Levels of Social Participation among Silver-Age Citizens and Factors of its Activation in the Region of Russia (Case of the Sverdlovsk Region)

Capa

Citar

Texto integral

Resumo

Introduction. The quality of life of silver-age people is associated not only with psychological, economic and physical well-being, but also with the peculiarities of interpersonal relations and the diversity of their social activity. The widespread ideology of active or “delayed aging” actualizes the study of the nature of inclusion of elderly citizens in various practices of social participation that fill their daily lives. The aim of the study is to reveal the level characteristics of social participation of citizens of silver age in the Sverdlovsk Oblast and the factors that determine them.

Materials and Methods. The article analyses the data from the survey of residents of the Sverdlovsk Region over the age of 60, the sample is structured by gender, age, and place of residence of the respondents (type of settlement). The authors’ survey method was used to determine the nature and frequency, level and type of social participation of the Urals elderly, to identify factors that contribute to or impede activity in old age.

Results. The study showed that socio-consumer participation characterized by activities “for oneself” and collective participation aimed at social integration “together with others” constitute the main content of social participation of the studied cohort. The participation of the elderly in the practices aimed at helping and caring (“for others”) is significantly lower, and a radical decrease in the activity of the elderly Urals residents is revealed when they switch to “civic participation”. It has been proved that the intensity of social participation of silver-age citizens living in cities is higher than in rural areas. The only exception is participation in civic activities. The same influence on the intensity of the different practices of social participation at all levels is exerted by the status of residence (independent or in a residential institution), the presence of close relatives and the frequency of Internet use.

Discussion and Conclusion. The identification of the levels and factors of social participation of older citizens creates an evidence base on the processes of active aging in a typical Russian region. The results of the study demonstrate the relevance of focusing regional social policy on aging and the non-profit sector on increasing the social participation of people and groups of the “silver” age. The article may be of interest to regional authorities, social protection and service institutions, the regional non-profit sector, offering tools for the development and implementation of effective social aging policies aimed at implementing resources and supporting the social participation of the older generation.

Texto integral

Введение. Потенциал социального участия граждан «серебряного» возраста в настоящее время далеко не полностью изучен и раскрыт в имеющейся литературе и исследовательской практике. Соответственно, ресурсы активности старшего поколения не всегда находят применение в различных сферах жизни общества. Во многом это касается и социокультурного развития территорий российских регионов, городов. Далеко не всегда понятно, как включение данной возрастной когорты в процессы социальных изменений способствует региональному развитию или решению текущих проблем местных сообществ, с одной стороны, и повышению качества жизни самих пожилых людей и их окружения ‒ с другой.

Качество жизни людей «серебряного» возраста обусловлено не только состоянием здоровья, экономического или эмоционального благополучия, но и качеством межличностных отношений, характером занятости, включенности в разные сферы жизнедеятельности. Ключевую роль играют социальные детерминанты – социальные связи, условия проживания, общения, занятости, социального взаимодействия через различные практики социального участия [1; 2]: от коммуникации с ближайшим окружением (семья, друзья, соседи) до включенности в общественно-политические процессы территориального развития.

Поддержание определенного статуса включенности граждан пожилого возраста в различные практики социального участия зависит от целого ряда факторов. В этом плане идеология активного или «отложенного старения» [3] как многоуровневого социетального, социального, индивидуального процесса зависит от государства, бизнеса, институтов гражданского общества, семьи и самого человека [4]. Понимание природы и динамики социальной активности пожилых россиян – важная научная и практико-ориентированная задача.

Цель исследования – раскрыть уровневые характеристики социального участия граждан «серебряного» возраста Свердловской области и факторы, их обусловливающие. На материалах опросов людей старшего возраста Свердловской области решаются две задачи: 1) выявление уровня сформированности и вариативности практик социального участия пожилых людей, их содержательного, смыслового наполнения; 2) поиск оснований для выработки управленческих решений, нацеленных на интеграцию разных форм самоорганизации людей пожилого возраста в социум и институциональные структуры с целью поддержки в социальной сфере и помощи в реализации потенциала старшего поколения.

Обзор литературы. Увеличение продолжительности жизни и высокие темпы роста возрастных групп старше 65 лет – общемировой тренд, который фиксируется в зарубежных[1] и российских статистических источниках[2]. Эти процессы становятся значимым фактором социальных трансформаций XXI в., изменений институциональных структур обеспечения занятости, социальной поддержки и социальной активности этих возрастных групп. В ответ на складывающиеся демографические тенденции в последние десятилетия все больше проявляется гуманистический тренд, наметившийся в изучении проблем старения общества. При этом стереотипы социальной пассивности и депривации людей старшей возрастной группы как проявления геронтологического эйджизма[3] [5;  6] мешают воспринимать их как активных субъектов социальных изменений в контексте политики активного старения [7; 8].

Либерализация старения предполагает переход от эксклюзии к инклюзии[4], поиск новых социальных моделей старения при отказе от негативных стереотипов старости[5], социальное конструирование новых смыслов старения на гуманистических основаниях[6] [9], новых представлений о субъектности серебряной общности, ее социальной активности, социальном участии. При этом явно недостаточно исследований, которые дифференцировали бы эту общность по уровням и факторам социального участия с учетом специфики процессов старения.

