Moral and Legal Dimensions of the “Kumanin Case” Valentina V. Borisova

Full Text

Изначально «куманинское наследство» не предвещало стать «несчастным» в жизни Ф. М. Достоевского. Роковой печати на нем не было.

Всех Куманиных; знаменитых и богатых московских купцов, отличала щедрость на благотворительные дела. Так, отец Александра Алексеевича Куманина, мужа тетки писателя Александры Федоровны, Алексей Алексеевич Куманин (1751–1818), будучи городским головой в Москве в один из наиболее драматичных периодов истории России (с августа 1811 по март 1813 г.), в 1812 г. внес 50 тысяч рублей на ополчение и на постройку храма Христа Спасителя со словами: «Мне дал их Бог, а я отдаю отечеству» (см.: [Сукина: 189]).

Среди многочисленных благотворительных дел Куманиных — открытие в Москве двух больших богаделен, строительство Спасо-Преображенской церкви на Большой Ордынке и Никольской церкви в Переславле-Залесском, откуда купцы вели свой род. В 1830-е гг. на средства братьев Куманиных (сыновей Алексея Алексеевича Константина, Валентина и Александра) и московских купцов Шестовых был возведен Троицкий собор в СвятоДаниловом монастыре.

Репутацию филантропа, «известного по своему человеколюбию и благотворительности», имел и Александр Алексеевич Куманин [Нечаева: 189], получивший от генерал-губернатора Москвы князя Дмитрия Голицына ряд наград за свою благородную деятельность. В 1834 г. — орден св. Анны 3-й степени за усердие «на пользу нуждающихся московских жителей», которым в течение шести месяцев выдавались мука и хлеб. Много пожертвований А. А. Куманин сделал Московскому коммерческому училищу, за что в 1839 г. ему был вручен орден св. Станислава 4-й степени. Как богатого, но скромного благотворителя характеризовал А. А. Куманина в своих воспоминаниях А. М. Достоевский. Не менее важны заслуги Александры Федоровны Куманиной, сыгравшей «наиболее значительную роль в жизни всей семьи Достоевских и самого писателя» [Нечаева: 20].

Репродукции портретов Александра Алексеевича и Александры Федоровны Куманиных (см. Илл. 1 и 2) заслуженно висят в московском музее Достоевского. Это дар потомков Достоевских А. М. Лениной и М. В. Савостьяновой, сделанный в 1957 г.

 

Илл. 1 и 2. Портреты А. А. Куманина и А. Ф. Куманиной.  Художник К. Н. Воронов. Акварель. 1842

Без этих людей он не стал бы великим романистом. С детства и до зрелых лет Федор Михайлович получал от богатых родственников необходимую помощь.

Куманины помогали всем своим семерым крестникам Достоевским: из чувства христианского долга перед ними, сострадательной памяти о Марии Федоровне, их рано умершей матери, и благодарности к их отцу, Михаилу Андреевичу, который когда-то излечил от серьезной болезни Александра Алексеевича.

К сожалению, наследники не смогли принять эстафету примирения, на которое оказались способны Александр Алексеевич Куманин и Михаил Андреевич Достоевский. По семейному преданию, после затянувшей ссоры они в январе 1832 г., исполняя желание умирающего тестя Федора Тимофеевича Нечаева, дали у его одра обещание позабыть взаимные обиды и сохранять родственные отношения:

«Зятья <…> пожали другъ другу руку и поцѣловались, тогда дѣдушка плюнулъ, велѣлъ одной изъ дочерей растерѣть ногою этотъ плевокъ сказавъ: Пусть также разотрется и уничтожится ваша ничтожная вражда, — какъ растертъ и уничтоженъ этотъ плевокъ Вашего умирающаго отца! При чемъ обѣ жены примирившихся плакали навзрыдъ»¹.

А. М. Достоевский отмечал: «…дядя Александръ Алексѣевичъ сдѣлалъ очень много добра нашему семейству, а по смерти папеньки, онъ пріютилъ насъ пятерыхъ сиротъ (два старшихъ брата были уже въ П<етер>бургѣ) и сдѣлался истиннымъ нашимъ благодѣтелемъ, въ особенности трехъ сестеръ, которымъ при замужествѣ ихъ далъ большія приданыя…»². Они получили от А. А. Куманина по 25 тысяч серебром. Варвара Михайловна купила на эти деньги два дома в Москве, Александра Михайловна приобрела дом в Петербурге, Вера Михайловна выкупила у сонаследников имение в Даровом [Хроника…: 178], которое осталось после отца.

В своих воспоминаниях Андрей Михайлович подробно излагает историю раздела первого наследственного имения между тремя братьями и тремя сестрами, получившими деньгами свои доли от его продажи в 1852 г. Федор Михайлович в этом деле не мог участвовать, поскольку еще в 1844 г. отказался от своей части наследства, получив 1000 руб. серебром³. По словам М. М. Достоевского, который поручился за брата перед опекуном П. А. Карепиным, Федор уступил свою часть «за бесценок. Даже совестно покупать у него за эту цену» (Д30; 28₁, 420). Получив «500 руб. <…> разом» (остальная сумма выплачивалась по 10 рублей серебром в месяц), Достоевский писал Михаилу Михайловичу: «Теперь я отделен от вас от всех со стороны всего общего <наследства>; остались те путы, которые покрепче всего, что ни есть на свете, и движимого и недвижимого» (Д30; 28₁, 104).

История получения Достоевским денег в счет будущей части его наследства (что влекло за собой ее уменьшение) повторилась в жизни писателя во второй раз через 20 лет и была связана уже с «куманинским делом», причем надежды Достоевского на крепость родственных уз не оправдались ни в первом, ни во втором случаях.

По добросовестному и подробнейшему свидетельству Андрея Михайловича, «братъ Мих<аилъ> Мих<айловичъ> получилъ во все время со смерти отца 2745 руб. серебр.; я получилъ 1475 руб. и братъ Николай Мих<айловичъ> 871 рубль, т. е. всего получено нами капиталу 5091 руб. серебромъ или 17818 рубл. ассигнац.»⁴ (во времена Достоевского один рубль серебром был равен 3,5 руб. ассигнациями). После продажи имения в 1852 г. «чистый капитал» составил 25 450 руб. ассигнациями, из них братьям причиталось: Михаилу — 1 725 руб., Андрею — 6 170 руб. и Николаю — 8 284 руб., сестрам по закону — ³/₁₄ части наследства — 9 270 руб.⁵ В конечном счете после того, как Ивановы выкупили имение за 50 000 руб. ассигнациями, Андрей Михайлович, например, получил деньги за свою часть «въ нѣсколько большемъ количествѣ а именно 2000 рублей серебромъ»⁶.

Таким образом, доля младшего брата Достоевского от общего наследства составила 3 475 рублей серебром. На этом фоне тысяча рублей, выданная Федору Михайловичу в 1845 г. в счет родительского наследства, выглядела, как выразился П. А. Карепин, достаточно «мизерной» в сравнении с остальными наследниками, которые, за исключением Михаила Михайловича, никак не поддерживали брата-каторжника материально.

Тем не менее до тяжбы по второму, куманинскому, наследству, отношения между братьями и сестрами Достоевскими оставались еще по-родственному теплыми, что подтверждается многочисленными примерами материальной поддержки больного брата Николая, которому все родственники понемногу помогали практически на протяжении всей его жизни. Не оставался без помощи братьев и сестер Федор Михайлович, хотя до 1858 г. деньги в ссылку ему отправлял один Михаил Михайлович. Только позже старшая сестра В. М. Карепина прислала в Семипалатинск 200 рублей на свадьбу с М. Д. Исаевой (Д30; 28₁, 260), а младшая сестра А. М. Голеновская выслала Федору Михайловичу в Тверь 100 рублей на покупку шубы (Д30; 28₁, 335, 501), также сестры вместе с друзьями писателя обустроили ему квартиру по возвращении в Петербург [ЛН: Т. 86, 377].

