Том 35, № 6 (2024)

В статье анализируется тезис Фуко о грядущей «смерти человека», выявляются его слабые места и актуальность сегодня. Кратко очерчиваются предыстория данного тезиса и некорректности в его рецепции. Речь в нем идет не о человеке как субъекте, сознании, биосоциальном существе, биологическом виде и т.д., а о Человеке как об обусловливающем все эти концепции историческом априори, то есть эпистеме. Человек — модерная эпистема, сформировавшаяся на рубеже XVIII–XIX веков. Как трансцендентальная структура он является условием возможности модерных форм мышления в философии и науках о человеке (в том числе лингвоцентризма, психологизма, социологизма и т.д.). Рождение Человека сопряжено с изменой трансцендентальному проекту Канта — смешением трансцендентального и эмпирического. Общая структура Человека — трансцендентально-эмпирическая двойственность, он является и субъектом, и объектом познания. В этой двойственности заключен порочный круг и главная уязвимость Человека: эмпирические инстанции (язык, труд и биологическая жизнь, изучаемые науками о человеке) определяют условия познания и бытия индивида в эмпирическом поле, но сами возможны только благодаря той же способности познания, порождающей эмпирическое поле. Грядущую “смерть” именно этой конструкции, являющейся основанием знания, и приветствует Фуко. Приводится критика его позиции и подхода. Помимо прочего, Фуко не обосновывает тотальность влияния эпистемы, поэтому можно предположить сосуществование разных эпистем. В таком случае смерть Человека теряет однозначность в качестве знака рождения новой эпистемы и может оказаться постепенным отходом модерной эпистемы на задний план. На примере современного дискурса церебрального субъекта, отождествляющего личность с мозгом, показывается актуальность Человека за пределами философии в концепциях субъектов, реконструируемых историей и исследованиями науки: эти концепции опираются на научное знание и воплощаются в дискурсах и практиках в социальном пространстве.

Статья посвящена феномену суррогатного материнства. Дается этический анализ глобального запрета суррогатного материнства, рассматриваются международные тенденции и российская специфика развития данной практики. Анализируется глобальный тренд ужесточения регулирования практики суррогатного материнства, нашедший отражение в принятии Декларации Касабланки (2023), которая содержит призыв к глобальному запрету подобной практики. Показано, что в России также наблюдается ужесточение контроля в сфере суррогатного материнства. Вместе с тем финансовая заинтересованность в продвижении практики суррогатного материнства вызывает попытки управления ее восприятием путем фреймирования — репрезентации практики суррогатного материнства в упрощенном, минималистическом ключе, адаптирующем ее к существующему социально-аксиологическому контексту и формирующем ее положительный образ. Фреймирование направлено на истолкование суррогатного материнства как гуманистической практики, основанной на идее дара, вытесняющей любые другие негативные интерпретации, что связаны с коммодификацией и инструментализацией женского тела. В статье также обозначаются перспективы либерализации практики суррогатного материнства в связи с возможностью легитимации новых медицинских технологий в биомедицине, таких как донорство тела умершей женщины (с диагностированной смертью мозга) и появление искусственной матки. Демонстрируется, что практика суррогатного материнства отражает реальность рождения новой формы интимности, которую можно условно назвать лабораторной, или биотехнологической, интимностью. В данном контексте важным актором конституирования частной жизни все чаще выступают технологии. В этой связи делается вывод о конвергенции морально неоднозначных практик в контексте развития современной технонауки, предполагающей объективацию человеческого тела и усиление контроля в сфере репродуктивных отношений. Исследуется проблема гибридной модели семьи в контексте суррогатного материнства. Отмечается, что практика суррогатного материнства оказывает значительное влияние на формирование биотехнологического образа детства и медикализацию социальных институтов.