Определение понятия социального участия в пожилом возрасте сочетает несколько идей: совместность использования ресурсов в значимой для людей деятельности [10; 11]; их взаимодействие на индивидуальном, групповом и коллективном уровнях [12‒14]; многообразие сфер взаимодействия (социальная, хозяйственная, культурная, духовная, гражданская). Социальное участие людей старшего возраста интерпретируется нами как совместное использование ресурсов в различных видах деятельности, формах и уровнях в публичных и непубличных пространствах и отношениях [15, с. 231].

Вопросы типологизации социального участия людей третьего возраста эффективно решаются через анализ уровней вовлеченности [16; 17], инициативности и активности [18], сочетания целей и ресурсов участия [10]. Б. Пишкур и соавторы отделяют социально-потребительское участие от таких понятий, как расширение прав и возможностей, социальная инклюзия и участие [19]. На основе интеграции этих подходов в статье предлагается авторская концепция (Т. С. Киенко) типологизации социального участия «серебряной» общности с выделением четырех типов: социально-потребительское участие «для себя» как приобретение ресурсов для достижения собственных личностно значимых целей; коллективное участие направлено на социальную инклюзивность и самореализацию в процессе создания и использования ресурсов «вместе с другими»; продуктивное (помогающее) участие ‒ на воспроизводство ресурсов, помощь и заботу «для других»; гражданское участие ‒ на производство, передачу и перераспределение ресурсов «для социальных изменений».

Исследователи выделяют гендерные особенности реализации жизненных стратегий пожилых мужчин и женщин, отличия в их ролевом поведении, формировании новых идентичностей, восприятия жизненного пути [20]. Существенное влияние на жизнедеятельность и мироощущение пожилых людей оказывает цифровая трансформация, развитие цифровой грамотности [21], цифровизация волонтерской деятельности как способа преодоления социальной исключенности данной возрастной когорты [22]. Выделяют и влияние на пожилых граждан разного социального контекста жизнедеятельности в городе и сельской местности [23]. Ключевым фактором социальной активности пожилых граждан выступает трудовая активность и профессиональная занятость [23‒25], в том числе для сохранения персонального благосостояния после достижения пенсионного возраста [26].

Еще один важный маркер жизнедеятельности пожилых граждан – семейный статус, наличие родных и близких людей, способных не только включать престарелых родственников в свой жизненный контекст взаимодействия, но и предоставлять уход, компенсируя пробелы и снимая нагрузку с системы социального обслуживания [27]. Культура заботы в этом смысле становится результатом и процессом формирования практик социального участия пожилых с вовлечением их родственников в деятельность некоммерческого сектора [28]. Некоммерческий сектор в российских регионах – реальная инфраструктура гражданского участия поколения «серебряного» возраста. Вовлеченность в волонтерство дает возможность пожилым одновременно решать свои экзистенциальные проблемы и быть сопричастными к проблемам общества, создавать новые сообщества и взаимодействовать с местными властями для продвижения своих идей, способствуя преодолению социальной исключенности [29]. При этом важно отметить, что значительное место в российской социальной практике занимают «невидимые», повседневные неформальные коммуникации и взаимодействия людей старшего возраста в семейном, дружеском, соседском («ближнем») кругу, где в числе прочего сами старшие оказывают помощь и проявляют заботу.

Материалы и методы. Проведение опроса осуществлялось с опорой на авторский инструментарий и методику. Анкета включала 38 преимущественно полузакрытых вопросов, направленных на выявление видов, частоты, уровней, факторов активности в старшем возрасте в связке с ключевыми характеристиками статусов респондентов. Программа исследования и инструментарий прошли апробацию и экспертизу, с мая по сентябрь 2023 г. велся сбор эмпирических данных. Анкета распространялась по двум каналам: формальному (через специалистов региональных учреждений социального обслуживания, здравоохранения, сферы культуры) и неформальному (через сотрудников региональных и местных некоммерческих организаций, специализирующихся на работе с гражданами «серебряного» возраста, студентов, инициативных и неравнодушных граждан). В ходе исследования в Свердловской области был проведен опрос 690 жителей разных муниципальных образований региона от 60 до 98 лет по квотной выборке (доверительная вероятность 95 %, ошибка менее 5 %) в соответствии с квотами, отражающими ключевые параметры генеральной совокупности пожилых уральцев[7]. Все респонденты были проинформированы о цели исследования и выразили согласие к сотрудничеству. Выборка структурирована по полу (36 % мужчин и 64 % женщин), возрасту (33 % респондентов в возрасте 60‒64 лет, 34 % ‒ 65‒69 лет, 33 % ‒ старше 70 лет) и месту проживания респондентов (85 % жителей городской и 15 % ‒ сельской местности, согласно региональным распределениям).