До поры до времени хорошие отношения между сестрами и братьями Достоевскими сохранялись. Как вспоминает Андрей Михайлович, он часто навещал Михаила Михайловича в Петербурге в 1856 г., обедал у него, вместе с ним проводил вечера у Голеновских:

«Всё это время, я успокоенный окончанiемъ своего Петербургскаго дѣла, проводилъ очень прiятно въ кругу многочисленныхъ родныхъ, но преимущественно конечно бывалъ у сестеръ и у Дяди»⁷.

Узнав о производстве Федора Михайловича в чин прапорщика, «всѣ были очень обрадованы этимъ, а дядя за обѣдомъ велѣлъ матушкѣ Тещѣ (такъ звалъ онъ бабушку Ольгу Яковлевну<)> распорядиться на счетъ Шампанскаго и мы всѣ выпили здоровье вновь произведеннаго Прапорщика»⁸.

Примечателен, например, следующий факт взаимоотношений Андрея Михайловича с младшей сестрой в это время:

«Въ послѣднiе же дни, я съ помощiю сестры Александры Михайловны купилъ для Домники въ лучшемъ магазинѣ, бархатный бурнусъ, на что и употребилъ деньги подаренные мнѣ⁹дядею»¹⁰.

В разгар же «куманинского процесса» отношения между братьями и сестрой Александрой разладились совершенно, в 1874 г. Федор Михайлович с горечью сказал о ней: «А уж какая родственница — и говорить нечего» (Д30; 29₁, 313).

Со временем охлаждение в отношениях братьев с сестрами, которых уже заботило завещание тетушки, впадавшей в слабоумие, становилось все заметнее. После ее смерти, когда куманинское наследство было разделено не по завещанию, а по суду, сестры посчитали себя обделенными, поскольку согласно статье 1130 Свода законов Российской империи 1835 г., сохранявшего свое действие до 1917 г., они могли получить из всего наследственного имения только четырнадцатую часть, а из движимого — восьмую часть, которые должны были выплатить им братья. Конечно, это обстоятельство не способствовало укреплению родственных уз, что отмечает в своих «Воспоминаниях» и Андрей Михайлович:

«Былъ у Сестры Варвары Михайловны, за тѣмъ у Сестры Вѣры Михайловны, а за тѣмъ у Тетушкѣ Александры Ѳедоровны. Сестеръ засталъ здоровыми и живущихъ по прежнему. Тетушку же нашелъ, въ очень плачевномъ состояніи. — Она уже почти потеряла всю память и быстро впадала въ сумасшествіе. — Впрочемъ меня она узнала, долго цѣловала, и все повторяла ключики, ключики, ключики….. <…>. Обѣ сестры приняли мою жену довольно привѣтливо, — но мнѣ казалось что пріёмъ былъ не особенно родственный»¹¹.

Спустя годы Андрей Михайлович, по сути, констатирует полный разрыв отношений со всеми сестрами:

«Наконецъ, третій и послѣдній тысячный¹² билетъ, былъ размѣнянъ мною уже въ 1886 году, на уплату сестрамъ Варварѣ Михайловнѣ (289 р.) и Вѣрѣ Михайловнѣ (578 руб.) присужденныхъ имъ къ уплатѣ съ насъ наслѣдниковъ съ имѣнія оставшагося¹³ отъ Тетки А. Ѳ. Куманиной, за каковое имѣніе, я за свою часть не получилъ еще ни копѣйки, а долженъ былъ уплатить до 900 рублей (Сестрѣ Александрѣ Михайловнѣ я уплатилъ еще прежде (тоже 578 руб.), по энергическому срочному требованію Сестеръ. — И не имѣй я тогда этихъ денегъ для срочной уплаты, то дѣло для меня кончилось бы скандаломъ. Было бы приступлено къ продажѣ съ молотка моего движимаго Имущества¹⁴ то есть носильнаго платья и прочей квартирной обстановки»¹⁵.

Здесь речь идет о трех государственных пятипроцентных билетах по одной тысяче рублей серебром, полученных Андреем Михайловичем незадолго до кончины Михаила Михайловича по завещанию А. А. Куманина¹⁶. Такую же сумму получили Федор Михайлович и Михаил Михайлович, что заставило их воскликнуть: «Дай Бог небесного царствия дяде…» (Д30; 28₂, 45). Эти деньги были потрачены на издание журнала «Эпоха», но их не хватило, и братья обратились за помощью к А. Ф. Куманиной. По этому поводу Федор Михайлович писал Андрею Михайловичу:

«…я в 1864 году получил от тетки (по смерти брата Миши) всё, что мне следовало получить по завещанию, то есть 10 000, — и даже, по совести моей, сознаюсь, что должен ей за эти 10 000 проценты, о которых она просила меня в случае успеха журнала. (Я брал на журнал покойного брата — “Эпоху”)» (Д30; 29₁, 96).

Действительно, куманинские деньги целиком ушли на уплату долгов М. М. Достоевского и поддержку его семейства:

«…10 000, взятые мною от тетки в 1864 году, сейчас по смерти брата, были мною тотчас же употреблены все до копейки для уплаты самых беспокойных долгов брата и на поддержку братниного журнала, которого я сам собственником не был ни с какой стороны. Деньги же отдал безо всяких документов. А между тем эти деньги — были вся надежда моя в жизни. <…> Отдав эти 10 000 в пользу семейства брата, я отдал им и мое здоровье: я целый год работал как редактор день и ночь. <…> Итак, я решился убить тогда эти 10 000 на чужое дело, не взяв никакой расписки или документов. Но журнал лопнул (хотя и оказалось 2000 подписчиков, но деньги подписки ушли на уплату долгов, а мне не у кого уже было достать денег) — и я продолжал платить за долги и брата и журнала, принадлежавшего не мне, а семейству. Я выплатил наличными (кроме 10 000 теткиных) еще до одиннадцати тысяч из своих денег. Тогда я “Преступление и наказание”, мой роман, продал вторым изданием за 7000 р., да 2000 р. из полученных за Полное собрание сочинений моих пошли в уплату же по журналу и братниных долгов, да с Каткова получил тогда 6000 р. за первое издание (в его журнале) “Преступления и наказания”.
Кончилось тем, что я и теперь еще 4000 должен по векселям за журнал и за долги брата (и рискую сидеть в тюрьме, если не исправятся мои обстоятельства). Мог бы я сказать и еще, куда я истратил много денег, безо всякой для себя пользы, а единственно на пользу других, тоже через смерть брата — но умолчу; всё, что я говорил сейчас, и без того похоже на похвальбу. Но не осуждай и размысли — я не хвалюсь, а оправдываюсь. Ну какой я стяжатель и можно ли меня-то уж назвать стяжателем! Всё же, что я рассказывал о том, как я истощил себя и здоровье мое, платя чужие долги, есть истина, ибо всему этому сто свидетелей» (Д30; 29₁, 97–98).

Так писатель объяснялся перед родными сестрами и братьями, полагавшими, что свою часть он получил сполна и на большее не имеет права претендовать. При этом фактически своей долей куманинского наследства он не воспользовался. Нравственную сторону этого дела отметил Н. М. Достоевский в письме к Андрею Михайловичу:

«Братъ Ѳедоръ принялъ на себя всѣ долги покойнаго брата <Михаила>, да кромѣ того почти одинъ содержитъ семейство покойнаго» (выделено мною. — В. Б.)¹⁷.

По заключению И. Л. Волгина, Федор Михайлович «работал “как вол”, дабы вытащить из нужды жену и детей покойного брата Михаила, чьи долги по журналу “Эпоха” взял на себя. Хотя, заметим, мог бы и не приносить эту братскую жертву» [Волгин: 1038].