С появлением больших данных и обученных на них нейросетей, способных к коммуникации с человеком на естественном языке, расширилась вариативность образов будущего. Социальное воображаемое постепенно становится социотехническим, а агенты искусственной социальности включаются в конструирование различных образов будущего, воспроизводя стереотипы из данных, используемых для обучения больших языковых моделей. Большие данные и связанные с ними технологии фигурируют в различных вариантах образов будущего, включая утопии, антиутопии и реалистичные сценарии достижимого и пригодного для жизни «хорошего общества». Появление социотехнического воображаемого и сгенерированных образов будущего инициирует этико-философскую рефлексию, не ограничивающуюся вопросами прикладного характера, однако есть необходимость и в поисковых исследованиях, результаты которых могут быть полезны для дальнейших теоретических исследований. В статье представлены результаты сравнительного анализа образов будущего России, сгенерированных нейросетями GigaChat (Сбер, Россия) и ChatGPT (OpenAI, США). Утопия от GigaChat ориентирована на достижение технологического лидерства России, а от ChatGPT — на традиционалистские установки. Антиутопия по версии GigaChat — общество экологических катастроф с высоким уровнем социально-экономического расслоения и низким уровнем интеллектуального потенциала. ChatGPT конструирует российскую антиутопию вокруг коварной малочисленной элиты, которая разными способами, включая переписывание истории, старается законсервировать свое властное положение. «Хорошее общество» от GigaChat — утопия с ограничениями, а от ChatGPT — открытое поликультурное общество со смешанной экономической системой, ориентированное на устойчивое развитие и поддержание психического здоровья граждан. В статье показано, что разные ценностно-нормативные акценты в нейросетевых образах будущего обусловлены особенностями алгоритмов и данных, используемых для обучения больших языковых моделей.

Статья представляет собой эскиз теоретического подхода к человеческой культуре, в основе исследовательской «оптики» которого лежит концепт человекоразмерности, понимаемой как совокупность неустранимых естественных ограничений, которые человек как существо естественное накладывает на все мыслимое, чувствуемое, сделанное, измененное, сохраненное и используемое им. Культура складывается как многомерная сеть сцепок культурных объектов — сборок и пересборок, в которые вовлечены участвующие в практиках человекоразмерные и не-человекоразмерные артефакты, не-человеческие актанты и сам человек как условие и носитель практик. Люди в этой сети выступают мобильными узлами, перемещающимися по определенным траекториям повседневной среды обитания, степень «окультуренности» которой определяют «поджидающие» человека конфигурации уже расположенных в среде артефактов и не-человеческих актантов. Человек, перемещаясь по своим траекториям, в практиках сцепляется с артефактами среды, образуя временные культурные объекты; ими, а также культурными объектами, которые человек несет на себе, он может сцепляться с культурными объектами других людей на тех же (или пересекающихся) маршрутах. В результате взаимодействий со средой и другими людьми образуются сцепки и мультисцепки культурных объектов, которые складываются в сложную и всякий раз пересобирающуюся многомерную сеть. Конфигурации относительно воспроизводимых сцепок в сети культурных объектов мы называем удержаниями — их наличие определяет для данной сети состояние культуры; в случае же принудительности воспроизводимых удержаний мы говорим о состоянии цивилизации. В первой части статьи изложена концептуальная логика подхода, во второй части (представляющей собой эссе) — дан эскиз аналитической оптики, возможной при подобном подходе.

