‘Я еще [и дальше] буду спать’ (≈ ‘Мне еще спать и спать!’).

(13)   Агульский (хпюкский) [Мерданова 2004: 122]

          hal꞊la           qu-ʕʷa-s             ame-a.

сейчас꞊add    re-идти.ipfv-inf    in.оставаться-prs

‘[Он] все еще не приехал’.

Сочетание вспомогательного глагола ‘оставаться’ с перфективным деепричасти- ем в качестве грамматикализованной аналитической формы Н. Д. Сулеймановым и С. Р. Мердановой не рассматривается. Тем не менее, в текстах можно встретить сочетания с такой структурой, имеющие значение продолжения результирующего состояния: так, в примере (14) из хпюкского диалекта описывается продолжение состояния ‘быть закрытым’.

(14)   Агульский (хпюкский; корпус текстов)

          rakː-ar꞊ra       qik’.i-na               ame-a,

дверь-pl꞊add    запирать.pfv-cvb     in.оставаться-prs

          sa        kas꞊ra            a-dawa.

один     человек꞊add    in.быть-prs.neg

{Он вышел на балкон и посмотрел:} ‘и ворота по-прежнему закрыты, никого нет’.

Все три сочетания — ​с двумя деепричастиями и инфинитивом — ​в качестве серии форм продолжающегося действия или, в терминологии автора, «остаточностного» наклонения выделяются в работе [Рамазанов 2014: 236–238] (строго говоря, не являющейся научным описанием агульского языка). Ср. приводимые автором примеры с имперфективным деепричастием гедайи хурай аме ‘мальчик (сын, юноша) продолжает учиться’ (букв. «читая остается»), с перфективным деепричастием хуруна аме ‘только что прочитав, проучившись остается’ (букв. «прочитав остается»), с инфинитивом гедайи хурас аме ‘мальчику (сыну) читать, учиться (дочитать, доучиться) еще осталось’ (букв. «читать остается») [Там же: 270, 289].

Таким образом, особенностью агульского по сравнению с лезгинским и табасаранским является наличие конструкции третьего типа с вспомогательным глаголом ‘оставаться’ — ​не только с двумя деепричастиями, но и с инфинитивом. При этом наиболее грамматикализованной формой является континуатив с имперфективным деепричастием, выражающий продолжение процесса, синхронного моменту наблюдения.

2.4. Рутульский и цахурский языки

Видо-временная система индикатива рутульского языка в целом устроена сходно с восточнолезгинскими видо-временными системами. Так, основными вспомогательными глаголами также являются связка i или ее более полный вариант jiʔi (с начальным показателем классно-числового согласования), а также стативный глагол a / ​ʔa ‘быть, находиться’. Основные формы индикатива являются по происхождению аналитическими и образованы от перфективного и имперфективного деепричастий и инфинитива. Аорист имеет структуру «перфективное деепричастие + связка настоящего времени», ср. kixir-i ‘написал’; основной презенс имеет структуру «имперфективное деепричастие + глагол ‘быть, находиться’ в настоящем времени», ср. kirxere ʔa ‘пишет’; футурум имеет структуру «инфинитив + связка настоящего времени», ср. kixis-i ‘напишет’ и т. п. (примеры из мухадского диалекта, по [Махмудова 2001]).

В наиболее полных на сегодня грамматических описаниях рутульского языка, таких как [Дирр 1912; Ибрагимов 1978; 2004; Alekseev 1994; Махмудова 2001], конструкции с континуативным значением не отмечаются. По нашим данным, однако, во всех рутульских диалектах имеется по крайней мере континуативная аналитическая форма с имперфективным деепричастием и стативным глаголом ma‹d›a (с инфиксальным классно-числовым показателем)⁹. Для кининского диалекта (15) эта конструкция кратко описана в [Maisak 2020: 25], однако примеры ее употребления встречаются, хотя и без соответствущего описания, в других диалектах, ср. пример (16) из очерка лучекского диалекта, близкого кининскому.

(15)   Рутульский (кининский) [Maisak 2020: 25]

          χɨnχ-ɨ-s                 ubl-ešij-la                   gič’e-ra              ma‹r›a

ребенок-obl-dat    волк-obl.pl(super)-el   бояться.ipfv-cvb    оставаться<1>.prs

‘Ребенок все еще боится волков’ (“The child is still afraid of wolves”).

(16)   Рутульский (лучекский) [Alekseev 1994: 251]

          ha-d         ǯa-r-arga-r                            ma‹r›a

тот-attr     neg-2-разговаривать.ipfv-cvb    оставаться<2>.prs

‘Она по-прежнему не разговаривает’ (“She continues not to speak”).

По данным кининского говора, перфективное деепричастие и инфинитив в сочетании с глаголом ‘оставаться’ не образуют аналитических форм: в обоих сочетаниях оба компонента интерпретируются как лексические вершины в полипредикативной конструкции (‘остается здесь, сделав’ или ‘остается здесь, чтобы сделать’). Тем не менее, как и в восточнолезгинских языках, в рутульском мы находим примеры сочетания вспомогательного глагола с перфективным деепричастием, имеющие результативное значение и описывающие состояние в настоящем, ср. (17) из словаря литературного рутульского, в основу которого положен мухадский диалект.

(17)   Рутульский (литературный) [Алисултанов, Сулейманова 2019: 306]

          хыных сахыр мара

          χɨnɨχ         saχɨ-r                 ma‹r›a

ребёнок     1.спать.pfv-cvb    оставаться<1>.prs

‘ребёнок ещё спит’

Что касается цахурского языка, который входит с рутульским в одну подгруппу, то его видо-временная система устроена существенно иначе и отличается как от рутульской, так и от систем других лезгинских языков. Континуативная конструкция в цахурском не засвидетельствована, как и когнат глагола ‘оставаться’ с mV-образным корнем (по данным грамматических описаний [Ибрагимов 1990; Кибрик, Тестелец 1999] и словаря [Ибрагимов, Нурмамедов 2010]).

2.5. Крызский и будухский языки

В близкородственных крызском и будухском языках ни когнат глагола ‘оставаться’ с mV-образным корнем, ни какая-либо специализированная конструкция с континуативным значением не засвидетельствованы (по данным крызской грамматики [Authier 2009] и словаря [Hümmǝtov, Rind-Pawlowski 2020], будухской грамматики [Талибов 2007] и словаря [Мейланова 1984]).

2.6. Арчинский язык

Общая структура глагольной парадигмы индикатива арчинского языка напоминает структуру парадигмы восточнолезгинских языков: за исключением нескольких синтетических форм, ее ядро составляют аналитические формы. Вместе с тем, противопоставление связки и стативного глагола со значением ‘быть, находиться’ в арчинском отсутствует, так что все основные аналитические формы образуются при помощи связки i (с начальным классно-числовым показателем). Так, основной презенс представляет собой сочетание имперфективного деепричастия и связки (ср. arχar-ši i ‘ложится’), основной перфект представляет собой сочетание перфективного деепричастия и связки (ср. aχu-li i ‘лег, лежит’), проспектив, или «инцептив», представляет собой сочетание футурального деепричастия и связки (ср. aχuqi-ši i ‘собирается лечь’) и т. п.; подробнее об устройстве арчинской глагольной парадигмы см. [Кибрик 1977а: 83–87; Chumakina 2012]. Использование связки прошедшего времени переносит временную референцию сответствующих форм в план прошлого.

Континуативные формы арчинского языка выделяются в фундаментальной грамматике А. Е. Кибрика и др. [1977а] и последующих описаниях, хотя в более ранних работах (в частности, [Дирр 1908; Микаилов 1967]) о них не говорится. Система континуативных форм и их значения в арчинском таковы же, как и, например, в лезгинском языке, однако их структура принципиально отличается. Дело в том, что за континуативный компонент в арчинском отвечает не особый «континуативный» вспомогательный глагол ‘все еще быть’, как в восточнолезгинских языках и в рутульском, а континуативные деепричастия, от которых при помощи связки образуются аналитические формы. Континуативных (в терминах А. Е. Кибрика, «континуальных») деепричастий два, они производны от перфективной и имперфективной основ при помощи суффикса -mat. Имперфективное континуативное деепричастие обозначает второстепенную ситуацию, продолжающуюся в момент осуществления главной, ср. baːˁbur-mat ‘продолжая разговаривать’. Перфективное же континуативное деепричастие обозначает второстепенную ситуацию, имевшую место ранее, однако результат которой продолжает иметь место в момент осуществления главной, ср. q’owdi-mat ‘продолжая сидеть’ (т. е. продолжая находиться в состоянии ‘быть севшим’), см. [Кибрик 1977а: 258–260].

От каждого из двух континуативных деепричастий образуются континуативные аналитические формы со связкой настоящего или прошедшего времени. Форма, образуемая от имперфективного деепричастия в сочетании со связкой настоящего времени, означает ‘V началось до момента речи и продолжается в момент речи’ [Там же: 189], ср. (18). В сочетании со связкой прошедшего времени конструкция имеет значение ‘V началось и длительно продолжало иметь место до момента речи’ [Там же: 191], ср. (19). М. Э. Чумакина отмечает, что конструкция выражает более длительное, чем ожидалось, продолжение ситуации (“the situation goes on longer than anticipated”):

(18)   Арчинский [Chumakina 2012: 40]

          to-r     ʁˁaža-r-mat             d-i

тот-2    косить-ipfv-cvb.cnt    2-cop

‘Она все еще косит траву [хотя предполагалось, что должна была уже закончить]’ (“She is [still] hay cutting [although she was supposed to stop some time ago]”).