Но Достоевский, полагая, что деньги можно будет получить именно от занятий журналистикой, рискнул продолжить издание «Эпохи» [Захаров: 801]. Об этом свидетельствует черновик «Объяснительной записки о причинах, вызвавших прекращение журнала “Эпоха”»:

«…я, Ѳедоръ Достоевскій, не былъ ни наслѣдникомъ, ни даже¹⁸ участникомъ въ правѣ изданія¹⁹ журнала; но какъ братъ покойнаго, видя что семейство его осталось послѣ его смерти въ нищетѣ и въ долгахъ и расчитывая, что поднятіемъ журнала, въ случаѣ успѣха²⁰, можно не только уплатить долги, но даже придать изданію, освобожденному отъ долговъ, даже нѣкоторую цѣнность — я,²¹ побудивъ вдову покойнаго, Эмилію Достоевскую, къ продолженію изданія журнала, естественно долженъ былъ взять на себя и весь рискъ неудачи. А потому изтративъ 10,000 своихъ собственныхъ денегъ, т. е. все что имѣлъ я, на журналъ, я при²² ежегодно усиливающейся падучей болѣзни моей, остаюсь при приближеніи преклонныхъ лѣтъ, безо всякихъ средствъ къ существованію, кромѣ тяжолой литературной работы моей»²³.

Признание Федора Михайловича в том, на что ушли деньги, полученные от богатой тетушки, подтверждается также многочисленными записями прихода и расхода, денежными подсчетами, сделанными в записной книжке за 1863–1864 гг. в период издания журнала «Эпоха»²⁴. Постоянный лейтмотив этого времени: «надо денегъ»²⁵. Показательна, например, следующая запись:

«Получено — съ размѣннаго билета въ 5000
по 96.∞ 25к. со %
 съ тетки 962∞, 50к.

5
4810

2,50

4812,50

Изъ нихъ: 3480∞ отдалъ Эмилiи Ѳедоровнѣ

300∞ въ редакцiю
200 — Нейшеллеру
50 — Филипову
20 — Александрову
35 переводчику
500 процентовъ теткѣ.

4,812
4,585
+ 227
Слѣдст. я оставилъ у себя 227∞»²⁶.

Здесь за сухими цифрами кроется драматический подтекст: имея на руках почти 5 000 рублей из наследственных денег, Достоевский оставил себе только 227.

В целом, к моменту краха «Эпохи», как видно по записям Федора Михайловича, «собственно журнальнаго долгу» было 35 000 рублей²⁷. В процессе «агонии журнала» эта сумма только нарастала, так, в одной из записей фиксируется: «Всего долгу оставалось 45000»²⁸. Несмотря на отчаянные усилия возместить долги подписчикам номерами журнала (в марте 1865 г. удалось выпустить последние два номера, но уже по убыточной цене), Достоевский, судя по сделанным им расчетам, остался с окончательным долгом до 25 562 рублей. Часть этой суммы в размере 13 698 рублей перешла к издателям «Библиотеки для чтения», которым «Эпоха» уступила всех своих подписчиков:

«вычтя такимъ образомъ эти 13,698∞ изъ 25 562 <…>
²⁹собственн<о> долг<а> 11,864»³⁰.

Кроме того, Федор Михайлович переписал на себя, «чтобы не повредить ходу журнала и для успокоенія кредиторовъ» покойного брата по векселям «до 2870∞»³¹.

«Такимъ образомъ весь долгъ, образовавш<ійся> собственно на насъ состоитъ³²
изъ 11,864
и 2,870
Итого до — 14,734
Долгъ же по векселямъ состоитъ изъ 12,234∞ <…>
Все это мы я Ѳ<едоръ>³³ взяли на себя и удовлетворил<и> собственн<ыми> послѣдни<ми> средства<ми>»³⁴.

До конца 1865 г. писатель в отчаянии продолжал подсчитывать долги, которые ему пришлось выплачивать всю оставшуюся жизнь:

1. «Опредѣлить количество долга, оставшагося по векселямъ послѣ смерти брата и по другимъ обязательствамъ.
2. Какое послѣ брата осталось имущество?
3. Какое количество книгъ должно было додать до 65^года?
4. Сколько дополучили за эти книги въ 64 году
5. Сколько получили съ подписки за 65^го<дъ>?
6. Во что обошлась среднимъ числомъ каждая книга?
7. Количество въ настоящее время моего долга?
8. Количество подписчиков<ъ> въ 64 и 65^м<ъ>году?»³⁵.

По воспоминаниям А. Г. Достоевской, в основном «долги были вексельные, и кредиторы страшно беспокоили Федора Михайловича, грозя описать его имущество, а самого посадить в Долговое отделение. <…> Федор Михайлович всюду искал денег, но без благоприятного результата» [Достоевская А. Г.: 53]. Только «к началу 1881 года со всеми долгами, так долго нас мучившими, было покончено» [Достоевская А. Г.: 64].

Помня, как по-христиански Куманины помогали бедным родственникам, Федор Михайлович, по сути, принял от них эстафету бескорыстного добра, спасая от нужды семейство брата. Не случайно своим детям писатель завещал: «…любить бедных и помогать им» [Маркевич: 4].

Приоритет нравственного долга у автора великого «пятикнижия» перед принципом «пользы» или «права», из которого исходили другие наследники Куманиных, со всей очевидностью проявляется в ходе следующего сравнения.

Зная, что младший брат тоже получил свою долю от А. А. Куманина, Федор Михайлович обратился к нему за помощью. В письме от 29 июля 1864 г. он, рассказав о смерти Михаила Михайловича, сообщал:

«Все дела семейства брата в большом расстройстве. <…> Долгов много. У семейства — ни гроша <…>. Разумеется, я теперь им слуга. Для такого брата, каким он был, я и голову и здоровье отдам» (Д30; 282, 96).

Посвящая Андрея Михайловича в обстоятельства журнального дела, Федор Михайлович отметил, что «этот год для брата был трудный. Но он в начале года занял в Москве 9 000 у тетки (на два года сроком) и 6 000 руб. у Александра Павловича (акциями, которые и заложил здесь за 5 000) <…>. Здешних долгов, кроме того, до 8 000 <…> всего-навсе в наличности у нас 5 000 руб., которые следует получить за заложенные акции, тысяч до 3 000, которые еще придется получить в этом году, да типография, только отчасти оплаченная. Затруднение в деньгах есть, но с Божиею помощию мы дойдем благополучно» (Д30; 28₂, 96–97).

Изложив свой план спасения журнала, Федор Михайлович в отчаянии просил младшего брата:

«Но если б ты мог дать взаймы хоть 3 000 руб. (те, которые достались тебе после дяди и которые ты, верно, не затратил) семейству на журнал до 1-го марта и за 10 процентов, то ты бы сделал доброе и благородное дело и помог бы, и утешил бедную Эмилию Федоровну чрезвычайно. Отдача к 1-му марту — вернейшая. Я готов тоже за нее поручиться, теперь как хочешь. Рассуди сам. Нам очень трудно будет, хоть я твердо уверен, что выдержу издание до января. Лишних 3 000 нас бы совершенно обеспечили. Но как хочешь. Александр Павлович не побоялся дать брату весной. Пишу это от себя. <…> Дело будет доброе и благородное и в высшей степени верное» (Д30; 28₂, 97).