В авторской методологии интегрированы подходы М. Левассер [11; 16], Э. Берри [18], А. Букова [10], Б. Пишкур [19]. Нами были выделены сферы, направленность деятельности, фиксировалась интенсивность (частота) социального участия. В методической базе исследования заложен инклюзивный подход к выделению уровней участия по типологии М. Левассер через выявление практик, характеризующих разную степень социальности пожилых людей. Уровни социального участия были дифференцированы от подготовки к взаимодействиям (1-й уровень) и формальной причастности (2-й уровень) к общению и взаимодействиям в повседневных практиках (3-й и 4-й уровни) и далее к помогающему поведению и гражданской активности (5-й и 6-й уровни). Статистическая обработка данных проводилась с использованием пакета программного обеспечения IBM SPSS Statistics 26. Статистическая значимость определялась с помощью коэффициентов корреляции Спирмана, Н-теста Краскала ‒ Уоллиса.

Результаты исследования. Рассмотрим уровневые характеристики социального участия людей старшего возраста. К 1-му уровню (подготовка к общению) относится уход за собой перед встречей с другими, приготовление пищи для своей семьи или угощений в ожидании гостей как формы подготовки к общению, просмотр телевизора, чтение книг, досуг, интеллектуальное развитие самостоятельно в целях обмена этими знаниями с другими и причастности к социальной жизни. На вопрос «Как часто Вы принимаете участие в подготовке к взаимодействиям с другими людьми (приготовление к встречам, покупки в магазинах, уход за жильем и пр.)?» лишь 6 % ответили «никогда», 94 % опрошенных старше 60 лет хотя бы изредка реализуют практики участия 1-го уровня, причем 74 % делают это не реже 1 раза в месяц (табл. 1). Интенсивность участия, варьируясь от 0 (никогда) до 5 (постоянно) в среднем составляет 3,4 балла.

2-й уровень (формальное нахождение с другими) – самостоятельный поход в кино, церковь, магазин, на прогулку для собственных целей, коммуникации в рамках текущих дел и задач, формальное членство в сообществах; присутствие на мероприятиях, обсуждениях, наблюдение за выполнением другими текущих дел. Включенность в практики участия 2-го уровня замерена по трем переменным: самостоятельность посещения учреждений для решения текущих задач (социальные и бытовые сервисы, больницы, коммунальные службы); самостоятельные прогулки; посещение учреждений для отдыха, развития, досуга (парки, музеи, театры, выставки и другие образовательные, спортивно-оздоровительные, культурно-досуговые учреждения). Большинство опрошенных пожилых людей (94 %) включаются в формальное нахождение с другими, из них 64 % регулярно. Прогулки совершают 91 % информантов (76 % на регулярной основе), в культурно-досуговую деятельность включены 90 % (51 % постоянно). В среднем практиками участия второго уровня охвачены 92 % респондентов, а 64 % – на регулярной основе, средний показатель интенсивности участия – 2,84 балла.

 

Таблица 1. Частота самостоятельного участия в подготовке к взаимодействиям (1 уровень) и в практиках формального пересечения с другими людьми (2 уровень), % от опрошенных[8]

Table 1. Frequency of participation in preparation for interactions (level 1) and in practices of formal intersection with other people (level 2), % of respondents

Частота участия / Frequency of participation

1-й уровень / Level 1

2-й уровень / Level 2

Подготовка к взаимодей-ствиям / Preparation for interaction

Решение текущих задач / Solving current problems

Посещение мест отдыха и развития / Visiting places of recreation

Прогулки /Walks

Никогда / Never

6

6

10

9

Раз в несколько лет / Once every few years

9

9

13

5

Несколько раз в год / Several times a year

11

21

26

10

Несколько раз в месяц / Several times a month

17

39

32

24

Несколько раз в неделю / Several times a week

29

18

14

26

Ежедневно / Daily

28

7

5

26

Всего / Total

100

100

100

100

 

3-й уровень (взаимодействия) – повседневные контакты с соседями, друзьями, членами семьи, сообществами, рассылка открыток в мессенджерах, телефонные и скайп-звонки, переписка по почте. Данный уровень участия замерялся через вопрос «Как часто Вы общаетесь лично или дистанционно (по телефону, почте, видеосвязи)?». При относительно высокой включенности в общение людей старшего возраста частота взаимодействия с разными субъектами различна (табл. 2). Закономерно, что чаще пожилые уральцы общаются с членами своей семьи и друзьями (около 90 %, причем почти 80 % регулярно), реже с соседями (71 %; 42 % регулярно), членами своих сообществ (59 %; 32 % регулярно), помогающими специалистами (социальными работниками) (50 %; 29 % регулярно).

 

Таблица 2. Частота взаимодействий (3 уровень) и совместной деятельности (4-й уровень) с другими людьми, % от опрошенных

Table 2. Frequency of interactions (level 3) and joint activities (level 4) with other people, % of respondents

Частота участия / Frequency of participation

Семья / Family

Друзья / Friends

Соседи / Neighbors

Сообщества / Community

Специалисты заботы / Caregivers

Частота общения с другими людьми (3-й уровень) /
Frequency of communication with other people (Level 3)

Никогда / Never

10

9

29

41

50

Раз в несколько лет / Once every few years

4

5

11

6

9

Несколько раз в год / Several times a year

6

9

18

11

12

Несколько раз в месяц / Several times a month

11

18

21

18

15

Несколько раз в неделю / Several times a week

24

26

11

15

10

Ежедневно / Daily

45

33

10

9

4

Всего / Total

100

100

100

100

100

Совместное посещение публичных мест для решения текущих задач (4-й уровень) / Joint visits to public places to solve current problems (Level 4)