(19)   Арчинский [Chumakina 2012: 40]

          zon    nokɬ’i-ši    d-eqˁa-t:a              to-r     ʁˁaža-r-mat             e‹r›-di

я       дом-all      2-приходить-temp    тот-2    косить-ipfv-cvb.cnt   cop<2>-pst

‘Когда я шла домой, она все еще косила’ (“When I was going home she was [still] hay cutting”).

В описании А. Е. Кибрика имперфективная континуативная конструкция носит название «презенс 2», а ее эквивалент в прошлом — ​«имперфект 2». В работе [Chumakina 2012: 40] для данной конструкции предлагается ярлык «персистив» (persistive) по аналогии с близкими по значению глагольными формами в языках банту.

Форма, образуемая от перфективного деепричастия в сочетании со связкой настоящего времени, означает ‘V завершено; начал иметься и в момент речи продолжает иметься результат этого V’ [Кибрик 1977а: 195], ср. (20). В сочетании со связкой прошедшего времени конструкция имеет значение ‘V завершено; начал иметься и до момента речи продолжал иметься результат этого V’ [Там же: 197], ср. (21). М. Э. Чумакина подчеркивает, что результат ситуации имеет место в неизменном виде дольше, чем ожидалось, а ожидаемое изменение состояния не происходит (“this result continues to be there longer than anticipated; some change of state was expected but did not happen”) [Chumakina 2012: 40], ср. [Chumakina 2020: 303].

(20)   Арчинский [Chumakina 2012: 40]

          buwa-n     oˁnt       et’ni-mat                         i

мать-gen    голова     4.завязывать.pfv-cvb.cnt    4.cop

‘Голова мамы все еще перевязана (ожидалось, что повязка будет снята раньше)’ (“Mother’s head is still bandaged”).

(21)   Арчинский [Chumakina 2012: 42]

          to-t      jaχˁu-mat                   e-di

тот-4    4.копать.pfv-cvb.cnt   4.cop-pst

‘[Они вырыли яму.] Яма была все еще вырыта [оставалась вырытой дольше, чем предполагалось]’ (“The pit had been dug out”).

В описании А. Е. Кибрика перфективная континуативная конструкция носит название «перфект 2», а ее эквивалент в прошлом — ​«плюсквамперфект 2». В работе [Chumakina 2012: 40–42] для данной конструкции предлагается ярлык «инерциал» (inertial).

Заметим, что в отличие от «канонических» аналитических форм глагола, в континуативных конструкциях агенс переходного глагола выражается не эргативом, а абсолютивом (номинативом) [Кибрик 1977а: 189], что указывает на неполную степень грамматикализации данного типа аналитических форм.

Что же касается компонента ‘ситуация продолжается дольше, чем ожидалось’, то у нас нет уверенности в том, что он является неотъемлемой частью значения соответствующих арчинских конструкций, а не просто одной из возможных интерпретаций. Действительно, в семантической типологии показателей фазовой полярности одним из важных различий является противопоставление нейтральных и «контрфактических» показателей: последние описывают именно противоречие ожиданиям говорящего, а контрфактическим этот тип назван потому, что в данном случае сопоставляются не две упорядоченные по времени фазы, а две одновременные фазы — ​имеющая место и ожидаемая (см. обсуждение в работах [van der Auwera 1993; 1998; van Baar 1997: 27–40; Kramer 2017: 6–9] и др.). Так, говоря ‘она еще косит траву’, мы можем иметь в виду как то, что агенс действия косила траву до этого и продолжает косить сейчас, так и то, что она косит траву в тот момент, когда она, как предполагалось, уже должна была закончить осуществлять это действие. Арчинская конструкция, как и континуативные формы других лезгинских языков, судя по всему, совместимы с обеими интерпретациями: так, в переводах примеров континуативных форм в грамматике [Кибрик 1977а: 189, 191, 195, 197] специальным образом не подчеркивается противоречие ожиданиям говорящего.

Этимология суффикса континуативного деепричастия не обсуждается А. Е. Кибриком, однако можно обратить внимание на то, что близкую форму имеет локативный показатель -ma, который используется с одушевленными именами, образуя форму со значением ‘там, где живет данный объект’ [Там же: 58]. Этот же суффикс образует локативные деепричастия от любых финитных глагольных форм и способен присоединять показатели направления, ср. wirχʷni-ma ‘там, где работал’, wirχʷni-ma-k ‘туда, где работал’ (от формы аориста) [Там же: 105, 108]. Можно предположить, что континуативный суффикс — ​это исторически тот же самый локативный показатель, а -t — ​суффикс локализации super ‘сверху’¹⁰; эта гипотеза ослабляется тем, что синхронно засвидетельствованы только сочетания локативного показателя -ma с показателями направления, но не локализации.

2.7. Удинский язык

В удинском языке представлена синтетическая парадигма глагольных форм. Связка bu совмещает функции собственно связки идентификации и локативного глагола ‘быть, находиться’ (при этом в ниджском диалекте bu используется только в последней функции), однако в аналитических формах не используется. Имеются периферийные аналитические формы с морфологически регулярным глаголом bakes ‘быть, стать’. Глагол mandes ‘оставаться’ не образует аналитических форм или каких-либо видо-временных конструкций с континуативным значением.

2.8. Выводы

Итак, аналитические конструкции с континуативным значением обнаруживаются в пяти из девяти лезгинских языков, см. таблицу 2. В четырех случаях (три восточнолезгинских языка и рутульский) это конструкции с имперфективным деепричастием, иногда также с перфективным деепричастием и инфинитивом, и стативным глаголом ‘оставаться’ в роли вспомогательного глагола. В одном случае (арчинский язык) это сочетание особого континуативного деепричастия, образуемого от имперфективной или перфективной основы, со связкой. В случае сочетания с имперфективной формой смыслового глагола конструкция описывает продолжение ситуации в момент наблюдения, в случае сочетания с перфективной формой — ​продолжение результирующей ситуации в момент наблюдения; при сочетании с инфинитивом (в агульском) — ​продолжающееся ожидание ситуации в будущем.

Только в лезгинском языке, а отчасти также в арчинском языке (начиная с грамматики А. Е. Кибрика 1977 г.) континуативные формы указываются в числе форм глагольной парадигмы наравне с каноническими аналитическими формами, образуемыми от простых деепричастий при помощи «обычных» вспомогательных глаголов; в агульском, табасаранском и рутульском языках континуативные конструкции по данным описаний относятся к периферии глагольной системы.

В остальных четырех лезгинских языках континуативные конструкции не отмечаются. В них отсутствует как стативный глагол ‘оставаться’ с mV-образным корнем, так и континуативные деепричастия (впрочем, последние представляют собой исключительную особенность арчинского языка).

Таблица 2

Континуативные конструкции и глагол ‘оставаться, все еще быть’ в лезгинских языках

3. Лексические средства: глаголы и наречия

Кратко суммируем сведения об основных лексических средствах с континуативным значением, характерных для лезгинских языков, — ​это наречия со значением ‘все еще’, глаголы со значением ‘продолжаться’ (занимающие, однако, периферийное положение в лексической системе) и уже упоминавшиеся выше стативные глаголы со значением ‘оставаться, все еще быть’.

3.1. Наречия со значением ‘(все) еще’

В большинстве лезгинских языков имеется наречие hala, hele или hälä со значением ‘все еще’, ‘пока еще’; см. сводные данные в таблице 3. Единственным исключением является арчинский, в котором данная лексема не отмечена¹¹. Это наречие — ​арабизм, заимствованный либо непосредственно из арабского, либо уже из азербайджанского языка (в последнем случае отсутствие слова в арчинском неудивительно, поскольку его контакты с азербайджанским были минимальны). В качестве континуативного наречия лезгинского языка оно обсуждается в работе [van der Auwera 1998: 67, 126–127], в том числе с точки зрения происхождения (так, Й. ван дер Аувера отмечает, что возможным источником заимствования является кумыкский язык, однако это менее вероятно).

(22)   Рутульский (литературный) [Алисултанов, Сулейманова 2019: 99]

          эчбыр гьала хъикьыр адиш

          eč-bɨr        hala    qiq’ɨ-r                         a-diš

яблоко-pl     еще      npl.созревать.pfv-cvb   in.быть-prs.neg

‘яблоки пока еще не поспели’

(23)   Будухский [Мейланова 1984: 39]

          заз гьала ад ирхъа дар

          za-z     hala    a-d      irqa-dar

я-dat    еще      тот-1    1.видеть.aor-neg.1

‘я еще его не видел’

(24)   Удинский (ниджский) [Гукасян 1974: 80]

          БеъшӀ гьаьлаь хъо усенебу

          beˁšˁ         hälä    qo       usen꞊e꞊bu

впереди     еще      пять      год꞊3sg꞊cop

‘впереди [перед нами] еще пять лет’

В агульском статус наречия halla не вполне ясен: хотя оно и по форме, и по значению напоминает соответствующие наречия родственных языков, в самом агульском данное слово членится как hal꞊la [сейчас꞊add] ‘и сейчас’. Ассимиляция аддитивной клитики ꞊ra после /l/ происходит регулярно, хотя не является обязательной во всех агульских говорах: так, словарь [Рамазанов 2010] отмечает вариант гьалра (halra) наряду с гьалла (halla). Таким образом, halla, скорее всего, является лексикализацией наречия ‘сейчас’ (также арабизма) в сочетании с аддитивом ‘и, тоже’, возникшей уже на агульской почве.