Но, в отличие от Федора Михайловича, который все свои деньги, в том числе полученные за счет куманинского наследства, бросил на спасение журнала, Андрей Михайлович братскую самоотверженность не проявил:

«Получивъ письмо это, мы перечитывали его не одинъ разъ и готовы были уже исполнить просьбу брата и дать семейству покойнаго брата Мих<аила> Мих<айловича> на поддержку журнала просимые братомъ Ѳедоромъ Михайловичемъ три тысячи рублей; но къ счастію для насъ, мы не могли этого исполнить. — Дѣло въ томъ, что три³⁶ тысячные билеты были имянные, (на мое имя) и по полученіи ихъ въ Апрѣлѣ мѣсяцѣ были отданы мною³⁷ Торговому Дому Ульманъ и Ко для ихъ торговыхъ оборотовъ (безъ права размѣнивать ихъ, какъ именныхъ) на цѣлый годъ изъ 5ти годовыхъ процентовъ. <…> я и отписалъ объ этомъ³⁸ брату Ѳ<едору> М<ихайловичу> что и при всемъ желаніе не могу исполнить его просьбу по выше изложеннымъ обстоятельствамъ. — Я упомянулъ, что къ счастію для насъ, мы не могли этого исполнить, потомучто, при всѣхъ радужныхъ надеждахъ брата Ѳ<едора> М<ихайловича> Журнальное дѣло, ведомое имъ, рухнуло съ Марта мѣсяца слѣдующаго³⁹ 1865 года, какъ рухнулись бы и мои денежки, не принеся никакой пол<ь>зы дѣлу! — <…>
Мнѣ же этотъ капиталъ былъ единственнымъ обезпеченіемъ въ будущемъ, и сослужилъ мнѣ хорошу<ю> службу…»⁴⁰.

Таков исход первой стадии раздела куманинского наследства, в результате которого Федор Михайлович получил 3 000 рублей от «дяди», а затем 10 000 рублей от «тетушки» в счет завещания. При жизни А. Ф. Куманиной оно составлялось дважды — в 1864 и 1865 гг.

Пока тянулось «дело о куманинском наследстве», менялись и душеприказчики. Первым был Александр Тимофеевич Неофитов (сын статской советницы Елизаветы Егоровны Куманиной, двоюродной племянницы А. А. Куманина), оказавшийся аферистом. В конце 1865 г. в Москве распространилась весть о его аресте «по случаю поддѣлки имъ Свидѣтельствъ на 5% билеты, и вслѣдствiе того, что онъ обманулъ и Тетушку на 15 т<ысячъ> рублей»⁴¹. После этого было составлено новое духовное завещание, по которому Неофитова исключили из числа наследников, а следующим душеприказчиком назначили А. П. Иванова [Летопись…: Т. 2, 41]. Но из-за неопытности и доверчивости последнего, как отмечает Андрей Михайлович, «тетушка осталась и безъ капиталовъ и безъ процентовъ на которые можно было бы жить»⁴². Поддавшись на уговоры бабушки Ольги Яковлевны, А. П. Иванов отдал частным лицам под залог имений почти все капиталы тетушки под 10%, но ни один из кредиторов «не только не уплатилъ къ сроку капитала, но даже не уплатилъ и процентовъ; что наличныхъ денегъ очень мало. Что съ кредиторами нужно судиться»⁴³.

После неожиданной смерти А. П. Иванова в январе 1868 г. обманутая московская родня упросила стать опекунами «надъ личностiю и имуществомъ Тетушки Александры Ѳедоровны»⁴⁴ А. М. Достоевского вместе с В. И. Веселовским. К этому времени «отъ 170ти тысячнаго капитала оставленнаго Тетушкѣ дядею: до 107 тысячъ долговыхъ свидѣтельствъ, и 6000 билетами, что составляетъ менѣе 5 т<ысячъ> руб. наличными!»⁴⁵. Первыми забили тревогу сестры. Андрей Михайлович сообщает, что «сестра Варвара Михайловна жалуется на бабушку Ольгу Яковлевну, говоря что она въ одинъ годъ прожила болѣе 15 тысячь рублей…»⁴⁶. Аналогично и Веселовский отмечает «слишкомъ большiя траты бабушки Ольги Яковлевны»⁴⁷. Андрей Михайлович, вспоминая о своем визите «на Маросейку въ домъ Тетушки»⁴⁸, также с недовольной иронией пишет:

«Тутъ совершенно неожиданно узналъ, что Тетушки и бабушки нѣтъ въ Москвѣ; онѣ уѣхали въ Кіевъ на богомолье. Бабулечкѣ таки захотѣлось пожуировать; больную совершенно потерявшую память женщину потащила за нѣсколько сотъ верстъ на богомольѣ въ Кіевъ…»⁴⁹.

Как добросовестный душеприказчик Андрей Михайлович стал действовать жестко:

«Утромъ 4го <марта 1869 г.> я отправился опять въ квартиру Тетушки, гдѣ былъ встрѣченъ бабушкою Ольгою Яковлевною съ претензiей на то, что я совершенно забылъ ихъ и свою обязанность по опекѣ, но получивъ отъ меня приличный и должный отпоръ — притихла и сдѣлалась шелковою!»⁵⁰.

Сестры же строили свои планы: Варвара Михайловна предлагала «устранить бабку отъ завѣдыванiя дѣлами тетки съ пенсiею въ 500 рублей <…> и Тетушку помѣстить у сестры Вѣрочки», полагая, по словам Андрея Михайловича, «что на содержанiе тетки, по прежнему можно будетъ тратить по 7–8 тысячь въ годъ!»⁵¹, но таких денег в семействе уже не было:

«И такъ по завѣщанiю составленному 20го Сентября 1865 года имѣлось денегъ 5% билетами 131050 руб. (вѣроятно нѣсколько болѣе, что оставлялось на прожитiе); — а въ Iюнѣ мѣсяцѣ 1868 года осталось только 6000 руб. и мыльные пузыри въ долгахъ, жалко, очень жалко!!!»⁵².

Отвечая на запрос Федора Михайловича из Дрездена, Андрей Михайлович писал: «Имѣнiе Госпожи Куманиной (какъ значится въ описи) при поступленiи въ опеку заключалось» в нескольких закладных… и «въ 5% банковыхъ билетахъ перваго выпуска на сумму по номинальной цѣнѣ — 6.000 р.

<…>. Счастливы будутъ наслѣдники ежели за продажею закладовъ и взысканiя долговъ получатъ ¼ часть т. е. съ небольшимъ 24 т<ысячи>; тогда на 131050 руб. завѣщаннаго капитала прiйдется каждому по 18 коп. на рубль, т. е. вмѣсто каждыхъ 10 т<ысячъ> рублей наслѣдники получатъ 1800 рублей!!!…»

⁵³. С учетом всех доходов и расходов «къ 1му Январю 1869 г. въ остаткѣ имѣется семь тысячъ девятсотъ руб. двадцать четыре съ половиною коп. (7900 р. 24 ½ к.)»⁵⁴.

Истинное положение дела с куманинским наследством Андрей Михайлович раскрыл всем наследникам, в том числе и Федору Михайловичу. Последний, пребывая в неведении и ориентируясь на слухи, оказавшиеся ложными, выразил надежду в письме к В. И. Веселовскому (от 14.08 / 26.08 1869 г.) на опровержение духовного завещания (Д30; 29₁, 46–47). По свидетельству Андрея Михайловича, это письмо «надѣлало большой переполохъ между сестрами и другими наслѣдниками. Дѣло въ томъ, что братъ не ограничился письмомъ къ Веселовскому, а написалъ объ этомъ же, съ тѣми же подробностями Соничкѣ Ивановой, съ которой иногда переписывался. — Соничка конечно показала это письмо матери,… и вотъ по Москвѣ разразился слухъ, что хорошъ долженъ быть опекунъ Веселовскiй, когда предлагаетъ лицу⁵⁵ хотя и постороннему⁵⁶ въ этомъ дѣлѣ, но всё таки заинтересованному, свое содѣйствiе въ опроверженiи Духовнаго завѣщанiя!!!»⁵⁷.

