Лермонтовские реминисценции в рассказе И. С. Тургенева «Бежин луг»

Полный текст

«Бежин луг» относится к четырем рассказам из «Записок охотника», созданным в 1850–1851 гг. после возвращения Тургенева из-за границы («Певцы», «Свидание», «Бежин луг», «Касьян с Красивой Мечи»). Вне зависимости от того, считать ли причиной появления рассказов впечатления, полученные в России после возвращения [1, с. 161], или, наоборот, впечатления, полученные за границей [2, с. 57–58], очевидно, что «Бежин луг» и остальные три рассказа отличаются от других рассказов цикла не только временем создания. Выделяются следующие яркие особенности новых текстов. Во-первых, в рассказе «Бежин луг» «воспроизводится таинственная атмосфера “Неведомого”»; «интерес к тайнам в природе и душе человеческой со всей основательностью впервые был выражен в рассказе “Бежин луг”» [3, с. 22]. Во-вторых, раскрывается «внутреннее духовное богатство» [3, c. 18] крестьян. В-третьих, «пейзаж не является фоном, обстановкой действия, ему придана в известной степени самостоятельная и очень активная роль» [4, с. 73], [5, с. 19–20]. В-четвертых, выделяется не просто сочувственное, а внимательное, заинтересованное отношение автора к внутреннему миру крестьянских детей [4, с. 74–81]¹.

Вопрос о влиянии литературной традиции на рассказ «Бежин луг» непосредственно рассматривался в двух статьях ([11]; [12]). В них отмечены реминисценции из романтической поэзии, сходство при очевидном противопоставлении двух пейзажей – тургеневского и гоголевского («Вечера на хуторе близ Диканьки»), мотив странного /страшного и мотив звезд, роднящие «Бежин луг» с самым широким кругом лирических произведений, созданных как до, так и после тургеневского рассказа. Вторая статья посвящена образу героя-рассказчика, противопоставленному образам крестьянских ребятишек и рассмотрению символического подтекста образа страшной бездны в контексте русской поэзии.

И поэтичность «Бежина луга», и особенность образа рассказчика (о его функции см.: [13]), являющиеся отличительными чертами произведения, могут быть истолкованы в контексте романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»². Чем обусловлено сопоставление? Прежде всего, сходством ситуаций, обрисованных в «Бежином луге» и в «Фаталисте»: образованные герои, носители западной культурной традиции, ждут от «простого человека»³ ответа на вопрос, есть предопределение или нет, будучи бессильны разрешить его самостоятельно, – и не получают ответа. Печорин сам предлагает Максиму Максимычу разрешить вопрос о предопределении, и ответ на этот вопрос из двух фраз-объяснений, в корне противоречащих друг другу, является финалом романа: «эти азиатские курки часто осекаются» / «видно, уж так у него на роду было написано» [22, с. 313–314]. Рассказчик ни о чем не спрашивает мальчиков, но внимательно вслушивается в их разговоры о загадочном и получает также два взаимоисключающих объяснения непонятного явления – стона, раздающегося из бучила – от одного героя, Павлуши: «душа Акима-лесника жалобится» / «лягушки махонькие, которые так жалобно кричат» [23, с. 101]. Роман Лермонтова заканчивается подчеркнутой неразрешенностью вопроса о предопределении для главного героя, который, испробовав с опасностью для жизни все возможности узнать, существует предопределение или нет, предлагает вопрос «простому человеку», и Печорин неожиданно обнаруживает, что для Максима Максимыча вопроса как такового не существует: он долго не может понять, о чем его спрашивают, и не смущается противоречивостью своего ответа. Точно так же Павлуша не видит проблемы в том, что рациональное и мистическое объяснение одного и того же события сосуществуют в его сознании. Тургенев завершает рассказ сообщением о смерти Павлуши, с одной стороны, последовавшей после призыва утопленника, с другой стороны, никак с водой не связанной, то есть так до конца не проясненной, оставляя рассказчика в таком же недоумении о наличии / отсутствии предопределения, как Лермонтов – Печорина.