(25)   Агульский [Рамазанов 2010: 188]

          а.  гьалла киркӀуна адава

               hal꞊la           kirk’u-na                    a-dawa

сейчас꞊add    заканчиваться.pfv-cvb   in.быть-prs.neg

‘до сих пор еще не кончилось’

1. b. гьалра гьетиса аме

               hal꞊ra           he-ti-sa                 ame

сейчас꞊add    emph-тот-loc(in)    in.оставаться.prs

‘и поныне [и сейчас] там остался’

В лезгинском, табасаранском, цахурском и будухском в качестве синонимичного наречия отмечается helelig / ​halalik, явно заимствованное из азербайджанского (поскольку оно содержит тюркский суффикс -lig). В рутульском, цахурском и удинском имеется еще одно семантически близкое наречие с конечным компонентом -ki (вероятно, азербайджанским, а исходно персидским показателем зависимой предикации ki). В табасаранском наречии mehel ‘еще, пока что’ также можно выделить компонент, восходящий к hele.

(26)   Табасаранский (литературный) [Ханмагомедов, Шалбузов 2001: 127]

          узу гьелелиг дурхну ккудукӀнадарза

          uzu    helelig   d-urχ-nu                    kːuduk’-na-dar꞊za

я       еще         pfv-учиться-pfv.cvb    h.заканчивать-prf-cop.neg꞊1sg

‘я еще не закончил учиться’

(27)   Цахурский (литературный) [Ибрагимов, Нурмамедов 2010: 133]

          Гьалаки//гьалеки ишбы югда водонбы алгьааI

          halaki    /    haleki    iš-bɨ       jug-da                  wo-d-on-bɨ         alhaːˁ

еще              еще         дело-pl    хороший-adv.npl    cop-npl-attr-pl                              идти.ipfv

‘Пока дела идут хорошо’.

Интересно, что в ряде лезгинских языков отмечается наречие ‘еще’, имеющее корень типа ma или me, напоминающий корень континуативного глагола, см. таблицу 3. Это наречие, однако, передает значение ‘еще’ в смысле большего количества — ​‘еще раз, больше, опять’ (28). Хотя исторически оно может быть когнатом континуативного глагола, синхронно наречие с данным корнем не используется как континуативное. (См., однако, раздел 4.2 о случаях использования наречий типа ‘еще, больше’ в континуативных контекстах Евангелия от Луки.)

(28)   Лезгинский (литературный) [Талибов, Гаджиев 1966: 227]

          а.  садра мад ахлад

               sadra       mad    a‹χ›lad

один.раз    еще      <re>идти.imp

‘еще раз сходи’

1. b. мад хтанач

               mad    χ-tːa-na-č

еще      re-уходить-aor-neg

‘больше не возвращался’

Таблица 3

Наречия со значением ‘еще’, ‘все еще’ в лезгинских языках

3.2. Глаголы со значением ‘продолжать(ся)’

В лезгинских языках, как правило, отсутствует лексический глагол со значением ‘продолжать’ или ‘продолжаться’. Так, в существующих словарях рутульского, цахурского, арчинского и удинского языков не встречается глагольных словарных входов с соответствующими русскими переводами¹². Единственным исключением является сложный глагол с первым компонентом dawam (davam) и служебным глаголом ‘делать’ (для агентивного значения ‘продолжать’) или ‘быть, стать’ (для неагентивного значения ‘продолжаться’). Так, в агульском словаре [Рамазанов 2010: 248] отмечаются глаголы dawam aq’as (давам акьас) ‘продолжать, не прерывать что-л. (действие или бездействие)’ и dawam xas (давам хьас) ‘продолжаться, не прерываться’: здесь dawam — ​неизменяемый компонент, а aq’as ‘делать’ и xas ‘быть, стать’ — ​глаголы, несущие все словоизменительные показатели.

Сложные глаголы с компонентом dawam — ​их может быть два или один, в последнем случае это сочетание с ‘делать’, — ​зафиксированы в словарях агульского, лезгинского, табасаранского, будухского и крызского языков. Приводимые в словарных статьях немногочисленные примеры иллюстрируют использование переходного глагола ‘продолжать’ с пациентной именной группой (29); об употреблении соответствующих сложных глаголов с сентенциальным актантом или в качестве вспомогательного глагола сведений нет.

(29)   Табасаранский (литературный) [Ханмагомедов, Шалбузов 2001: 138]

          ихь рякъ давам апIухьа

          ix                      raˁqː       davam                 ap’u꞊xa

мы(incl).gen    дорога     <продолжение>     делать.hort꞊1pl.incl

‘продолжим наш путь’

Компонент dawam в указанных языках, как правило, является связанным и не используется как самостоятельная лексема. Согласно работе [Селимов 2010: 210], это арабское заимствование. При этом копирование непосредственно в лезгинские языки могло произойти и через посредство азербайджанского, учитывая наличие азербайджанских суффиксальных производных типа (в табасаранском) dawam-lu ‘продолжительный, длительный, долгий’ и dawam-suz ‘непродолжительный, краткий, короткий’ [Ханмагомедов, Шалбузов 2001: 138], содержащих тюркские адъективные суффиксы.

3.3. Глаголы с корнем ‘оставаться, все еще быть’

Наличие стативного глагола со значением ‘оставаться, все еще быть’ является особенностью нескольких лезгинских языков, ср. лезгинское ama, табасаранское ami / ​imi¹³, агульское ame / ​amea / ​ami / ​amija, рутульское ma‹r›a (ma‹b›a, ma‹d›a). Все эти глаголы описывают продолжение существования или нахождения в определенном месте. Они являются стативными в том смысле, что описывают состояние во всех своих видо-временных формах, то есть могут выражать состояние в настоящем или прошедшем времени (‘остается’, ‘оставался’), но, например, не вхождение в состояние (‘остался’, ‘останется’). Другими примерами стативов в соответствующих языках является собственно связка, а также бытийный глагол ‘быть, находиться’: семантически ‘оставаться, все еще быть’ можно назвать континуативным эквивалентом статива ‘быть, находиться’¹⁴.

(30)   Лезгинский (литературный) [Талибов, Гаджиев 1966: 46, 128]

          а.  багъда ичер ама

               baʁ.d-a    ič-er          ama

сад-in        яблоко-pl     in.оставаться.prs

‘в саду ещё остались яблоки, ещё есть яблоки’

          б.  адахъ затIни амач

               a.da-q     zat’꞊ni       ama-č

тот-post    вещь꞊add     in.оставаться-prs.neg

‘ничего у него не осталось’

(31)   Табасаранский (литературный) [Ханмагомедов, Шалбузов 2001: 81, 265]

          а.  гьелелиг бегьем вахт ами

               helelig   behem            waχt      ami

еще         достаточный     время     in.оставаться.prs

‘еще осталось достаточно времени’

          б.  сабпарадар сарун амдар

               sabpara-d-ar          sarun    am-dar

некоторый-subst-pl    ptcl      in.оставаться-prs.neg

‘иных уж нет’

(32)   Агульский (литературный) [Гасанова и др. 2020: 56]

          Гьал хIур андава лисаъ, амма са пир аме гисаъ гьалра, шихдис акьунаеф.

          hal         ħur      an-dawa                      lisa-ʔ,                amma     sa                                              pir

сейчас    село     in.оставаться-prs.neg    там.наверху-in    но            один                                          пир

          ame                       gisa-ʔ             hal꞊ra,         šiχ.di-s    aq’u-naje-f

in.оставаться.prs    там.внизу-in    сейчас꞊add    шах-dat    делать.pfv-ptcp.prf-subst

{Чуть выше села Дуруштул, в сторону Хореджа, располагалось старое село.} ‘Сейчас его уже нет, но остались развалины, и там же стоит пир [святилище] святому шейху’.

(33)   Рутульский (литературный) [Алисултанов, Сулейманова 2019: 306]

          а.  гьанийды дид гьалаки сагъна мара

               ha-nij-dɨ            did      halaki    saʁ-na             ma‹r›a

тот-obl.h-attr    отец     еще         здоровый-adv     оставаться<1>.prs

‘его отец до сих пор здравствует’

          б.  ер мабдиш

               jer        ma‹b›-diš

место     оставаться<3>-prs.neg

‘не осталось места’

Стативы в указанных лезгинских языках являются особым морфологическим классом глаголов с дефектной парадигмой: они имеют лишь финитные синтетические формы настоящего и прошедшего времени, но, например, не обладают формами инфинитива, императива, будущего времени и т. п. Для связки и бытийного глагола эквивалентом, используемым в семантически или синтаксически недоступных им контекстах, является морфологически регулярный (обладающий полной парадигмой) глагол ‘быть, стать’, ср. лезгинский xun, табасаранский xub (šub), агульский xas, рутульский hɨkɨs. Для континуативного статива морфологически регулярным аналогом может выступать глагол с близким значением, имеющий другой корень, либо сложный глагол, включающий начальный компонент ‘оставаться’¹⁵.