Сестры выражали недовольство и недоверие не только по отношению к Федору Михайловичу, но и к Андрею Михайловичу. Начались, по его мнению, «незаслуженные упреки» и претензии, что подтверждается письмом Варвары Михайловны к брату в конце 1869 г. На него Андрей Михайлович не ответил, не желая «ссориться съ старшею сестрою, которую уважалъ сердечно, не смотря на ее многiя недостатки»⁵⁸, но на письмо Александры Михайловны Голеновской от 19 октября 1970 г. аналогичного содержания ответил очень резко:

«…оно было писано видимо подъ диктовку какого либо юриста Адвоката, и было очень ѣдкое, а потому я съ таковою же ѣдкостiю и отвѣчалъ на это письмо. <…> Въ этомъ письмѣ всего было по немножку и колкости и язвительности и незаслуженныхъ упрековъ, и изобиловало оно во 1хъ^[59] отсутствiемъ родственности, хотя и увѣрялось въ противномъ, и во 2хъ) чрезмѣрнымъ преувеличенiемъ своей бѣдности и безпомощности! — Въ самомъ дѣлѣ, положа руку на сердцѣ, можно было сказать, что⁶⁰ матерiальное состоянiе мое⁶¹ а равно и моего семейства, было тогда⁶² гораздо въ худшемъ состоянiи. — Я съ семействомъ не имѣлъ ничего, кромѣ своихъ рукъ и головы. — Она же имѣла при меньшемъ семействѣ, кругленькое, какъ говорится, обезпеченiе въ видѣ своего дома, приносящаго порядочный доходъ и представляющаго солидную цѣнность! — А потому понятно, какъ разсердило и взволновало меня это письмо, а потому я не теряя минуты разразился слѣдующимъ отвѣтомъ <…>:

“Г. Ярославль 28 Октября 1870 года: <…> я понялъ, что письмо твое написано и послано собственно въ обвиненiе опекунамъ, по поводу подразумѣваемыхъ тобою преувеличенныхъ тратъ, а можетъ быть и злоупотребленiй. <…>
Опекуны легально отвѣчаютъ за дѣйствiя свои передъ Дворянской Опекой, — нравственно передъ своею совѣстью и наслѣдниками⁶³ <…>. Ты напримѣръ въ письмѣ своемъ упрекаешь опекуновъ, что они не продали имѣнiй <…> за 20 т<ысячъ> съ небольшимъ рублей, вмѣсто залога въ 90 т<ысячъ>; а Варвара и Вѣра Михайловны ни за что на продажу не соглашались, и по сю пору убѣждены, что имѣнiя стоятъ чуть не миллiоны!… <…> опекуны много сдѣлали, они въ какихъ нибудь 1 ¹/₂ года, укрѣпили за опекою всѣ имѣнiя находящiяся въ залогахъ. <…> Не скрою отъ тебя любезная сестра, что мысль о наслѣдствѣ въ 10 т<ысячъ> рублей, была единственная для меня надежда на поддержку въ будущемъ моему семейству, въ случаѣ моей смерти или болѣзни, и эта надежда рушится!!.. Въ этомъ я какъ сонаслѣдникъ обвиняю Васъ, то есть не тебя одну а всѣхъ сестеръ. — Я былъ далёко, за 1500 верстъ, а Вы были вблизи и Вы допустили разстройство имѣнiя тетушки. Я обвиняю Васъ во первыхъ въ томъ, что Вы допустили, видя что тетушка была въ совершенномъ безпамятствѣ назначить душеприкащикомъ сперва негодяя Неофитова, а потомъ хотя честнаго и благороднаго человѣка, но совершенно не практичнаго Александра Павловича Иванова, а не обратились къ кому нибудь изъ Куманиныхъ. — Мнѣ говорилъ самъ Константинъ Константиновичъ Куманинъ (бывшiй душеприкащикомъ дяди Алекс. Алексѣевича), что если бы при первомъ началѣ обратились къ нему, то онъ не допустилъ бы ни копѣйки разстратить изъ капиталовъ тетушки. —
Я обвиняю Васъ во 2хъ въ томъ, что Вы допустили, видя опять таки безпамятство тетушки, ворочать всѣми дѣлами покойной бабушкѣ Ольгѣ Яковлевнѣ, и не однимъ словомъ не обуздали ея произвольныхъ дѣйствiй, получая отъ нея различныя субсидiи и ожидая ихъ въ будущемъ! Снявши голову, по волосамъ не плачутъ, сестра!… <…>”»⁶⁴.

Вторая стадия «куманинского дела», как и в случае с родительским наследством, была связана с разделом, после смерти А. Ф. Куманиной (29.03 / 10.04 1871 г.), ее имений в Тульской и Рязанской губерниях. Он происходил уже не по завещанию, оспоренному единокровными наследниками, а по «закону». Начало хлопот Достоевского по делу о куманинском наследстве можно связать с письмом В. И. Губина к нему от 9 марта 1873 г. Адвокат, предлагая свои услуги, писал: «Вы имѣете право законнаго пользованiя въ имуществѣ Вашей тетки Куманиной, по праву представительства, т. е. за мать…»⁶⁵.

Но судебный процесс в марте 1873 г. инициировали Владимир Дмитриевич и Сергей Дмитриевич Шеры, сыновья единокровной сестры матери Достоевских Ольги Федоровны (по мужу Шер), которая родилась во втором браке Федора Тимофеевича Нечаева с Ольгой Яковлевной. К их иску присоединились другие двоюродные по крови братья и сестры Федора Михайловича, которые тоже претендовали на наследство А. Ф. Куманиной (см. об этом: [Ильин: 548–559]), [Летопись…: Т. 2, 361]. Этот факт подтверждается письмом В. М. Карепиной к А. М. Достоевскому от 28 мая 1873 г.: «Такiе эти гадкiе Шеръ, еслибъ не они, то вѣдь раздѣлили бы какъ нибудь по духовному завѣщанiю»⁶⁶.

В марте наследников Куманиной в первый раз вызвали в суд [Летопись…: Т. 2, 361], а в апреле 1873 г. В. И. Веселовский сообщает Андрею Михайловичу, что «дѣло Куманиной совсѣмъ перевернулось»⁶⁷: утвердили в правах и единоутробных, и единокровных наследников по мужской линии.

Достоевские, будучи единоутробными родственниками покойной, не согласились с притязаниями единокровных наследников:

«…после родной сестры покойной матери нашей, а нам родной тетки А. Ф. Куманиной, умершей в 1871 г., остались в разных губерниях недвижимые имения и капиталы, к которым мы по закону состоим единственными наследниками, так как после смерти тетки нашей не осталось нисходящего потомства»⁶⁸.

Поэтому, как писала В. М. Карепина, «братья узнали, что Шеръ такъ распорядились съ наслѣдствомъ, рѣшились, какъ болѣе близкiе родственники отбить наслѣдство отъ Шеръ въ свою пользу»⁶⁹.

Все лето 1873 г. продолжались юридические хлопоты по «куманинскому делу». 13 июня Федор Михайлович, Николай Михайлович и племянник Ф. М. Достоевский-младший заключили договор с Б. Б. Поляковым как своим поверенным⁷⁰. В конце октября Федор Михайлович с племянником составили проект доверенности Б. Б. Полякову на введение их во владение и на продажу их частей наследства [Летопись…: Т. 2, 426]. К сентябрю 1873 г. солидарно с братьями начал действовать, наконец, и Андрей Михайлович, хотя у него, как и у Николая Михайловича, был свой поверенный [Летопись…: Т. 2, 426].

Долгая судебная тяжба стоила писателю много времени, сил, нервов и средств. По свидетельству Анны Григорьевны, куманинское наследство доставляло одни неприятности и расходы, потому что требовались деньги на уплату повинностей и судебных издержек, поездок поверенного в имение и пр. «Аблакаты из-под Иверской» (простонародное ироническое название адвокатов) — В. И. Губин, В. И. Веселовский, Б. Б. Поляков — тоже часто давали повод усомниться в их честности.