Никогда / Never

20

29

48

45

49

Раз в несколько лет / Once every few years

13

14

14

10

10

Несколько раз в год / Several times a year

27

23

19

15

16

Несколько раз в месяц / Several times a month

24

22

12

18

17

Несколько раз в неделю / Several times a week

10

9

4

9

6

Ежедневно / Daily

6

3

3

3

2

Всего / Total

100

100

100

100

100

Совместное посещение публичных мест для отдыха и развития (4-й уровень) / Joint visits to public places for recreation and development (Level 4)

Никогда / Never

22

19

53

45

54

Раз в несколько лет / Once every few years

14

14

15

9

11

Несколько раз в год / Several times a year

30

28

18

17

14

Несколько раз в месяц / Several times a month

25

26

11

19

17

Несколько раз в неделю / Several times a week

8

11

3

9

3

Ежедневно / Daily

1

2

0

1

1

Всего / Total

100

100

100

100

100

 

В среднем практиками повседневного взаимодействия 3-го уровня охвачены 78 % опрошенных в Свердловской области лиц 60 лет и старше (60 % регулярно). Средний показатель интенсивности – 2,77 балла.

4-й уровень (совместная деятельность) – спортивные игры, праздники, совместные покупки, отдых, походы в магазин, театр, церковь, на прогулку, ярмарку, фестиваль; совместный досуг, образование и развитие в семье, дружеском, соседском кругу, участие в клубной и кружковой работе, проектах, в том числе на базе социальных учреждений, домов культуры, творческих, спортивных сообществ, общественных организаций. Замер включенности в практики участия четвертого уровня осуществлялся с помощью блока вопросов о совместном посещении различных мест и учреждений с членами своей семьи, друзьями, соседями, членами сообществ. Чаще всего пожилые уральцы организуют совместную деятельность с семьей и друзьями (около 80 %), причем до 40 % регулярно (с семьей  – чаще для решения текущих задач, с друзьями – для отдыха и развития) (табл. 2). Реже распространена совместная деятельность с членами сообществ (55 %, около 30 % регулярно), помогающими специалистами (46 %, более 20 % регулярно) и соседями (52 %, чаще для решения текущих задач). В среднем 63 % людей старшего возраста включены в практики совместной деятельности с ближайшим окружением, а 31 % делают это не реже раза в месяц. Средний показатель интенсивности – 1,58 балла.

5-й уровень (помощь другим) – волонтерская работа, участие в качестве соорганизатора, консультанта, выступающего, актера в выставках, форумах, акциях; опекунство, забота о близких (по видам помощи: материальная, физическая, бытовая, в том числе решение проблем, уход и забота, помощь в обучении, моральная поддержка).

Наиболее распространена моральная поддержка: в среднем ее оказывают кому-либо 73 % опрошенных. Помогающие инициативы направлены в первую очередь на семью и друзей, реже на соседей и сообщества (табл. 3). В среднем 61 % лиц старшей возрастной группы вовлечены в различные практики помощи другим, 28 % делают это регулярно. Средний показатель интенсивности ‒ 1,50 балла.

 

Таблица 3. Частота участия в помогающих практиках (5 уровень), в % от опрошенных

Table 3. Frequency of helping practices (level 5), in % of respondents

Частота участия / Frequency of participation

Семья / Family

Друзья / Friends

Соседи / Neighbors

Сообщества / Community

Специалисты заботы / Caregivers

Финансовая, материальная помощь / Financial and material support

Никогда / Never

14

22

39

53

41

Раз в несколько лет / Once every few years

8

18

20

12

17

Несколько раз в год / Several times a year

25

28

21

16

24

Несколько раз в месяц / Several times a month

25

21

14

13

14

Несколько раз в неделю / Several times a week

12

8

3

4

2

Ежедневно / Daily

16

3

3

2

2

Всего / Total

100

100

100

100

100

Физическая, трудовая помощь / Physical, labor support

Никогда / Never

20

23

40

52

49

Раз в несколько лет / Once every few years

10

14

20

13

17

Несколько раз в год / Several times a year

20

30

21

18

19

Несколько раз в месяц / Several times a month

22

26

14

12

11

Несколько раз в неделю / Several times a week

12

5

3

3

2

Ежедневно / Daily

16

2

2

2

2

Всего / Total

100

100

100

100

100

Моральная поддержка / Moral support

Никогда / Never

11

8

27

45

46

Раз в несколько лет / Once every few years

6

9

14

9

13

Несколько раз в год / Several times a year

10

16

22

15

18

Несколько раз в месяц / Several times a month

21

34

23

17

15

Несколько раз в неделю / Several times a week

21

17

9

9

4

Ежедневно / Daily

31

16

5

5

4

Всего / Total

100

100

100

100

100

 

6-й уровень социального участия (вклад в общество) включает политическое и гражданское участие; территориальное общественное самоуправление; координацию уличных комитетов, участие в организации субботников, акций, публичных мероприятий, обсуждений в целях решения текущих общественных вопросов и проблем, благоустройства территорий. Включенность в практики социального участия данного уровня замерялась по ответам респондентов на вопрос «Как часто Вы принимаете участие в работе комитетов, комиссий, публичных обсуждений, в общении с властью, партнерстве с социальными службами, НКО, иными организациями в целях решения текущих общественных вопросов и проблем людей и сообществ, города, страны (вне личных интересов и интересов близкого окружения)?». В целом хотя бы изредка принимали участие в названных практиках 59 % уральцев старше 60 лет, практически каждый четвертый (23 %) ‒ несколько раз в год, а 19 % ‒ регулярно (несколько раз в месяц, неделю и чаще). Средний показатель интенсивности вклада в общество составляет 1,24 балла.