Сегодня мы возвращаемся к истории русской философии не столько для того, чтобы еще раз подчеркнуть ее зависимость от европейских методологических схем, сколько для того, чтобы осмыслить ее познавательное достоинство и положительно оценить ее вклад в развитие интеллектуальной культуры России, русского философского языка и русской речи. В декабре 2024 года в философском и научном сообществах отмечают юбилей натурфилософа, ученого, доктора медицины и хирургии Даниила Михайловича Велланского, оригинальные труды и переводы которого оказали влияние на развитие отечественной философии и науки XIX века. Пламенный методологический призыв Велланского к теоретизации и философской систематизации медицинского знания значительно отличался от нацеленной исключительно на практику отечественной медицины, стремящейся «экспериментально» познавать организм человека. И хотя натурфилософские рассуждения Велланского, опиравшегося на Шеллинга, но не копировавшего его, критиковались в среде ученых-медиков, его коллеги-философы, профессора Московского университета И.И. Давыдов и М.Г. Павлов проявили интерес к его попыткам приложения учения Шеллинга «к физическим предметам». Погружение интеллектуального наследия Д.М. Велланского в широкий контекст сегодняшних проблем философии и методологии науки и, конкретно, эпистемологии медицины, дает нам возможность по-новому интерпретировать его идею «целостности человека», которую он положил в основание медицины как науки. Особую актуальность эта мысль Велланского приобретает в контексте современных междисциплинарных исследовательских программ (например, экологизации медицинской практики), учитывающих человекоразмерный характер научного знания.

В статье интерпретация условной необходимости, которая важна для понимания причин будущих случайных событий у Аристотеля и семантики высказываний о таких событиях, дается в сфере праксиса. Для этого привлекаются концепция становления вещи как реализации ее сущности, пути расширения знания путем доказательства и указываются причины, ограничивающие полноту получаемых здесь знаний в силу недостатка информации о наступлении будущих случайных событий. Условная необходимость есть основание праксиса, где она создается выбором и решением человека в конкретной ситуации, что позволяет увидеть наши поступки не как абсолютно случайные. Указать абсолютный смысл условной необходимости за пределами теории сущности и становления трудно. Но ее отличие от необходимости безусловной позволяет сформировать основание для критики поступков, порождающих будущие случайные события. Поступки определяются условиями, которые действуют в нас и могут меняться вместе с нашими представлениями о текущем положении, о благе и путях его достижения. Эти условия можно назвать моральными. Поступок до своего совершения не необходим и не совершенно случаен, хотя становится необходимым после своего совершения. В том, что сам человек не контролирует формирование моральной условной необходимости и для него изменение мнений и предпочтений, как правило, оказывается спонтанным, содержится основание для критики поступка. Последний оправдывают, говоря о реализации сущности, и осуждают, указывая на моральную условную необходимость, связанную с сомнительными обстоятельствами, например с заблуждениями, предрассудками, леностью, безволием и пр.

Статья-отклик на книгу С.А. Никольского «Советское. Философско-литературный анализ» (М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2023. 392 с.) представляет собой диалог Олега Лейбовича (в тексте О.Л.) и Александра Казанкова (в тексте А.К.). Беседа затрагивает широкий круг вопросов, вызванных знакомством с указанным трактатом. В ходе дискуссии о возможности классификации предмета философского анализа С.А. Никольского в контексте какого-либо конкретного антропологического типа, было отмечено, что в современной российской социологии понятие «советский человек» как реальная социальная категория сформировалось в 60-е годы XX века. Присутствие этого типа в обществе до сих пор подтверждается результатами массовых опросов. Однако подобный сциентистский подход не вызывает интереса у С.А. Никольского. Для философа важно не то, существовал ли советский человек (и когда он существовал), а то, что он является персонажем обширной литературной традиции. Даже если присвоить ему статус ноуменальной вещи в-себе или гипотетического снежного человека, он является законным предметом литературно-философского анализа. Методология произведенного С.А. Никольским исследования позволила ему зафиксировать в образе советского человека две фундаментальных черты: подпольность и покорность. По мнению автора, эти человеческие качества обнаружены еще русскими литературными классиками (И.С. Тургеневым, Ф.М. Достоевским, Н.С. Лесковым и др.). В ходе обсуждения выясняется, что существование субстанциальных человеческих качеств проблематично, а подпольность и покорность — социально обусловленные черты этоса самой русской пишущей интеллигенции. Свой анализ философского трактата С.А. Никольского собеседники завершают обсуждением собственно «советского» в советском человеке.