Оказалась права и В. М. Карепина, которая писала А. М. Достоевскому 28 мая 1873 г.: «…это наслѣдство такое несчастное, что всѣ перессорятся изъ за него»⁷¹. Прежде всего, оно «разделило» братьев и сестер. Так, недоверие выражала В. М. Карепина в письме к Андрею Михайловичу: «Ѳ<едоръ> М<ихайловичъ> бывши у Веселовскаго, какъ я слышала, негодовалъ что сестры ограблены и будто бы начинаетъ это дѣло, чтобъ помочь сестрамъ, на дѣлѣ же я думаю совсѣмъ не то. Что-то милый братъ, когда Вы выиграете дадите-ли Вы намъ хотя⁷² 14ю часть…»⁷³.

В высшей степени агрессивно была настроена А. М. Голеновская (во втором браке — Шевякова), подавшая в ноябре 1873 г. иск против Федора Михайловича и Михаила Михайловича (племянника) в суд [Летопись…: Т. 2, 433–434, 454–455], требуя по векселям Куманиной 20 000 рублей.

Эта апелляция в апреле 1874 г. была отклонена [Летопись…: Т. 2, 513, 522– 523, 529]. Тогда А. М. Голеновская начала процесс по разделу куманинского наследства против Николая Михайловича [ЛН: Т. 86, 451], [Летопись…: Т. 3, 148, 332, 350].

Раздраженный этим иском, Николай Михайлович в свою очередь отказался от притязаний по векселям Федора Михайловича и Михаила Михайловича [Летопись…: Т. 2, 476]. Казалось бы, долгожданное перемирие, по крайней мере, между братьями Достоевскими к концу апреля 1874 г. было достигнуто [Летопись…: Т. 2, 484]. В мае 1874 г. закончилась опека над имениями Куманиной [Летопись…: Т. 2, 489] и начались хлопоты по их продаже [Летопись…: Т. 2, 492–493, 508, 512, 515; Т. 3, 5–6, 11].

Наряду с другими наследниками, Федор Михайлович был введен во владение своей частью куманинского дома и имения в Туле [Летопись…: Т. 2, 453]. Сестры же продолжали беспокоиться о своей доле [Летопись…: Т. 3, 25, 29]. Нельзя не отметить в это время усилий Анны Григорьевны по объединению и привлечению всех наследников к мирному решению очередной стадии «куманинского дела» [Летопись…: Т. 3, 296–297, 336], [Юхнович: 176– 184], в результате чего между ними было достигнуто соглашение, и все претенденты решили наконец поехать в Рязань, чтобы, не продавая имение Куманиной, взять землю натурой⁷⁴. По судебному решению Федор Михайлович в январе 1881 г. был введен во владение своей частью рязанского имения при условии выплаты денежных сумм сестрам, не участвовавшим в этом разделе. По суду на долю всех четырех братьев Достоевских была выделена одна треть имения, а на остальную часть наследства претендовали их двоюродные братья и сестры — Шеры, Казанские, Ставровские, дети дочерей «бабушки» Ольги Яковлевны — Ольги Федоровны и Екатерины Федоровны.

Благодаря хлопотам практичной Анны Григорьевны, Федору Михайловичу отошло 500 десятин, примерно таких же размеров было и родовое имение в Даровом, доставшееся в свое время Вере Михайловне. «В воспоминаниях А. М. Достоевского приводятся данные 8-й ревизии, бывшей в 1863 г., согласно которым в имении числилось 100 душ крестьян и свыше 500 десятин земли» [Хроника…: 95].

Казалось бы, в «куманинском деле» можно было поставить точку. Но Вера Михайловна пришла просить брата отказаться от своей доли земельного наследства [Летопись…: Т. 3, 542], [Хроника…: 178–179]. Как известно, после бурных объяснений у Федора Михайловича хлынула кровь горлом. Через два дня он умер. Так наследство оказалось не только «несчастным», но и роковым.

После смерти Федора Михайловича Анна Григорьевна отказалась от наследства. Почему? По мнению Ю. В. Юхнович, она «тяжело переживала кончину мужа, вероятно, ее угнетала сама мысль об устройстве имения на земельном участке, ставшем причиной рокового разлада Федора Михайловича с родственниками», хотя, «спустя время, судя по всему, она смогла простить сестру Достоевского. В 1884 г. Анна Григорьевна вместе с детьми посетила родовое имение Достоевских Даровое, принадлежавшее В. М. Ивановой» [Юхнович: 180–181].

Думается, Анна Григорьевна могла исходить и из других мотивов, отступаясь от земельной доли, полагавшейся ей по закону. Во-первых, у семьи писателя после его кончины исчезла нужда и страх перед ней, поскольку власти назначили вдове и детям Достоевского большую пенсию:

«30 января на дневную панихиду приехал гофмейстер Н. С. Абаза и передал мне от министра финансов письмо, в котором “в благодарность за услуги, оказанные моим покойным мужем русской литературе”, мне, нераздельно с детьми, назначалась Государем Императором ежегодная пенсия в две тысячи рублей» [Достоевская А. Г.: 155].

Во-вторых, Анне Григорьевне досталось другое наследство. После успешного опыта самостоятельного издания романа «Бесы» в 1873 г., которое принесло более четырех тысяч рублей заработка и стало «серьезным подспорьем в борьбе с кредиторами», Достоевский в марте 1874 г. передал юридические права на издание своих сочинений Анне Григорьевне. Отличаясь «живым и практичным умом, большой предприимчивостью и деловой хваткой, энергичностью и редким трудолюбием», она сумела распорядиться ими с пользой для семьи и отечества (см.: [Андрианова: 4–5]).

Как установила И. С. Андрианова, издательская деятельность А. Г. Достоевской после смерти писателя принесла доход в 413 тысяч рублей [Андрианова: 7], в том числе прибыль от первого Полного собрания сочинений писателя, вышедшего в 1883 г. в 14 томах тиражом 6200 экземпляров, составила 95 тысяч рублей. Сама Анна Григорьевна позже признавалась:

«Теперь я знаю, что дети мои обеспечены и им не придется портить или бросать любимое дело ради денег или в погоне за куском хлеба, как это, к несчастию, приходилось делать Федору Михайловичу» [ЛН: Т. 86, 559], хотя в последние часы, проведенные рядом с умирающим мужем, она еще полагала, что у них осталось всего лишь 5 тысяч:

«…наследниками этих небольших денег являлись мы, то есть дети и я.
Я весь день ни на минуту не отходила от мужа; он держал мою руку в своей и шепотом говорил: “Бедная… дорогая… с чем я тебя оставляю… бедная, как тебе тяжело будет жить!..”
Я успокаивала его, утешала надеждой на выздоровление, но ясно, что в нем самом этой надежды не было, и его мучила мысль, что он оставляет семью почти без средств. Ведь те четыре-пять тысяч, которые хранились в редакции “Русского вестника”, были единственными нашими ресурсами» [Достоевская А. Г.: 268].

Но Бог послал больше.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Источник текста: Воспоминания Андрея Михайловича Достоевского. РО ИРЛИ. Ф. 56. № 1. С. 1035–1040 (л. 636–639). Оригинал духовного завещания А. Ф. Куманиной неизвестен.

Впервые опубликовано: А. М. Достоевский. Воспоминания. Эпистолярное наследие [Электронный ресурс] URL: http://philolog.petrsu.ru/amdost/ vospomin/vospomin.htm.