В оценке включенности пожилых уральцев в практики участия можно заметить, что с каждым уровнем происходит снижение, особенно резкое при переходе к публичным, формальным практикам, когда участие требует выйти из зоны повседневной, замкнутой личной жизни. Лишь часть людей пожилого возраста находит смысл и возможность самореализации в публичных пространствах и отношениях. Большинство предпочитает включаться в неформальные практики участия, причем для некоторых это становится мнимой «зоной комфорта», добровольной изоляции, которая негласно поддерживается институциональной и социальной средой.

Представляет интерес анализ факторов, определяющих интенсивность социального участия уральцев «серебряного» возраста (табл. 4). На практики всех уровней оказывает влияние место проживания. Так, у городских пожилых людей интенсивность социального участия всех уровней, кроме гражданской активности, выше, что подтверждают данные зарубежных исследований [30]. На интенсивность участия всех уровней без исключения оказывает статус проживания (самостоятельно или в стационарном учреждении), наличие семьи и частота использования интернета. Фактор пола значим для участия третьего уровня, где женщины проявляют больше активности.

Таблица 4. Факторы, связанные с интенсивностью участия на каждом уровне

Table 4. Factors related to intensity of participation at each level

Факторы / Factors

1-й уровень / Level 1

2-й уровень / Level 2

3-й уровень / Level 3

4-й уровень / Level 4

5-й уровень / Level 5

6-й уровень / Level 6

Пол* / Sex

+

(0,084)

+

(0,119)

+

(0,250)

+

(0,133)

+

(0,171)

Возраст* / Age

+

(-0,083)

+

(-0,079)

+

(-0,187)

+

(-0,177)

Тип поселения* / Type of residence

+

(-0,129)

+

(-0,139)

+

(-0,121)

+

(-0,087)

+

(-0,103)

Образование* / Education

+

(0,272)

+

(0,261)

+

(0,269)

+

(0,192)

+

(0,221)

+

(0,246)

Самооценка здоровья* /Self-rated health

+

(0,268)

+

(0,261)

+

(0,209)

+

(0,250)

+

(0,311)

+

(0,196)

Отношение к помогающему поведению* / Attitude to assisting behavior

+

(0,098)

+

(0,205)

+

(0,241)

+

(0,254)

+

(0,311)

+

(0,168)

Частота использования интернета* / Internet usage frequency

+

(0,376)

+

(0,369)

+

(0,360)

+

(0,300)

+

(0,353)

+

(0,290)

Семейное положение и статус проживания** / Marital status and residence status

+

+

+

+

+

+

 

* Проверялись с помощью ранговой корреляции Спирмана, в скобках указан коэффициент корреляции, р < 0,05 / Validated using Spearman rank correlation, with correlation coefficient in parentheses, р < 0,05.

** Проверялись с помощью Н-теста Краскала ‒ Уоллиса / Tested using the Kraskal-Wallis H-test.

Чем выше уровень образования, тем интенсивнее практики участия первого, второго, третьего и шестого уровней. Важен и фактор самооценки уровня здоровья. С увеличением возраста и ухудшением здоровья объективно снижается и активность участия почти во всех сферах жизнедеятельности, но это снижение не равномерно.

Обсуждение и заключение. Как показывает исследование, интеграция авторской методологии и подходов зарубежных ученых оказалась вполне корректной. Практики социального участия первого уровня реализуют ситуативно 94 % граждан старшего возраста Свердловской области, 74 % ‒ регулярно. В формальные взаимодействия с другими (практики 2-го уровня) ситуативно включаются 94 % опрошенных, 64 % делают это на регулярной основе. Практиками социального участия 3-го уровня охвачены 78 % опрошенных, а регулярно поддерживают повседневные контакты с членами семьи, друзьями, соседями, сообществами в среднем 60 % респондентов. Практики социального участия 4-го уровня (совместной деятельности) присущи в среднем 63 % уральцев «серебряного» возраста, при этом треть опрошенных (31 %) делают что-либо совместно с другими не реже одного раза в месяц. Практики социального участия 5-го уровня характерны для 61 % респондентов, причем 28 % делают что-либо для других людей регулярно. В гражданское участие 6-го уровня ситуативно вовлекались 59 % пожилых уральцев, около четверти ‒ регулярно.

Исследование показало, что социально-потребительское участие, характеризующееся деятельностью «для себя» (1-й уровень) и коллективное участие, направленное на социальную инклюзивность и самореализацию «вместе с другими» (2-й, 3-й и 4-й уровни) похожи и составляют основное содержание участвующей деятельности людей старшего возраста Свердловской области. Разрыв начинается при переходе к «помогающему» участию «для других», направленному на помощь и заботу (5-й уровень), где уровень включенности заметно ниже. Радикальный разрыв намечается при переходе к «гражданскому участию» (6-й уровень), где уровень низок.