Отметим, наконец, что в восточнолезгинских языках глагол ‘оставаться, все еще быть’ типа ama / ​ame / ​ami является префиксальным глаголом и содержит локативный префикс а- (< ʔa-) ‘внутри’. В этих языках имеется ряд однокоренных глаголов с различными локативными префиксами (ср. лезгинские глаголы ala-ma ‘оставаться сверху’, ku-ma ‘оставаться под’, gala-ma ‘оставаться сзади’ и др.), однако беспрефиксальная основа не используется. В рутульском отмечен как беспрефиксальный глагол (собственно ma‹r›a), так и префиксальные производные (ср. ʁa-ma‹r›a ‘оставаться сверху’, gi-ma‹r›a ‘оставаться под’, qu-ma‹r›a ‘оставаться сзади’ и др.). В роли вспомогательного глагола в континуативной конструкции в восточнолезгинских языках используется глагол с префиксом ‘внутри’, в рутульском — ​беспрефиксный глагол.

Иногда в описаниях конечный компонент основы континуативных глаголов рассматривается как суффикс, следующий за корнем стативного глагола ‘быть, находиться’ (ср. такую точку зрения применительно к табасаранскому -mi в [Магометов 1965: 242; Курбанов 2001: 446]). По нашему мнению, для такого анализа нет оснований, и в глаголах ‘все еще быть, оставаться’ следует выделять корень -mV (-ma, -me, -mi), которому может предшествовать локативный префикс либо (как в случае рутульского) не предшествовать ничего.

Несмотря на его сохранность лишь в части языков лезгинской группы, представляется, что корень может быть восстановлен и для пралезгинского, хотя его категориальная принадлежность и сематика не вполне ясны. С. Л. Николаев и С. А. Старостин реконструируют пралезгинский глагольный корень *ʔima(n)- ‘to stay’ на основе данных лезгинского, табасаранского, агульского и рутульского, но включают в то же гнездо и арчинское imm(a)-eχːas [Nikolayev, Starostin 1994: 210]. Однако в арчинском первым компонентом сложных глаголов imm(a)-eχːas ‘оставаться’ и imm(a)-aq’ːas ‘оставлять’ является форма локативного деепричастия связки i, т. е. ‘там же будучи’¹⁶. Таким образом, если данный пралезгинский корень сохранился в арчинском, то лишь в виде суффиксального показателя континуативного деепричастия и, предположительно, локативного деепричастия. Это теоретически может означать, что исходный пралезгинский корень не был глагольным, а представлял собой наречие (со значением типа ‘там же’ или ‘тогда же’), которое в восточнолезгинских языках лексикализовалось в виде глагола в сочетании со связкой (‘там же / ​тогда же есть’), а в арчинском — ​грамматикализовалось в показатель деепричастия. Наречия с корнем mV- ‘еще’ существуют и в современных лезгинских языках (см. раздел 3.1).

В удинском языке глагол ‘оставаться’ с основой mand- является морфологически регулярным, а не стативом с дефектной парадигмой. Несмотря на начальное m-, он вряд ли может являться когнатом обсуждавшихся выше глаголов, поскольку почти наверняка представляет собой заимствование персидского māndan ‘оставаться’ [Schulze 2001: 297].

4. Континуативные контексты в переводах Евангелия от Луки

Итак, мы рассмотрели лексические средства (глаголы и наречия), а также специализированные грамматические средства (аналитические формы), которые в лезгинских языках используются для выражения континуативного значения ‘продолжать делать’. Теперь на материале параллельных переводов Евангелия от Луки мы рассмотрим различия между лезгинскими языками в том, какие именно языковые средства использованы при переводе 17 континуативных контекстов, выделенных А. Б. Пановой. К сожалению, сделать это для всех девяти языков лезгинской группы невозможно, поскольку Евангелие от Луки не переведено на крызский, будухский и арчинский языки. Для всех остальных шести языков мы рассмотрели переводы 17 контекстов и закодировали использованные в данных переводах средства выражения континуативного значения; выходные данные всех переводов приведены в списке источников в конце работы, а собственно переведенные контексты собраны в приложении. Для удинского языка, имеющего несколько вариантов перевода Евангелия от Луки (см. подробнее [Майсак 2019]), мы взяли для рассмотрения два — ​выполненный варташенским священником Семеном Бежановым в последние годы XIX в. перевод на варташенский диалект и выполненный профессиональной переводческой группой в 2010-е гг. перевод на ниджский диалект¹⁷.

Таким образом, всего было привлечено семь переводов Евангелия от Луки на шесть лезгинских языков. Все рассмотренные в этих семи переводах 17 континуативных контекстов можно представить в виде таблицы со 119 клетками. При этом, как оказалось, лишь в меньшинстве клеток (а именно, 52, т. е. менее половины) в переводах соответствующих контекстов было использовано хотя бы одно из описанных в разделах 2 и 3 средств выражения континуативного значения. Далее в этом разделе мы рассмотрим встретившиеся средства, в том числе их совмещение в рамках одного контекста. После этого в разделе 5 мы сосредоточимся на обобщениях, связанных с использованием конкретных языковых средств в конкретных языках или при переводе конкретных контекстов.

4.1. Отсутствие специализированных средств

Как отмечается в типологическом исследовании [Панова 2023: 438], «контексты, имеющие необходимые семантические условия для употребления показателя фазовой полярности, далеко не всегда действительно содержат эти показатели». Аналогично, в нашем случае в значительном числе переводов интересующих нас контекстов (более половины, а именно 56 %) собственно континуативное значение специальным образом никак не выражено. В подавляющем большинстве случаев это контексты, в которых использована зависимая клауза с темпоральным значением (чаще всего с формой, образованной от имперфективной основы глагола) типа ‘когда делал’, ‘когда происходило’.

В том, какие средства использовались для кодирования предиката в темпоральных клаузах, отразились определенные конкретно-языковые предпочтения. Так, в восточнолезгинских языках отмечаются как простые имперфективные деепричастия (типа ‘делая’, ср. (34)), так и специальные темпоральные конвербы (‘когда делал’). В цахурском и ниджском удинском использованы преимущественно именно темпоральные конвербы, ср. частотную форму на -nɢaˁ в цахурском (35). Еще одна распространенная в языках левого ветвления стратегия — ​причастная клауза, вершиной которой служит слово со значением ‘время’, т. е. буквально, ‘в делаемое время’, ср. (36). В варташенском же удинском, напротив, доминирует стратегия оформления временного придаточного «индоевропейского» типа — ​это клауза с начальным союзом ‘когда’ и финитной глагольной формой (37).

(34)   Агульский (литературный)

          Гьеге дуьгIера аркьай, á¼ñ.

          he-ge        düʕe꞊ra          arq’a-j

emph-тот    молитва꞊add     делать.ipfv-cvb

‘И, благословляя (букв. «ту молитву тоже делая»), á¼ñ’. (Лк. 24:51)

(35)   Цахурский (литературный)

          Манкъве манбы мубарак гьааъанкъаӀ, á¼ñ.

          ma-n-ɢʷ-e                ma-n-bɨ        mubarak            haːʔa-nɢaˁ

тот-attr-obl.h-erg    тот-attr-pl    благословение     hpl.делать.ipfv-temp

‘И, благословляя (букв. «он их когда благословение делал»), á¼ñ’. (Лк. 24:51)

(36)   Табасаранский (литературный)

          Дугъу гьаци кӀурайи вахтна, á¼ñ.

          du.ʁu          ha-ci         k’u-raji                       waχt.na

тот.h(erg)    этот-mnr    говорить.ipfv-ptcp.prs    время(in)

‘И он еще не успел договорить (букв. «он так в говоримое время»), á¼ñ’. (Лк. 9:34)

(37)   Удинский (варташенский)

          evaxte šet’in exnei mot’ux

          evaχte    še-tː-in         eχ-ne-j                       mo-t’-uχ

когда       тот-obl-erg    говорить.prs-3sg-pst    этот-obl-dat

‘И он еще не успел договорить (букв. «когда он говорил это»), á¼ñ’. (Лк. 9:34)

Независимые клаузы в интересующих нас контекстах редки, однако также встречаются. Так, в большинстве переводов контекста 18:22 (‘одного тебе не хватает’) использованы предложения со связкой в настоящем времени типа ‘одна вещь тебе недостающая есть’, при этом присвязочным предикатом может быть как прилагательное ‘недостающий’, так и причастие от глагола ‘не хватать’. В табасаранском данная фраза, однако, содержит форму отрицательного презенса глагола hubk’ub ‘быть достаточным’. Контекст 14:22 (‘но еще остались свободные места’) на подавляющее большинство языков также переведен финитной клаузой настоящего времени, в том числе с использованием глагола ‘все еще быть’ (см. ниже), однако в ниджском удинском использована форма аориста manedi регулярного глагола ‘оставаться’, букв. «еще лишние места остались».