<Духовное завещание А. Ф. Куманиной>

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа, Аминь. Я ниже подписавшаяся Дворянка Московской Губернiи Александра Өедорова дочь, Куманина, находясь въ здравомъ разсудкѣ и твердой памяти пожелала заблаговременно распорядиться, принадлежащимъ мнѣ денежнымъ капиталомъ и движимымъ имуществомъ, которое послѣ смерти моей назначаю послѣдующимъ лицамъ, такимъ образомъ: Изъ Капитала моего заключающагося въ Государственныхъ банковыхъ 3% билетахъ выдѣлить роднымъ племянникамъ моимъ: Колежскому Ассессору Андрею Михайлову Достоевскому десять тысячъ рублей. Колежскому Ассессору Николаю Михайлову Достоевскому девять тысячъ рублей. — Племянницамъ моимъ: супругѣ Дѣйствит. Статскаго Совѣтника Вѣрѣ Михайловнѣ, по мужу Ивановой Двадцать тысячъ пятьсотъ рублей. Супругѣ Полковника Александрѣ Михайловнѣ, по мужу Голеновской Двадцать тысячъ пятьсотъ рублей. Вдовѣ Надворнаго Совѣтника Варварѣ Михайловнѣ по мужу Карепиной десять тысячь двѣсти пятьдесятъ рублей. Вдовѣ Коллежскаго Совѣтника Аннѣ Григорьевой по мужу Казанской Двѣ тысячи пятьдесятъ руб. Вдовѣ Коллежскаго Секретаря Марьѣ Григорьевой по мужу Ивановой двѣ тысячи пятьдесятъ руб. — Дочерямъ Коллежскаго Совѣтника Дмитрiя Ивановича Ставровскаго дѣвицамъ Ольгѣ и Аннѣ, каждой по двѣ тысячи рублей. — Внукамъ моимъ Капитану Павлу Петровичу Казанскому двѣ тысячи шестьсотъ руб. — Поручику Петру Петрову Казанскому и Прапорщику Константину Петрову Казанскому каждому одной тысячѣ рублей. Дочерямъ отставнаго Подпоручика Михайла Михайлова Достоевскаго дѣвицамъ Марiи Три тысячи триста рублей и Екатеринѣ три тысячи рублей, которыя и предоставляю душеприкащику выдать имъ по выходѣ ихъ въ замужество, или по достиженiи совершеннолѣтiя, Сестрѣ моей супругѣ Коллежскаго Секретаря Ольгѣ Федоровнѣ по мужу Шеръ Десять тысячь двѣсти пятьдесятъ рублей. — Московской купчихѣ вдовѣ Ольгѣ Яковлевнѣ Нечаевой десять тысячь двѣсти пятьдесятъ рублей. Воспитанницѣ моей Московской Мѣщанкѣ Лидiи Васильевнѣ Поляковой Пять тысячь рублей. Дочери покойнаго духовника моего, бывшаго Священникомъ при Козьмодемьянской, что на Покровкѣ, Церкви Отца Симiона дѣвицѣ Елисаветѣ Семеновой Двѣ тысячи рублей. — Служившей при мнѣ Московской Мѣщанкѣ дѣвицѣ Иринѣ Архиповой Триста рублей. Изъ четырнадцати тысячъ рублей остающихся за вышесказаннымъ выдѣломъ капитала моего назначаю: восемь тысячь на погребенiе тѣла моего и для подачи на поминовенiе моей души, равно и на расходы по исполненiю моего духовнаго завѣщанiя и Шесть тысячъ въ Козьмодемьянскую что на Покровкѣ Церковь, съ тѣмъ, чтобы съ получаемыхъ съ сего капитала процентовъ, половина поступала бы на украшенiе Церкви, а другая половина въ пользу Священно-Церковно служителей той Церкви на вѣчное поминовенiе души моей. — Что касается до движимаго Имущества принадлежащаго мнѣ, то назначаю изъ онаго: все серебро, заключающееся какъ въ столовой и чайной посудѣ, такъ и въ разныхъ вещахъ, равно весь гардеробъ мой, мѣховыя вещи, посуду фарфоровую, фаянсовую, хрустальную и мѣдную, часы и бронзу предоставляю тремъ племянницамъ моимъ Вѣрѣ Ивановой, Александрѣ Голеновской и Варварѣ Карепиной, которымъ раздѣлить все означенное между собою по ровну и полюбовно. Экипажи мои лошадей, всю находящуюся въ занимаемомъ мною домѣ мебель, библiотеку, картины, ковры, зеркала, кухонную каменную, деревянную, желѣзную посуду и громоздкiя хозяйственныя принадлежности, завѣщеваю продать и изъ вырученныхъ денегъ одну часть употребить на раздачу прислугѣ моей, которая во время кончины моей будетъ находиться при мнѣ, а другую часть роздать бѣднымъ на поминовенiе моей души. — Буде, волею Божiею, кто либо изъ упомянутыхъ здѣсь наслѣдниковъ моихъ, окончитъ жизнь прежде меня, то назначенная ему отъ меня часть, должна поступить его законнымъ наслѣдникамъ. — Такъ какъ Племянники мои отставной Подпоручикъ Михаилъ Михаиловъ Достоевскiй и отставной Подпоручикъ Федоръ Михайловъ Достоевскiй и остальные мои родственники, получили уже отъ меня награды, то дальнѣйшаго участiя въ наслѣдствѣ по сему завѣщанiю имѣть не должны. — Для исполненiя воли моей, изъясненной въ семъ завѣщанiи назначаю душеприкащикомъ Дѣйствительнаго Статскаго Совѣтника Александра Павловича Иванова, котораго и прошу исполнить всё выраженное здѣсь въ точности. Въ распоряженiяхъ его по продажѣ движимаго имущества и назначенiю вырученныхъ за то денегъ, никому изъ наслѣдниковъ моихъ отъ него Иванова отчеты не требовать, равно и восемью тысячами назначенными мною на погребенiе и раздачу бѣднымъ и на другiе расходы, воленъ онъ распорядиться безъ отчетно по своему усмотрѣнiю. — Такъ какъ принадлежащiй мнѣ капиталъ заключается въ Государственныхъ 5% банковыхъ билетахъ, то для выдачи каждому изъ наслѣдниковъ моихъ, назначенной ему части, имѣетъ Г. душеприкащикъ сказанные билеты обмѣнять на таковые же, причемъ предоставляется на усмотрѣнiе его: написать ли билеты на имя каждаго наслѣдника или на предъявителя. При выдачѣ назначенныхъ частей, тѣ суммы которыя не могутъ быть обращены въ 5% банковые билеты, выдавать наличными деньгами, примѣняясь къ биржевому курсу билетовъ. — При чемъ присовокупляю, что если по смерти моей останется капитала моего недостаточно, для выдачи сполна наградъ наслѣдникамъ, то душеприкащикъ обязанъ сдѣлать расчетъ сколько прiйдется каждому изъ моихъ наслѣдниковъ на рубль назначенной ему награды, а если послѣ смерти останется лишнiй капиталъ за выдачею наслѣдникамъ наградъ, то остающуюся сумму, душеприкащикъ можетъ употребить на раздачу бѣднымъ по его усмотрѣнiю. Аминь. Москва. Сентября 20^го дня 1865 года. — Сiе духовное завѣщанiе со словъ завѣщательницы дворянки Александры Өедоровны Куманиной, при здравомъ ея разсудкѣ и твердой ея памяти сочинялъ и набѣло писалъ Губернскiй Секретарь Матвѣй Петровъ Алябинъ. — Къ сему духовному завѣщанiю дворянка Александра Өедоровна Куманина руку приложила. — Что сiе духовное завѣщанiе по волѣ завѣщательницы дворянки Александры Өедоровны Куманиной писано Губернскимъ Секретаремъ Матвѣемъ Петровымъ Алябинымъ и ею лично при мнѣ подписано, при здравомъ ея умѣ и твердой памяти, въ томъ свидѣтельствую и подписуюсь Коллежскiй Ассессоръ, Докторъ Медицины Эрнестъ Өедоровичъ Шуберскiй. — Что сiе духовное завѣщанiе, по волѣ завѣщательницы дворянки Александры Өедоровой Куманиной, писано Губернскимъ Секретаремъ Матвѣемъ Петровымъ Алябинымъ, и ею лично при мнѣ подписано, при здравомъ ея умѣ и твердой памяти, въ томъ свидѣтельствую и подписуюсь Подполковникъ Павелъ Лаврентьевъ Протопоповъ. — Что сiе духовное завѣщанiе по волѣ завѣщательницы дворянки Александры Өедоровны Куманиной писано Губернскимъ Секретаремъ Матвѣемъ Петровымъ Алябинымъ, и ею лично при мнѣ подписано, при здравомъ умѣ и твердой памяти, въ томъ свидѣтельствую и подписуюсь Поручикъ Владимiръ Михайловъ Сахоцкiй. Въ томъ же свидѣтельствую и подписуюсь Коллежскiй Секретарь Гаврiилъ Өедоровъ Асафовъ.