Выявление факторов, влияющих на интенсивность практик разных уровней, показывает проблемные зоны, в которых востребованы меры активизации социального участия, профилактики и преодоления социального исключения пожилых граждан. Можно обозначить роль и возможности некоммерческого сектора. Региональная специфика Свердловской области обусловлена во многом структурой экономики и географическим положением. Регион расположен в рискогенной для сельского хозяйства климатической зоне, в нем небольшое число сельских населенных пунктов по сравнению с городами разных типов. С учетом малонаселенности этих поселений, территориальной отдаленности от регионального центра, а также выявленного в исследовании более низкого участия в практиках 1‒5-го уровней важным видится проблематизация социальной исключенности пожилых, проживающих в сельской местности, и преодоления разрыва социальных связей. Еще одна проблемная зона – проживание пожилых в стационарных учреждениях, где явно снижается интенсивность социального участия всех уровней.

С учетом влияния на все уровни участия фактора использования интернета для региональных некоммерческих организаций открываются перспективы и возможности активизации участия пожилых граждан, проживающих за пределами крупных городов и в стационарных учреждениях. Наши результаты подтверждают социальную перспективность и ресурсность практик повышения цифровой грамотности старшего поколения [22] и выводы коллег о том, что вовлечение пожилых в гражданскую активность способствует преодолению их социального исключения [31]. При этом практики помогающего поведения и гражданского участия должны формироваться в процессе научения и нарабатываться на основе продолжительного вовлечения с учетом трансгрессивности и кумулятивного накопления опыта участия. На наш взгляд, просоциально настроенные граждане «серебряного» возраста, имеющие высшее образование и опыт участия, выступают ресурсом развития некоммерческого сектора, формирования социального капитала в российских регионах [32], обогащения жизненного мира и повышения благополучия самой когорты пожилых уральцев. Ресурсом видится и потенциал самих старших и их вовлечение в неформальные семейные, соседские, дружеские практики, которые показали свою результативность в условиях пандемии [22; 23; 27; 31; 33].

В целом выявление уровней и факторов социального участия пожилых жителей Свердловской области формирует доказательную информационную базу о процессах активного старения в одном, хотя и достаточно типичном российском регионе, что безусловно является определенным ограничением реализованного исследования. Однако предложенная методология задает перспективы дальнейших исследований, в том числе сравнительных, когда с инклюзивным подходом, ориентированным на изучение социального капитала «серебряной» общности, могут быть интегрированы и остальные, имеющие в своем арсенале методологический потенциал изучения и иных ее ресурсов.

Углубление представлений об уровневых характеристиках социального участия граждан «серебряного» возраста является важным инструментом в разработке и реализации политики, направленной на преодоление геронтологического эйджизма, создание инклюзивного и поддерживающего общества для всех его членов, уважения прав и достоинства старшего поколения. Понимание факторов, активизирующих разные практики социального участия в старшем возрасте, создает почву для разработки эффективных управленческих решений на уровне региональной власти и поддержки неформальных инициатив старшего поколения. Результаты позволяют обозначить также перспективы для регионального некоммерческого сектора, его роль в разработке и реализации социальной политики, управлении публичными ресурсами как среды, формирующей доверие, «исправляющей» цифровое неравенство между пожилыми и молодыми гражданами, продвигающей различные практики гражданского участия и программы поддержки социальной активности пожилых людей.

[1]  Estimating Age-Specific Fertility Rate in the World Population Prospects: A Bayesian Modelling Approach. Technical Paper / F. Chao [et al.] ; United Nations, Department of Economic and Social Affairs, Population Division UN DESA/POP/2023/TP/No. 6. New York, 2023. 37 р.

[2]  Численность населения Российской Федерации по полу и возрасту [Электронный ресурс] // Федеральная служба государственной статистики : сайт. URL: https://rosstat.gov.ru/compendium/document/13284 (дата обращения: 05.02.2024)

[3]  Palmore E. B. Ageism: Negative and positive, 2nd ed. New York : Springer. 1999. 288 р.

[4]  From Exclusion to Inclusion in Old Age: A Global Challenge / eds. by N. Scharf, N. C. Keating. Bristol, UK : Polity Press, 2012. 192 р. https://doi.org/10.1332/policypress/9781847427731.001.0001

[5]  Vincent J. A. Old Age. London ; New York : Routledge, 2003. 208 р. https://doi.org/10.4324/9780203449929

[6]  Handbook of Theories of Aging / eds. by V. L. Bengston [et al.]. 2nd ed. New York : Springer, 2009. 516 р.

[7]  Статистический портрет пенсионера Свердловской области [Электронный ресурс] // Социальный фонд России : сайт. URL: https://sfr.gov.ru/branches/sverdlovsk/news/~2022/09/30/239639 (дата обращения: 05.02.2024).

[8]  Здесь и далее в статье таблицы составлены авторами по материалам исследования.