В целом ряде случаев интересующий нас фрагмент не содержал глагола и был передан адвербиальной или именной группой. Так, в контексте 12:58 (‘по дороге’) в трех восточнолезгинских языках использованы глагольные клаузы типа ‘все еще находясь в дороге’, тогда как в рутульском, цахурском и обоих вариантах удинского соответствующий фрагмент предложения содержит лишь именную группу ‘в дороге’ (в одном из локативных падежей), ср. рутульское rɨˁɢ-a [дорога-in] ‘в дороге’. В цахурском переводе контекста 24:44 (‘еще когда был с вами’), в отличие от остальных языков, где была использована деепричастная или темпоральная форма глагола, употреблена адвербиально-темпоральная форма местоимения, ср. šo-ka-na-nɢaˁ [вы-comit-adv-temp] ‘с вами’ (суффикс -nɢaˁ — ​тот же, который образует темпоральные конвербы).

Наконец, имеются единичные контексты, в которых соответствующий фрагмент просто не был передан в переводе. Так, в переводе на рутульский контекста 9:34 (‘и он еще не успел договорить’) отсутствует описание ситуации продолжения говорения, фраза начинается с зависимой клаузы ‘до того, как это закончилось’.

4.2. Использование наречий

Наречия, подчеркивающие континуативную семантику, использованы в 29 переводах (24 %). Можно заметить, что континуативный глагол ‘все еще быть’ и образуемая им континуативная конструкция в значительной степени дополнительно распределены по отношению к наречиям — ​в переводах на восточнолезгинские языки и рутульский, в которых такие средства имеются, наречия использованы лишь 8 раз, подавляющее же большинство наречий приходится на цахурский и удинские переводы.

В основном в переводах встретилось наречие типа hala ‘все еще’. Заметим, что в восточнолезгинских языках и рутульском во всех случаях, кроме двух, наречие было использовано вместе с глагольным континуативным средством (глаголом ‘все еще быть’), как бы «усиливая» его, ср. контекст 24:06 в рутульском (38). В двух случаях наречие фигурирует в клаузе с деепричастием, ср. перевод на лезгинский контекста 24:41 (39).

(38)   Рутульский (литературный)

          гьала Галилеяди марана

          hala    galileja.di    ma‹r›a-na

еще      Галилея(in)    оставаться<1>-cvb

‘еще будучи в Галилее’ (Лк. 24:06)

(39)   Лезгинский (литературный)

          Абуру шадвиляй, гьеле чІалахъ тахьана á¼ñ.

          a-bur.u         šad-wil-äj,                    hele    č’al.a-q     tːa-xa-na

тот-pl(erg)    радостный-abstr-in.el     еще      речь-post     neg-стать-pfv.cvb

‘Они от радости никак не могли поверить á¼ñ’. (Лк. 24:41)

В цахурском и удинских переводах, как правило, наречие ‘все еще’ выступает в тех же самых контекстах, где в восточнолезгинских языках и рутульском употреблен континуативный глагол. Так, в контексте 14:32 (‘пока тот еще далек’) все три восточнолезгинских языка используют глагол ‘все еще быть’ в форме деепричастия (и без наречия ‘все еще’), тогда как цахурский и оба удинских диалекта — ​темпоральные формы глагола или локативное наречие (40) в сопровождении наречия ‘все еще’.

(40)   Цахурский (литературный)

          гьале шена падишагь акьаӀнананкъаӀ

          hale    še-na       padišah   aq’aˁna-na-nɢaˁ

еще      тот-attr     падишах    далеко-adv-temp

‘пока тот царь еще далеко’ (Лк. 14:32)

Впрочем, это не обязательно: так, в контексте 9:42 (‘когда мальчик подходил’) в цахурском и варташенском удинском переводах имеется наречие ‘все еще’ при конвербе или финитной форме глагола (41), тогда как во всех остальных языках использована просто имперфективная темпоральная форма без дополнительных средств, подчеркивающих континуативность.

(41)   Удинский (варташенский)

          evaxte šono hala enesai

          evaχte    šo-no     hala    e-ne-sa-j

когда       тот-abs     еще      приходить-3sg-prs-pst

‘Когда он еще подходил á¼ñ’. (Лк. 9:42)

Помимо наречия hala ‘все еще’, лишь четырежды в переводах было употреблено другое наречие, а именно цахурское me-d ‘еще, больше’ и удинское pːuran ‘еще, опять’ (трижды в варташенском переводе). Так, в обоих языках это наречие сопровождает связочное предложение в контексте 14:22 (‘но еще остались свободные места’).

(42)   Цахурский (литературный)

          Амма суфрайл мед джигабы водонбы á¼ñ.

          amma     sufra.ji-l     me-d        ǯɨga-bɨ    wo-d-on-bɨ

но            стол-super     еще-npl    место-pl    cop-npl-attr-pl

‘но еще остались свободные места’ (Лк. 14:22)

Интересно, что в одном варташенском переводе использовано сразу два наречия, а именно hala ‘все еще’ и pːuran ‘еще, опять’, ср. hala pːuran aittːexai šetːin, букв. «еще опять говорил он» в контексте 22:60 (‘когда он это говорил’).

4.3. Использование регулярных глаголов ‘продолжаться’ и ‘оставаться’

Глагол ‘продолжаться’ ни в одном языке не встретился ни в одном из контекстов. Что касается регулярного (не стативного) глагола ‘оставаться’, то такой глагол отмечен в переводах дважды. Как уже отмечалось выше, в переводе на ниджский удинский глагол mandes ‘оставаться’ встретился в форме аориста в контексте 14:22 ‘еще остались свободные места’ (в этой клаузе употреблено и наречие ‘все еще’).

Кроме того, в рутульском переводе контекста 24:41 (‘они á¼ñ никак не могли поверить’), в котором в целом по языкам обнаружилась большая вариативность в выборе средств выражения, использована форма презенса глагола gergas ‘оставаться’, букв. «они от радости не поверив, удивляясь остаются».

4.4. Использование стативного глагола ‘все еще быть, оставаться’

Использование стативного глагола ‘все еще быть’ характерно лишь для четырех языков из шести, и в них оно почти так же частотно, как использование континуативных наречий (22 употребления, т. е. 32 % контекстов, принимая во внимание только четыре языка, в которых имеются стативы с данным значением). В основном использован глагол ‘все еще быть’ с префиксом локализации in ‘внутри’ либо (в рутульском) беспрефиксный глагол. Дважды, причем в одном и том же контексте 15:20 (‘он был еще далеко’), употреблен глагол с другим префиксом локализации — ​super ‘сверху’ (в агульском) либо post ‘сзади’ (в рутульском). Этот контекст интересен тем, что глагол с корнем ‘все еще быть’ использован во всех четырех языках; к нему примыкает почти тождественный по значению контекст 14:32 (‘пока тот еще далеко’), в котором во всех трех восточнолезгинских языках мы также видим глагол ‘все еще быть’, а в рутульском соответствующий фрагмент стиха не был отражен в переводе.

(43)   Агульский (литературный)

          те вархайи ами

          te     warχa.ji      ami¹⁸

тот    далеко(in)    in.оставаться.cvb

‘пока тот еще был далеко’ (Лк. 14:32)

(44)   Агульский (литературный)

          вархайил алми димари

          warχa.ji-l       almi                           dimari

далеко-super    super.оставаться.cvb    до.тех.пор

‘пока еще был далеко’ (Лк. 15:20)

В 14:32 и 15:20 континуативный глагол возглавляет зависимую клаузу и имеет форму деепричастия, лишь в рутульском переводе 15:20 мы видим финитную клаузу прошедшего времени. Еще один контекст, где во всех четырех языках использован глагол ‘все еще быть’, — ​это 14:22 (‘но еще остались свободные места’), здесь глагол выступает в форме презенса. В целом же в подавляющем большинстве случаев глагол ‘все еще быть’ выступает в форме деепричастия (‘все еще будучи, оставаясь’, ‘когда оставался’ и пр.).

Глаголы с корнем ‘все еще быть’ с префиксами, отличными от префикса локализации in ‘внутри’, использованы также в контексте 24:44 (‘еще когда был с вами’) — ​это galama в лезгинском и qimi в табасаранском, оба с префиксами локализации post ‘сзади’¹⁹.

(45)   Лезгинский (литературный)

          Гьеле Зун квехъ галамайла

          hele    zun    kʷe-q       galama-j-la

еще      я       вы-post    post.оставаться-ptcp-temp

‘еще когда я был с вами’ (Лк. 24:44)

Напомним, что, как показывает пример (45) и как уже упоминалось выше, в некоторых из контекстов употребления глагола ‘все еще быть’ дополнительно используется и наречие ‘все еще’.

4.5. Использование континуативной конструкции

Наконец, наиболее грамматикализованное и наиболее интересное для нас в этом отношении средство выражения континуативности, а именно аналитическая конструкция, использована сравнительно мало — ​7 раз, причем в основном (по 3 раза) в табасаранском и рутульском языках, лишь 1 раз в лезгинском и ни разу в агульском. Главным образом использована форма континуативного презенса, хотя во всех без исключения случаях вспомогательный глагол имеет форму деепричастия или причастия, то есть континуативный презенс возглавляет зависимую клаузу — ​модифицирующую имя или адвербиальную.