***

Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), проект «“Дело о куманинском наследстве” в жизни и творчестве Ф. М. Достоевского», № 18-012-90013 Достоевский.

Acknowledgments. The reported study was funded by RFBR according to the research project no. 18-012-90013 Dostoevsky.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Достоевский А. М. Воспоминания // РО ИРЛИ. Ф. 56. № 1. С. 39 (л. 132), где первая цифра дана по нумерации А. М. Достоевского, вторая — архивная.

² Там же. С. 40 (л. 132 об.).

³ Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л.: Наука, 1985. Т. 28. Кн. 1. С. 93. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с использованием сокращения Д30 и указанием тома, книги (нижний индекс) и страницы в круглых скобках.

⁴ Достоевский А. М. Воспоминания // РО ИРЛИ. Ф. 56. № 1. С. 439 (л. 342).

⁵ Там же.

⁶ Там же. С. 440 (л. 342 об.).

⁷ Там же. С. 508 (л. 371 об.).

⁸ Там же.

⁹ В рукописи ошибочно: мною

¹⁰ Там же. С. 508 (л. 371 об.).

¹¹ Там же. С. 845–846 (л. 540–540 об.).

¹² тысячный вписано.

¹³ В рукописи ошибочно: оставшемуся

¹⁴ Было: !

¹⁵ Там же. С. 832 (л. 533 об.)

¹⁶ Там же.

¹⁷ Достоевский Н. М. Письмо к А. М. Достоевскому. От 25 марта 1867 г. // РО ИРЛИ. Ф. 56. № 75. Л. 26. Ср.: [ЛН: Т. 86, 405].

¹⁸  Вместо: участникомъ — было: собственникомъ

¹⁹ въ правѣ изданiя — было: въ изданiи

²⁰ въ случаѣ успѣха, вписано.

²¹ Вместо: — я, — было: въ пользу семейства покойнаго брата,

²² Вместо: на журналъ, я при — было: а) и даже продавъ за безцѣнокъ право б) состоянія

²³ ОР РГБ. Ф. 93.I.3.23/2. Л. 1. В Д30 и ЛН (т. 86) эти записи опубликованы не полностью.

²⁴ ОР РГБ. Ф. 93.I.2.7.

²⁵ Там же. С. 26 (Л. 66. С. 132).

²⁶ ОР РГБ. Ф. 93.I.2.8. C. 41.

²⁷ ОР РГБ. Ф. 93.I.3.23/4. Л. 1.

²⁸ Там же.

²⁹ Было: мы получи<мъ>

³⁰ Там же. Л. 1 об.

³¹ Там же.

³² неоплачен. долгу покой<наго> Дост. вписано и зачеркнуто.

³³ я Ѳ<едоръ> вписано.

³⁴ Там же.

³⁵ ОР РГБ. Ф. 93.I.3.23/6. Л. 1.

³⁶ Вместо: три — было: были

³⁷ мною вписано.

³⁸ объ этомъ вписано.

³⁹ слѣдующаго вписано.

⁴⁰ Воспоминания Андрея Михайловича Достоевского… С. 830–832 (л. 532 об.–533 об.).

⁴¹ Там же. С. 1068 (л. 652 об.)

⁴² Там же. С. 1026 (л. 631 об.).

⁴³ Там же. С. 1069 (л. 653).

⁴⁴ Там же. С. 1026–1027 (л. 631 об.–632).

⁴⁵ Там же. С. 1072 (л. 654 об.).

⁴⁶ Там же. С. 1029 (л. 633).

⁴⁷ Там же. С. 1062 (л. 649 об.).

⁴⁸ Там же. С. 885–886 (л. 560–560 об.).

⁴⁹ Там же.

⁵⁰ Там же. С. 1055 (л. 546).

⁵¹ Там же. С. 1032–1033 (л. 634 об.–635).

⁵² Там же. С. 1074 (л. 655 об.). Духовное завещание А. Ф. Куманиной см.: Приложение.

⁵³ Там же. С. 1071 (л. 654), 1074–1075 (л. 655 об.–656).

⁵⁴ Там же. С. 1057 (л. 647).

⁵⁵ Было: не заинтересованному

⁵⁶ хотя и постороннему вписано.

⁵⁷ Там же. С. 1077 (л. 657).

⁵⁸ Там же. С. 1133 (л. 685).

⁵⁹ оно во 1хъ вписано.

⁶⁰ Было: мое

⁶¹ мое вписано.

⁶² тогда вписано.

⁶³ Было: сонаслѣдниками

⁶⁴ Там же. С. 1133 (л. 685), 1136–1141 (686 об.–689).

⁶⁵ Губин В. И. Письмо к Достоевскому Ф. М. От 9 марта 1873 г. // РО ИРЛИ. Ф. 100. № 29685. Л. 21. Ср.: [Летопись…: Т. 2, 359].

⁶⁶ Карепина В. М. Письмо к Достоевскому А. М. От 28 мая 1873 г. // РО ИРЛИ. Ф. 56. № 81. Л. 4 об. Ср.: [ЛН: Т. 86, 431–432].

⁶⁷ Веселовский В. И. Письмо к Достоевскому А. М. // РО ИРЛИ. Ф. 56. № 47. Л. 110. Ср.: [Летопись…: Т. 2, 369].

⁶⁸ [ЛН: Т. 86, 432]

⁶⁹ Карепина В. М. Письмо к Достоевскому А. М. От 28 мая 1873 г. // РО ИРЛИ. Ф. 56. № 81. Л. 4 об. Ср.: [ЛН: Т. 86, 430].

⁷⁰ Документальные материалы по делу о куманинском наследстве // РГАЛИ. Ф. 212.1.121. Ср.: [ЛН: Т. 86, 432].

⁷¹ Карепина В. М. Письмо к Достоевскому А. М. От 28 мая 1873 г. // РО ИРЛИ. Ф. 56. № 81. Л. 4 об. Ср.: [ЛН: Т. 86, 432].

⁷² хотя вписано.

⁷³ Ср.: [ЛН: Т. 86, 432].

⁷⁴ РГАЛИ. Ф. 212.1.143.

About the authors

Valentina V. Borisova

Author for correspondence.
Email: borisova@ufacom.ru

Doctor of Philology, Professor, Head of Russian Literature Department

References

Supplementary files

Supplementary Files

Action

1. JATS XML

Download

2. Ill. 1. Portrait of A. A. Kumanin. Artist K. N. Voronov. Watercolor. 1842

Download (160KB)

Indexing metadata

3. Fig. 2. Portrait of A. F. Kumanina. Artist K. N. Voronov. Watercolor. 1842

Download (95KB)

Indexing metadata