×

Sobre autores

Maria Pevnaya

Ural Federal University named after the First President of Russia B. N. Yeltsin

Email: m.v.pevnaya@urfu.ru
ORCID ID: 0000-0003-3591-1181
Scopus Author ID: 57200641582
Researcher ID: E-4080-2014

Dr.Sci. (Sociol.), Associate Professor, Head of the Chair of Sociology and Technology of Public Administration

Rússia, 29 Mira St., Yekaterinburg 620062, Russian Federation

Elena Shuklina

Ural Federal University named after the First President of Russia B. N. Yeltsin

Email: e.a.shuklina@urfu.ru
ORCID ID: 0000-0001-6478-4332
Scopus Author ID: 6603641875
Researcher ID: E-6113-2014

Dr.Sci. (Sociol.), Professor, Professor of the Chair of Sociology and Technology of Public Administration

Rússia, 29 Mira St., Yekaterinburg 620062, Russian Federation

Tatiana Kienko

Southern Federal University

Autor responsável pela correspondência
Email: tskienko@sfedu.ru
ORCID ID: 0000-0002-5558-2322
Scopus Author ID: 57190946503
Researcher ID: A-3828-2017

Cand.Sci. (Sociol.), Associate Professor of the Social Technologies Chair

Rússia, 105/42 Bolshaya Sadovaya St., Rostov-on-Don 344006, Russian Federation

Bibliografia

  1. Wu S., Wang R., Zhao Y., Ma X., Wu M., Yan X., He J. The Relationship between Self-Rated Health and Objective Health Status: A Population-Based Study. BMC Public Health. 2013;13:320. https://doi.org/10.1186/1471-2458-13-320
  2. Katagiri K., Kim J.H. Factors Determining the Social Participation of Older Adults: A Comparison between Japan and Korea Using EASS 2012. PLoS One. 2018;13(5):e0194703. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0194703
  3. Grigorieva I.A., Parfenova O.A., Galkin K.A. Conference “Extended adulthood / delayed ageing in a time of post-covid and uncertainty”. Journal of Sociology and Social Anthropology. 2023;26(1):258‒262. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.31119/jssa.2023.26.1.10
  4. Saraliyeva Z.H. Resource Support for Delayed Aging. Vestnik of Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod. Series: Social Sciences. 2023;(4):92‒101. (In Russ., abstract in Eng.) Available at: http://www.vestnik-soc.unn.ru/ru/nomera?anum=12202 (accessed 01.02.2024).
  5. Palmore E.B. Research Note: Ageism in Canada and the United States. Journal of Cross-Cultural Gerontology. 2004;19:41–46. https://doi.org/10.1023/B:JCCG.0000015098.62691.ab
  6. Palmore E.B. The Ageism Survey: First Findings. The Gerontologist. 2001;41(5):572–575. https://doi.org/10.1093/geront/41.5.572
  7. Grigorieva I.A., Kolosova G.V. Social Interactions in Long-Term Care. Advances in Gerontology. 2021;34(6):919–927. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.34922/AE.2021.34.6.014
  8. Rogozin D.M. Liberalization of ageing, or labor, knowledge and health in old age. Sociological Journal. 2012;(4):62‒93. (In Russ., abstract in Eng.) Available at: https://www.journal-socjournal.ru/index.php/socjour/article/view/19 (accessed 01.02.2024).
  9. Alley D.E., Putney N.M., Rice M., Bengtson V.L. The Increasing Use of Theory in Social Gerontology: 1990–2004. The Journals of Gerontology: Series B. 2010;65B(5):583–590. https://doi.org/10.1093/geronb/gbq053
  10. Bukov A., Maas I., Lampert T. Social Participation in Very Old Age: Cross-Sectional and Longitudinal Findings from BASE. The Journals of Gerontology: Series B. 2002;57(6):510–517. https://doi.org/10.1093/geronb/57.6.p510
  11. Levasseur M., Lussier-Therrien M., Biron M.L., Raymond É., Castonguay J., Naud D., et al. Scoping Study of Definitions of Social Participation: Update and Co-Construction of an Interdisciplinary Consensual Definition. Age and Ageing. 2022;51(2):afab215. https://doi.org/10.1093/ageing/afab215
  12. Amagasa S., Fukushima N., Kikuchi H., Oka K., Takamiya T., Odagiri Y., Inoue S. Types of Social Participation and Psychological Distress in Japanese Older Adults: A Five-Year Cohort Study. PLoS ONE. 2017;12(4):e0175392. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0175392
  13. Dehi A.M., Mohammadi-Shahboulaghi F. Social Participation of Older Adults: A Concept Analysis. International Journal of Community Based Nursing and Midwifery. 2020;8(1):55‒72. https://doi.org/10.30476/IJCBNM.2019.82222.1055
  14. Serrat R., Scharf T., Villar F., Gómez C. Fifty-Five Years of Research into Older People’s Civic Participation: Recent Trends, Future Directions. The Gerontologist. 2020;60(1):e38‒e51. https://doi.org/10.1093/geront/gnz021
  15. Kienko T.S. Social Participation of the Elderly: Approaches to Analysis and Assessment Tools. Russian Sociological Review. 2023;22(2):225‒260. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.17323/1728-192x-2023-2-225-260
  16. Levasseur M., Richard L., Gauvin L., Raymond E. Inventory and Analysis of Definition of Social Participation Found in the Aging Literature: Proposed Taxonomy of Social Activities. Social Science & Medicine. 2010;71(12):2141‒2149. https://doi.org/10.1016/j.socscimed.2010.09.041