Анализ истории создания рассказа «Бежин луг», черновая редакция которого сохранилась, позволяет заметить, что Тургенев в ходе работы 1) добавил отсутствовавшие первоначально пейзажные зарисовки, которые предшествуют встрече рассказчика с мальчиками: и описание июльского дня, постепенно переходящее в описание ночи, и переход от полной неизвестности к узнаванию и осознанию, где герой очутился, и изображение костра с лежащими вокруг мальчиками – все это отсутствует в черновой редакции; 2) увеличил количество бытовых подробностей и вставок, описывающих действия мальчиков и перемежающих страшные рассказы [4, с. 89]; 3) изменил финал, вставив сообщение о смерти Павлуши. Последовательность этих изменений позволяет говорить как о преемственности рассказа «Бежин луг» по отношению к повести «Фаталист», так и о прямом сходстве рассказа с повестью «Фаталист», для которой отмечаются как яркие особенности 1) описание звездного неба как мотив-доминанта [24, с. 200]; 2) сочетание бытового и бытийного пластов (философские размышления Печорина на фоне подчеркнуто реалистично изображенного быта казаков) [24, с. 242]; [25, с. 142] и, конечно, 3) отсутствие ответа на вопрос о существовании предопределения в финале.

Отдельно стоит отметить отсутствующий в черновой редакции эпизод, в котором описывается бесстрашие Павлуши, бросившегося навстречу неведомой опасности в темноту, и любование рассказчика его смелым поступком («Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновение. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки в руке, ночью, он, нимало не колеблясь, поскакал один на волка... “Что за славный мальчик!” – думал я, глядя на него» [23, с. 97]). Именно храбрость героя производит глубокое впечатление на рассказчика, выражающего восхищение смелостью юного человека, который не боится. Взрослый человек оказывается сопоставлен с остальными крестьянскими ребятишками, потому что носит в душе страх перед загадкой жизни. И хотя он набросил на свой страх много покрывал: самообладание, сомнение, научные познания, – но тем менее боится, потому что ответов на загадки жизни у него не больше, чем у мальчиков. Поэтому так и восхищает его Павлуша, смело идущий навстречу пугающей загадке жизни. В «Герое нашего времени» размышления Печорина о сомнениях человека, не имеющего в душе ничего определенного, кроме страха смерти, предваряют его безумно смелый шаг – с риском для жизни он врывается в хату, где затворился вооруженный казак, чьи поступки, надо сказать, никакого объяснения не получают и равно непонятны и Печорину, и читателю: «Но душа “современного человека”, пережившего пору мечтательного романтизма и разъедаемого рефлексией, не может знать наверное, убеждена ли она в чем или нет» [26, с. 623]. Действия Печорина могут быть истолкованы как отчаянная попытка избавиться от неопределенности в вопросе о существовании предопределения⁴. В лермонтовском романе и сомнения испытывает, и смелый поступок совершает один герой. В «Бежине луге» сомнения – удел рассказчика, а действия – Павлуши. Герой Тургенева уже не способен на решительный шаг для разрешения своего вопроса, тем больше восхищает его смелость другого. В «Герое нашего времени» сомнения и решительность – достояние одного героя, Печорина, а носитель русского сознания, примиряющего противоположности, – Максим Максимыч. В рассказе «Бежин луг» при сходстве проблематики происходит перераспределение: рассказчику остаются лишь сомнения, а обладает решительностью и является носителем русского сознания уже другой герой, Павлуша.

В образе Павлуши, байронического мальчика, традиционно подчеркивается одна его сторона. Например, он однозначно причисляется к «рационалистам-деятелям» в противовес «романтикам-созерцателям» [3, с. 21]. Но мировоззрение Павлуши сочетает несочетаемое: и идею детерминированности, и абсолютную свободу, иллюстрируя амбивалентность русского сознания. Тургенев вслед за Лермонтовым сталкивает сомневающегося героя с носителем национального сознания; столкновение не разрешает сомнений героя и, скорее, подтверждает безнадежность его поисков. В рассказе «Бежин луг» инертность героя по сравнению с Печориным подчеркнута, а активность носителя национального сознания усилена, что выводит его на передний план. Именно это делает невозможным поиск героя времени среди «наследников Печорина» и открывает новый этап поисков национального героя. Соотнесение «Бежина луга» с «Героем нашего времени», рассказчика из «Записок охотника» с Печориным позволяет по-новому взглянуть на проблему творческих связей Тургенева и Лермонтова, уточнить, каким был взгляд Тургенева на лермонтовского героя и проблемы, поднятые в романе «Герой нашего времени», в начале 1850-х годов. Появление лермонтовских реминисценций в то время, когда «в сознании рядового читателя Печорин уже несколько упрощается: философичность лермонтовского романа не воспринимается публикой и отодвигается в тень» [24, с. 218], подчеркивает, что тургеневская мысль движется в совершенно ином направлении и он, наоборот, актуализирует философские вопросы, затронутые Лермонтовым.