Табасаранский и рутульский проявляют удивительный параллелизм — ​в них континуативная конструкция (с деепричастной формой вспомогательного глагола) используется в одних и тех же трех контекстах, причем все они описывают ситуацию продолжения говорения, ср. 8:49 (‘Иисус не успел договорить’), 22:47 (‘когда Он это говорил’) и 22:60 (‘когда он это говорил’).

(46)   Табасаранский (литературный)

          Дугъу гьамци кӀури имиди, á¼ñ.

          du.ʁu               ham-ci       k’u-ri                        imi-di

тот.h(erg)         этот-mnr    говорить.ipfv-cvb       in.оставаться-cvb

‘когда Он так говорил (букв. «он так продолжая говорить»)’ (Лк. 22:47)

(47)   Рутульский (литературный)

          Гьание гьааса рухьура марана, á¼ñ.

          ha-nij-e            haː-sa       ruxu-ra                    ma‹r›a-na

тот-obl.h-erg    тот-mnr     4.говорить.ipfv-cvb    оставаться<1>-cvb

‘когда Он так говорил (букв. «он так продолжая говорить»)’ (Лк. 22:47)

Во всех этих случаях смысловой глагол в составе конструкции имеет форму имперфективного деепричастия. Единственное исключение — ​контекст 8:49 в рутульском переводе, где употреблена конструкция huxu-r ma‹d›a-na [говорить.pfv-cvb оставаться<4>-cvb] с перфективным деепричастием, т. е. буквально ‘сказав оставаясь’, а не ‘говоря оставаясь’.

Еще одно употребление, единственное отмеченное в лезгинском переводе, зафиксировано в другом контексте, а именно 12:58 (‘по дороге’) — ​как уже упоминалось выше, в этом месте большинство языков используют не глагольную конструкцию, а просто локативную именную группу. В лезгинском данный смысл выражен как ‘все еще будучи (с ним) в дороге’, žezmaj q’ʷan представляет собой темпоральную форму, состоящую из причастия от континуативного презенса глагола ‘быть, стать’ в сочетании со служебным словом ‘настолько, вплоть до’.

(48)   Лезгинский (литературный)

          жезмай кьван адахъ галаз рекье туьхкІуькІ

          že-z-ma-j                 q’ʷan         a.da-q     gala-z              req’-e                                 tü‹χ›k’ük’

стать-ipfv-cnt-ptcp    вплоть.до    тот-post   post.быть-cvb    дорога-in                            <re>мириться(imp)

‘помирись с ним по дороге (букв. «пока будучи вместе с ним в дороге помирись»)’ (Лк. 12:58)

5. Обсуждение

В данном разделе мы обсудим следующие вопросы:

     а)  какие из 17 континуативных контекстов Евангелия от Луки оказались «наилучшими» с точки зрения частотности использования в них средств выражения континуативного значения в языках нашей выборки

     б) какие из языков нашей выборки в наибольшей степени задействовали те или иные средства выражения континуативного значения при переводе 17 контекстов

     в)  насколько соответствуют стратегии выражения континуативного значения в переводе контекстов тому, что было известно о наличии грамматических и лексических средств выражения данного значения в соответствующих языках

5.1. Контексты

Классифицировать средства выражения континуативного значения можно с различной степенью дробности. Если мы разделим эти средства на глаголы (включив сюда использование глагола ‘все еще быть, оставаться’ в качестве как лексического, так и вспомогательного глагола) и наречия (включив сюда наречия ‘все еще’, а также ‘еще, больше’), то рассмотренные 17 контекстов можно представить в виде следующих четырех групп (таблица 4)²⁰. Хотя теоретически в каждом из контекстов мы могли бы ожидать как использование глагольного средства (максимальное значение 4, поскольку такие средства отмечаются лишь в четырех языках перевода), так и использование наречия (максимальное значение 7, поскольку такие средства отмечаются во всех языках перевода), в действительности лишь в небольшом числе контекстов континуативные глаголы были использованы 3 или 4 раза, а максимальное число переводов одного контекста с использованием континуативного наречия также составило 4.

В первую группу входят четыре контекста, в которых ни в одном языке не было использовано ни одного специального средства, а также два контекста, в которых были использованы только наречия, причем только 1 или 2 раза (укажем здесь, что наречия встретились в цахурском и варташенском удинском переводах). В этих контекстах в подавляющем большинстве случаев континуативная ситуация была передана темпоральной придаточной клаузой и нефинитной имперфективной формой глагола, за исключением 18:22, где была использована связочная конструкция.

Вторая группа является промежуточной и включает четыре контекста, в которых континуативные глаголы были использованы, но не в большинстве языков (т. е. лишь 1 или 2 раза), а наречия были использованы от 1 до 4 раз. Контекст 24:41 мы относим сюда же, поскольку, во-первых, в нем отмечается максимальное для имеющихся переводов использование наречий и, кроме того, в рутульском переводе в данном контексте использован регулярный глагол ‘оставаться’ (см. раздел 4.3).

В третьей группе пять контекстов, в которых континуативные глаголы использованы в большинстве языков (а именно, в трех из четырех), а наречия использованы от 1 до 3 раз. Наконец, четвертая группа включает контексты с наибольшими значениями: континуативные глаголы использованы во всех четырех переводах, где они в принципе возможны, и число использованных наречий также максимально. Таких контекстов всего два, ‘еще остались свободные места’ и ‘он был еще далеко’ — ​теоретически, третьим в этой группе мог бы стать 14:32 ‘пока тот еще далеко’, однако этому «помешало» то, что в рутульском переводе соответствующий фрагмент не был передан. Таким образом, контексты 14:22 и 15:20 становятся «чемпионами» по частотности использования в рассмотренных семи переводах как грамматикализованных средств, так и лексических средств выражения континуатива, а контексты III группы идут в этой иерархии следом за ними.

Таблица 4

Распределение средств выражения по континуативным контекстам

Еще раз напомним, что использование глагольного средства и использование наречия не являются взаимоисключающими стратегиями: в четырех контекстах (а именно: 14:22, 15:20, 24:06 и 24:44) в лезгинском, табасаранском и/или рутульском языках встречаются переводы, в которых в одном и том же контексте употреблен и глагол ‘все еще быть’, и наречие ‘все еще’.

5.2. Языки

С точки зрения частотности использования тех или иных средств выражения континуативности языки нашей выборки делятся прежде всего на те, которые обладают глаголами ‘все еще быть, оставаться’ (восточнолезгинские и рутульский), и языки без таких глаголов (цахурский и удинский).

Если говорить об употреблении континуативной конструкции (в основном это континуативный презенс ‘все еще делает’), то чаще всего она встречается в табасаранском и рутульском (по 3 раза). Использование лексического глагола ‘все еще быть’ наиболее распространено в переводах на восточнолезгинские языки (5–7 раз). По сумме всех контекстов употребления конструкции и лексического глагола «чемпионом» оказывается табасаранский язык, хотя три других языка отстают от него лишь ненамного. Во всех языках, кроме агульского, отмечается и использование наречий ‘все еще’, хотя только по 2–3 раза.

Принципиальных различий между тремя переводами, в которых из средств выражения континуативности использованы только наречия, нет: во всех из них наречие ‘все еще’ более частотно (5–6 раз), чем в остальных четырех языках. Можно отметить разве что использование других наречий, прежде всего ‘еще, больше’, в двух переводах из трех. В цахурском и варташенском удинском переводах можно усмотреть влияние Синодального русского текста: в 6 случаях в цахурском и 7 случаях в варташенском удинском наречия использованы в тех же контекстах, что и еще в русском переводе²¹.

Таблица 5

Распределение средств выражения по языкам

Суммировав частотность употребления глаголов и наречий, можно получить оценку того, поддерживается ли выражение континуативного значения хотя бы каким-либо средством (помимо общего имперфективного, стативного или результативного аспектуального значения). Здесь вновь «выигрывают» табасаранский, а также лезгинский языки с максимальными значениями 10 и 11, т. е. в соответствующих переводах хотя бы одно из средств использовано в 10 или 11 контекстах из 17.

5.3. Выводы

Итак, сделанные обобщения о распределении средств выражения континуативности в семи переводах позволили выявить те контексты, в которых лезгинские языки нашей выборки чаще всего использовали соответствующие средства. Само по себе значительное различие между 17 континуативными контекстами в том, насколько часто в языках для перевода данных контекстов выбираются специальные средства, неудивительно и отмечено в работе А. Б. Пановой. В ее выборке из 33 переводов число языков, использовавших показатель континуатива в определенном контексте, варьирует от 22 (в 14:22) и 25 (в 15:20) до 3 (в 3:21) и 4 (в 24:51) [Панова 2023: 446–449]. По всей видимости, данная иерархия контекстов всегда будет лингвоспецифичной, однако нельзя не заметить, что крайние точки иерархии в выборке А. Б. Пановой совпадают с таковыми для семи переводов на лезгинские языки, в которых именно контексты в стихах Лк. 14:22 и 15:20 демонстрируют наибольшие значения (см. таблицу 4 выше).