  17. Jones C.A., Jhangri G.S., Yamamoto S.S., Hogan D.B., Hanson H., Levasseur M., et al. Social Participation of Older People in Urban and Rural Areas: Canadian Longitudinal Study on Aging. BMC Geriatrics. 2023;23:439. https://doi.org/10.1186/s12877-023-04127-2
  18. Berry H.L., Rodgers B., Dear K.B.G. Preliminary Development and Validation of an Australian Community Participation Questionnaire: Types of Participation and Associations with Distress in a Coastal Community. Social Science and Medicine. 2007;64(8):1719‒1737. https://doi.org/10.1016/j.socscimed.2006.12.009
  19. Piškur B., Daniëls R., Jongmans M.J., Ketelaar M., Smeets R.J., Norton M., Beurskens A.J. Participation and Social Participation: Are they Distinct Concepts? Clinical Rehabilitation. 2014;28(3):211–220. https://doi.org/10.1177/0269215513499029
  20. Vasilyeva E.N., Skobelina N.A., Nikolenko N.A., Dulina N.V. Social Activity of Elderly People in Modern Russia: Gender Aspect. Logos et Praxis. 2018;17(2):44‒47. (In Russ., abstract in Eng.) Available at: https://psst.jvolsu.com/index.php/ru/component/attachments/download/1199 (accessed 01.02.2024).
  21. Ptitsyna N.A. Computer Literacy Acquisition by the Elderly: Gender Perspective. Vestnik of Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod. Series: Social Sciences. 2018;(4):81‒89. (In Russ., abstract in Eng.) Available at: http://www.vestnik-soc.unn.ru/ru/nomera?anum=10610 (accessed 01.02.2024).
  22. Galkin K. Digitalization of Older People’s Volunteering during the Pandemic: Opportunities and Barriers of the Artificial Intelligence. The Journal of Social Policy Studies. 2022;20(3):377‒392. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.17323/727-0634-2022-20-3-377-392
  23. Parfenova O., Petukhova I. Covid-19 Pandemic Impact on Older People in Urban and Rural Contexts. Sociological Studies. 2022;(5):71‒80. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.31857/S013216250018704-7
  24. Kosharnaya G.B., Schanina E.V. Deprivation Factors for the Elderly in the Social-labor Sphere: A Regional Aspect. RUDN Journal of Sociology. 2019;19(3):481‒493. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.22363/2313-2272-2019-19-3-481-493
  25. Оsmuk L.A., Nezamaeva O.B. Social Activity of Elderly People Living in a Large City: Opportunities and Challenges. Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 2021;(62):102‒110. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.17223/1998863X/62/9
  26. Grigorieva I.A., Parfenova O.A., Petukhova I.S. Employment and Social Exclusion of Elderly Citizens (Review of the European Conferences). Sociological Studies. 2018;(5):157‒159. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.7868/S013216251805015X
  27. Shchanina E.V. Behavioral Practices of Senior Citizens Aimed at Improving Their Well-Being in Contemporary Russia. Monitoring of Public Opinion: Economic and Social Changes. 2021;(2):138–161. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.14515/monitoring.2021.2.1702
  28. Grishina E.E., Tsatsura E.A. Social Service for the Elderly: What Is Happening and Is Development Possible? The Authority. 2019;27(3):145‒154. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.31171/vlast.v27i3.6433
  29. Grigoryeva I., Parfenova O. The Role of NGOs in the Development of Community Care in Russia. The Journal of Sociology and Social Anthropology. 2021;24(1):79‒104. (In Russ., abstract in Eng.) Available at: http://jourssa.ru/jourssa/article/view/2321 (accessed 01.02.2024).
  30. Nguyen H.H. Social Adaptation of the Elderly to Digital Transformation of Society: The Sociological Research in Hanoi Capital and Ho Chi Minh City (Vietnam). Russian Journal of Regional Studies. 2023;31(2):375–392. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.15507/2413-1407.123.031.202302.375-392
  31. Parfenova O.A. Engaging Older People in Volunteering and Civic Activities As a Tool to Overcome Social Exclusion. Monitoring of Public Opinion: Economic and Social Changes. 2020;(4):119‒135. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.14515/monitoring.2020.4.1580
  32. Panchenko O.L. Quality of Social Capital of a Region as a Factor in the Development of Civil Society (the Case Study of the Non-Profit Sector). Russian Journal of Regional Studies. 2019;27(1):156‒173. (In Russ., abstract in Eng.) https://doi.org/10.15507/2413-1407.106.027.201901.156-173
  33. Golubeva E., Emelyanova A., Kharkova O., Rautio A., Soloviev A. Caregiving of Older Persons during the COVID-19 Pandemic in the Russian Arctic Province: Challenges and Practice. International Journal of Environmental Research and Public Health. 2022;19(5):2775. https://doi.org/10.3390/ijerph19052775

Este site utiliza cookies

Ao continuar usando nosso site, você concorda com o procedimento de cookies que mantêm o site funcionando normalmente.

Informação sobre cookies