¹ Также о рассказе «Бежин луг» см.: [6, с. VII]; [7, с. 101–102]; [8, с. 94–96]; [9, с. 185–193]; [10, с. 155–156].

² О связи произведений Тургенева с творчеством Лермонтова было сказано уже в 1840-е годы. В.Г. Белинский в рецензии на поэму «Параша» (1843) отметил признаки подражания Лермонтову. А.А. Григорьев в статьях «И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа “Дворянское гнездо”» (1859), «Реализм и идеализм в нашей литературе (По поводу нового издания сочинений Писемского и Тургенева)» (1861), «Лермонтов и его направление. Крайние грани развития отрицательного взгляда» (1862) указывал на влияние Лермонтова на произведения Тургенева – «Помещик», «Три портрета», «Бретер», «Затишье», «Гамлет Щигровского уезда», «Дневник лишнего человека», «Рудин». К.К. Истомин смотрит на ранние повести Тургенева как на «попытку углубить лермонтовский стиль», решить вопрос «об отношении толпы к печоринскому типу» и «применить к печоринскому типу другой метод натуральной школы, что, по тургеневской терминологии, должно означать субъективный метод» [14, с. 48]. Г.А. Бялый, П.Г. Пустовойт, Г.Б. Курляндская, во многом соглашаясь с предшественниками, отмечают влияние на Тургенева «романтизма протестующего – лермонтовского или байроновского толка» [5, с. 4], тот факт, что «поэмы Тургенева <…> при всем ученичестве их автора, остаются эстетической формой освоения действительности, а не результатом чисто литературного происхождения, кропотливой работы над усвоением чужих стилей» [15, с. 15], а также тот факт, что «в лирике и поэмах Лермонтова Тургенева привлекало глубокое философское осмысление природы, а также тот субъективный элемент, который является существенным признаком романтического искусства» [16, с. 52]. О влиянии Лермонтова на формирование творческой манеры Тургенева-прозаика, в частности, о сходстве сюжета «Дневника лишнего человека», который «не столько событен, сколько психологичен», с сюжетом «Героя нашего времени» см. [17, с. 42]. Авторы статьи оспаривают сложившееся на момент написания статьи мнение о том, что психологическую манеру Тургенева следует возводить исключительно к Пушкину [17, с. 44]. Авторы основывают свое рассуждение на материале ранних повестей Тургенева 1840–50-х годов, но не затрагивают «Записки охотника». Также авторы разделяют взгляд на Печорина как на героя-деятеля, «хозяина положения» в любой ситуации [17, с. 52] и противопоставляют ему героя Тургенева. В статье Л.Н. Назаровой рассматривается влияние «Героя нашего времени» на ранние повести и первые романы Тургенева, освещается, как смотрели на это влияние современники писателя, проводится сопоставление Печорина и тургеневских героев [18]. В статье И.Е. Усок фиксируется проникновение отдельных мотивов лермонтовской лирики в лирику и прозу Тургенева, влияние прозы Лермонтова на формирование особого типа тургеневского героя [19]. О лермонтовской традиции в позднем творчестве Тургенева см. [20].

³ О внимании «человека культуры» к «метафизическим глубинам народной жизни» см. [21].

⁴ Следует отметить, что Б.М. Эйхенбаум [27, с. 282], В.В. Виноградов [26, с. 618], Е.Н. Михайлова [28, с. 340] и Б.Т. Удодов [25, с. 149] считали, что Печорин выбирает действие, отказавшись от «метафизических прений», что делает финал романа жизнеутверждающим. Эта позиция не выглядит однозначно убедительной, потому что истинно завершает роман диалог Печорина с Максимом Максимычем, в котором герой как раз очень настойчиво пытается добиться от своего собеседника четкого мнения насчет предопределения, что противоречит утверждению о том, что Печорин разрешил для себя этот вопрос. Также нельзя не вспомнить, каким предстает Печорин перед глазами странствующего офицера в главе «Максим Максимыч» – уж точно не героем, сделавшим раз и навсегда свой выбор, победившим судьбу и отбросившим сомнения [22, с. 243–244].

Об авторах

Е. И. Ушакова

Автор, ответственный за переписку.
Email: ek.ushakova@gmail.com

Аспирант филологического факультета

Список литературы