Мы также смогли установить, в каких из семи переводов на лезгинские языки средства выражения континуатива — ​как специализированные, так и нет — ​использовались чаще всего. В основном наблюдаемая ситуация здесь подтверждает то, что можно было ожидать исходя из описаний соответствующих языков. Отметим прежде всего, что хотя в описаниях восточнолезгинских языков и рутульского континуативные конструкции не всегда занимают достойное место, тем не менее, в двух других языках — ​цахурском и удинском — ​никакого специального средства выражения континуатива помимо наречий рассмотренные контексты не обнаружили, подтвердив, таким образом, что в данных языках такого рода средства отсутствуют (а не просто не были замечены авторами описаний).

Грамматикализованная континуативная конструкция с глаголом ‘все еще быть, оставаться’ была использована редко: по три раза в табасаранском и рутульском, один раз в лезгинском и ни разу в агульском. Такой результат слабо коррелирует со степенью интеграции конструкции в видо-временную систему: в лезгинском языке континуативные аналитические формы уже морфологизованы и включаются в глагольную парадигму, в отличие от остальных трех языков. Тем не менее, в целом цифры настолько невелики, что делать какие-то определенные выводы о степени грамматикализации континуативной конструкции на основе ее частотности в переводе кажется преждевременным. А. Б. Панова [2023: 435] в своей статье высказывает предположение о том, что «число вхождений показателей континуатива в континуативных контекстах (по отношению к общему числу континуативных контекстов в тексте) можно интерпретировать как оценку степени грамматикализации этих показателей», хотя далее автор и делает оговорку о том, что предложенный метод упрощает реальную картину. В нашем случае континуативные контексты Евангелия от Луки подтверждают бо́льшую степень грамматикализации выражения континуативного значения в восточнолезгинских языках и рутульском, но скорее не противопоставляют по степени грамматикализации континуатива последние четыре языка между собой. В целом же восточнолезгинские языки и рутульский, имеющие особые континуативные глаголы и глагольные формы, занимают промежуточное место на условной «иерархии» языков по степени грамматикализации континуатива, отраженной в частотности его использования в 17 контекстах: по данным работы [Панова 2023], максимальное число вхождений (12 случаев) среди языков ее выборки отмечено в одном из языков Южной Америки (мапуче), в значительном числе языков число таких вхождений составляет 3–4 (в двух языках показатели континуатива не встретились ни в одном контексте).

Заметим, что если не различать употребления в переводах континуативной конструкции и лексического глагола ‘все еще быть, оставаться’, то разница между четырьмя языками окажется несущественной (во всех четырех от 6 до 8 употреблений). В целом между использованием глагола ‘все еще быть, оставаться’ как самостоятельной вершины клаузы и континуативной аналитической формой, включающей этот же глагол в качестве вспомогательного, нет принципиального различия. Можно считать, что, выражая континуативность существования или нахождения субъекта, мы могли бы использовать аналитическую континуативную форму от глагола ‘быть, находиться’ (условно, «будучи оставаясь»), однако такую форму мы не используем, поскольку данный смысл лексикализован уже в самом глаголе ‘все еще быть’ типа лезгинского ama или рутульского ma‹d›a. Поэтому относительная редкость континуативной конструкции в переводах может объясняться прежде всего тем, что в значительной части контекстов речь идет именно о продолжении ситуации бытия, нахождения (ср. ‘будучи еще в дороге’, ‘будучи еще далеко’, ‘будучи еще в Галилее’, ‘места еще есть’ и пр.), где употреблена соответствующая лексема.

Ожидаемым также кажется тот факт, что в языках без специализированных континуативных глаголов или конструкций (т. е. в цахурском и удинском) наречия ‘все еще’ и ‘еще, больше’ оказались в переводах более частотными. В случае цахурского и варташенского удинского переводов возможно влияние Синодального русского перевода Евангелия от Луки. Для варташенского перевода XIX в. такое влияние бесспорно и не раз отмечалось в литературе (см., например, [Schulze 2001; Сихарулидзе 2008]). Для современных же переводов Института перевода Библии мы в целом считаем влияние русского языка маловероятным, хотя эта тема нуждается в дополнительном исследовании (и не только на материале континуативных контекстов).

6. Заключение

В данной работе мы суммировали сведения о средствах выражения континуативного значения (‘все еще делать’, ‘продолжать делать’) в лезгинских языках с фокусом на такие специализированные и специфические именно для данной группы нахско-дагестанской семьи средства, как стативные глаголы со значением ‘все еще быть, оставаться’ и аналитические континуативные конструкции с ними в роли вспомогательных глаголов. Континуативные бытийные глаголы со значением ‘все еще быть, оставаться’ отмечены в четырех языках группы — ​трех восточнолезгинских (агульском, лезгинском и табасаранском) и рутульском, в других языках они отсутствуют, хотя в них могут иметься не стативные глаголы с близким значением. Континуативные конструкции с деепричастиями и инфинитивом смыслового глагола (чаще всего — ​с имперфективным деепричастием) отмечаются в тех же четырех языках, хотя занимают в описаниях этих языков разное место — ​за исключением лезгинского, конструкции с вспомогательным глаголом ‘все еще быть, оставаться’ описываются лишь в наиболее недавних по времени грамматических очерках. В арчинском языке, где отсутствует стативный глагол ‘все еще быть, оставаться’, континуативные конструкции также имеются и образуются при помощи особого континуативного деепричастия и обычной связки. При этом можно отметить, что корни континуативного глагола ‘все еще быть, оставаться’ имеют вид ma- / ​mi- / ​me-, а суффикс континуативного деепричастия выглядит как -ma-t (с конечным показателем, вероятно имеющим локативную этимологию), что может указывать на общность происхождения континуативных морфем на пралезгинском уровне.

Второй задачей работы было проанализировать дистрибуцию средств выражения континуативности на примере 17 континуативных контекстов из Евангелия от Луки, выделенных ранее в типологическом исследовании А. Б. Пановой. Здесь мы учитывали как специализированные средства (континуативный глагол и континуативные конструкции), так и наречия со значением ‘еще, все еще’. К рассмотрению было привлечено семь переводов на шесть языков (удинский представлен двумя переводами). Более чем в половине случаев — ​если за множество случаев взять переводы всех 17 контекстов на все 7 идиомов, — ​континуативное значение не выражалось специальным образом, а, как правило, передавалось имперфективными формами, чаще всего зависимыми (деепричастиями). Тем не менее, в восточнолезгинских языках и рутульском было отмечено использование специализированных средств, связанных с глаголами ‘все еще быть, оставаться’, и в тех же языках, но в еще большей степени — ​в цахурском и удинском — ​было отмечено использование континуативных наречий. Мы выделили как «иерархию» контекстов с точки зрения частотности использования различных средств выражения континуативности, так и (условную) «иерархию» языков с точки зрения частотности использования этих средств в 17 контекстах. Что же касается соотношения между частотностью употребления именно континуативных конструкций и степенью их описанности в источниках, то здесь явной корреляции не наблюдается: хотя и в чуть разной степени, но все четыре языка, где эти средства есть, использовали их в тексте перевода.

Наше исследование не позволило обнаружить ранее неописанные континуативные показатели в языках лезгинской группы. Тем не менее, оно продемонстрировало, что те конструкции, которые в описаниях занимают периферийное положение, а иногда не упоминаются совсем, должны занять более достойное место в грамматических очерках соответствующих языков (агульского, табасаранского и рутульского).

Приложение

Дополнительные материалы к статье, доступные по ссылке https://vja.ruslang.ru/sites/default/files/articles/files/kontinuativnye-konstrukcii-v-lezginskikh-yazykakh.xls, содержат семь таблиц, в которых приведены переводы 17 континуативных контекстов (по [Панова 2023]) на каждый из языков перевода, с кодированием использованного средства, а также таблицу, в которой суммированы средства, использованные для передачи континуативного значения в 7 переводах 17 контекстов.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ / ​ABBREVIATIONS

1–4 — ​род (именной класс)

1pl — ​1-е лицо мн.ч.

1sg — ​1-е лицо ед.ч.

3sg — ​3-е лицо ед.ч.

abs — ​абсолютив

abstr — ​абстрактное имя

add — ​аддитив

adv — ​адвербиализатор

all — ​аллатив

aor — ​аорист

attr — ​атрибутив

cop — ​связка

cnt — ​континуатив

cvb — ​деепричастие

dat — ​датив

el — ​элатив

eмph — ​эмфатический префикс

erg — ​эргатив

gen — ​генитив

h — ​личный класс

hab — ​хабитуалис

hort — ​гортатив

hpl — ​личный класс мн.ч.

imp — ​императив

in — ​локализация ‘внутри’

incl — ​инклюзив

inf — ​инфинитив

inter — ​локализация ‘в массе; между’

ipfv — ​имперфектив

loc — ​локативная форма

mnr — ​показатель образа действия

n — ​неличный класс

neg — ​отрицание

npl — ​неличный класс мн.ч.

obl — ​косвенная основа

pfv — ​перфектив

pl — ​множественное число

post — ​локализация ‘сзади’

prf — ​перфект

prs — ​настоящее время

pst — ​прошедшее время

ptcl — ​частица

ptcp — ​причастие

pv — ​преверб

re — ​рефактив

subst — ​субстантиватор

super — ​локализация ‘сверху’

temp — ​темпоральная форма

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ²²

Библия. Современный русский перевод. М.: РБО, 2011.

Господа Нашего Иисуса Христа Святое Евангелие от Матфея, Марка, Луки и Иоанна на русском и удинском языках. Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. XXX. Тифлис, 1902 (удинский (варташенский); цитируется по переизданию [Schulze 2001]).

Лукадаады Шадды Хабар. М.: ИПБ, 2004 (рутульский).

Лукайин Китаб. Месигь Iисайихъас Идже Хабар. М.: ИПБ, 2005 (агульский).

Лукайкена Шадна хабар. М.: ИПБ, 2003 (цахурский).

ЦIийи Йикьрар. М.: ИПБ, 2010 (табасаранский).

ЦIийи Икьрар. М.: ИПБ, 2018 (лезгинский).

Bibliya: Mat’fey, Mark’, Luk’a, İoan, Ǐvel Girk. Bakı: Azərbaycan Bibliya Cəmiyyəti, 2020 (удинский (ниджский)).

^[1]    В оформлении примеров действуют следующие конвенции: сначала указывается язык и его вариант, а также источник примера; затем следует пример в оригинальной орфографии в соответствии с источником; далее идет стандартное «трехстрочное» представление с глоссированием, следующим Лейпцигским правилам, при этом перевод приводится по оригинальной публикации, при необходимости с уточнениями, раскрывающими языковую структуру оригинала.

          К примерам из словарей, сборников текстов и библейских переводов, а также работы [Гайдаров и др. 2009], транскрипция и глоссы добавлены автором настоящей статьи. Транскрипция и глоссы примеров из ряда работ, в т. ч. [Мерданова 2004; Alekseev 1994; Babaliyeva 2013; Chumakina 2012], незначительно модифицированы с целью унификации.

^[2]    Кавказско-албанский может являться либо предком удинского языка, либо же языком «удинской подгруппы», ближайшим родственником которого был непосредственный предок удинского.

^[3]    Так, в ицаринском даргинском описана серия континуативных аналитических форм, образуемых от деепричастий при помощи вспомогательного глагола b-iǧal ‘оставаться, продолжать’ (с начальным классно-числовым показателем), см. [Sumbatova, Mutalov 2003: 113]. Неизвестно, насколько в языках даргинской группы подобные конструкции распространены. Так или иначе, даргинский глагол ‘оставаться’ используется и в конструкциях другого типа — ​например, в тантынском даргинском аналитическая форма с вспомогательным глаголом kalg- ‘оставаться’ имеет значение косвенной засвидетельствованности [Сумбатова, Ландер 2014: 373–374], а континуативная конструкция отсутствует.

^[4]    О современных стандартах организации процедуры перевода Библии см., в частности, [де Ваард, Найда 1998: 228–253], об особенностях библейского перевода на языки России см. [Алексеев 2011: 74–92].

^[5]    Заметим, что путь развития из ‘оставаться’ в континуативный показатель типологически распространен: так, в «Лексиконе грамматикализации» отмечается путь REMAIN (‘to remain, to stay’) > DURATIVE (‘keep doingʼ) с примерами из таких языков, как немецкий (глагол bleiben), португальский (глагол ficar), турецкий (глагол dur-), и ряда других [Kuteva et al. 2019: 367–368]; лезгинский язык, упомянутый в «Лексиконе» несколько десятков раз, в данном словарном входе не фигурирует. Другими источниками континуатива (в терминах авторов, «дуратива»), по данным «Лексикона», являются единицы со значением GO ‘идти’, IN ‘в, внутри’, KEEP ‘сохранять’, LIE ‘лежать’, SIT ‘сидеть’, STAND ‘стоять’.

^[6]    В традиционных описаниях лезгинского языка форма на -z, как правило, называется «целевой формой», поскольку она совмещает функции инфинитива (употребляясь в том числе в целевых зависимых) и деепричастия несовершенного вида (употребляясь в обстоятельственных клаузах одновременности или образа действия, а также образуя аналитические формы с имперфективным значением). Учитывая значение, вносимое данной формой в аналитические конструкции, мы используем применительно к ней ярлык «деепричастие несовершенного вида» (или имперфективное деепричастие).

^[7]    В [Гайдаров и др. 2009: 325] указывается на то, что «редкие, ставшие архаическими примеры» раздельного написания смыслового и вспомогательного глагола можно обнаружить в произведениях лезгинского поэта Етима Эмина и в литературе 1930–40-х гг., однако «такие случаи очень редки» и «нормой литературного языка» стало слитное написание с опущением начальной гласной вспомогательного глагола.

^[8]    Грамматика П. К. Услара была написана в первой половине 1870-х гг., однако ее рукопись долгое время считалась утерянной, поэтому подготовлена к печати и издана она была лишь 100 лет спустя.

^[9]    Существование конструкции «имперфективное деепричастие + глагол ‘оставаться’ в настоящем времени» со значением ‘продолжает делать’ было подтверждено в 2022 г. в ходе диалектологического исследования, охватившего 12 рутульских сел Рутульского и Ахтынского районов Дагестана (данные собраны студенткой НИУ ВШЭ А. Д. Ивановой и автором настоящей статьи).

^[10]   Данная гипотеза предложена М. Э. Чумакиной; автор также благодарит М. А. Даниэля за обсуждение структуры и возможной этимологии арчинских форм.

^[11]   В качестве наречия со значением ‘все еще’ в словаре [Чумакина и др. 2007] упоминается ansaw / ​onsaw (также jansaw / ​jonsaw), по всей видимости, не имеющее параллелей в других языках группы.

^[12]   Заметим, что в достаточно большом по объему русско-рутульском словаре [Исмаилова 2011] вход «продолжать» или «продолжаться» в принципе отсутствует; то же верно относительно русско-агульского словаря [Мазанаев 2014], имеющего, правда, меньший объем.

^[13]   В словаре [Ханмагомедов, Шалбузов 2001: 177] имеется словарный вход глагола ими ‘оставаться’, в котором форма ами не упоминается; эта форма, однако, фигурирует в нескольких примерах в других словарных статьях, хотя и намного реже, чем форма ими. В диалектологическом словаре табасаранского языка [Генко 2005: 76] также встречается форма ими ‘остается’, однако наряду с ней упоминаются также отрицательные формы настоящего времени этого глагола с другими основами — ​амдар ‘не остается’ (этегский говор) и мидар ‘не остается’ (кандикский говор) [Там же: 18, 119] (показателем отрицания является суффикс -дар).

^[14]   Так, в описании лучекского диалекта рутульского языка М. Е. Алексеев переводит глагол ma‹r›a как ‘continues, remains’ [Alekseev 1994: 230], а С. М. Махмудова [2001: 130] дает перевод ‘до сих пор есть, находится’; М. Хаспельмат переводит лезгинский глагол ama как ‘be still, remain’, называя его континуативным вариантом локативной связки awa ‘be in’ [Haspelmath 1993: 136–137, 322–323].

^[15]   Так, в хпюкском диалекте агульского языка имеется близкий по значению динамический глагол ilgʷas ‘оставаться’, сложный глагол ame-xas, состоящий из основы ame- ‘оставаться’ и служебного глагола xas ‘быть, стать’, а также глагол am-ilgʷas, представляющий собой контаминацию основы континуативного глагола с регулярным глаголом ilgʷas.

^[16]   Более точно, imma < *i-eːn-ma, где i — ​это связка, -eːn — ​это суффиксальный показатель всеобщности, а -ma — ​это суффикс локативного деепричастия [Кибрик 1977б: 287].

^[17]   Теоретически в нашем распоряжении мог оказаться и текст Евангелия от Луки, переведенный более тысячи лет назад на кавказско-албанский язык, однако в сохранившихся листах кавказско-албанских палимпсестов, найденных в Синайском монастыре (см. публикацию [Gippert et al. 2008]), соответствующие фрагменты данной книги отсутствуют.

^[18]   Заметим, что в агульских переводах контекстов 14:32 и 15:20 имеется характерное для агульского языка «согласование» локативной формы (в данном случае — ​наречия) и локативного преверба, ср. падеж и преверб локализации in в первом случае и super — ​во втором.

^[19]   Использование другой локализации связано с семантическими изменениями и переосмыслением пространственных конфигураций как обозначений более абстрактных отношений — ​в данном случае, с осмыслением локализации post как указывающей на нахождение при ком-то, с кем-то.

^[20]   В таблицах 4 и 5 в столбце «Глаголы» в скобках указано число употреблений при учете регулярного глагола ‘оставаться’ (по одному разу в рутульском и ниджском удинском переводах).

^[21]   О том, что для употребления показателя континуатива в соответствующем контексте «важным фактором оказывается наличие или отсутствие показателя континуатива в тексте, с которого делался перевод» (например, древнегреческого или английского), пишет и А. Б. Панова [2023: 452]. В нашем случае, как мы отмечали во Введении, нет оснований предполагать, что какой-то из переводов Евангелия от Луки был выполнен с одного конкретного языка, за исключением варташенского удинского перевода конца XIX в., сделанного с русской Синодальной версии.

^[22]   Все цитируемые переводы Института перевода Библии доступны на сайте http://ibt.org.ru/; современный удинский перевод доступен на сайте https://www.udibibliya.com/.

About the authors

Timur A. Maisak

Author for correspondence.
Email: timur.maisak@gmail.com
Russian Federation, Moscow; Moscow

References