The Сoncept of Future in the Artistic System of V. Mayakovsky and Its Constants

Full Text

Будущее — универсальная категория, одна из важнейших при обращении к творчеству и самой личности Владимира Маяковского. Начиная с первых футуристических выступлений поэт стремился заглянуть в будущее, прорваться «за горы горя» в «солнечный край непочатый» [Маяковский; т. 2: 24]. Тогда, создавая философско-эстетические основы искусства грядущих дней, Велимир Хлебников писал:

«Наша тяжелая задача — быть стрелочниками на путях встречи Прошлого и Будущего» [Хлебников: 264].

В мировосприятии Маяковского Будущее — многоаспектный концепт, охватывающий и опыт прошлого, отложившийся в народных сказаниях и былинных образах Святогора-богатыря, Ильи Муромца, и создававшийся на его глазах образ космической эры.

По мысли С. Г. Семеновой, «будущее — вот бог поэта, основной аргумент, удостоверяющий ценность всего: человека, идеи, свершения <…> Будетлянству в таком смысле он не изменял никогда, выразив тем самым какое-то глубинно русское устремление» [Семенова, 2008: 75]. Маяковскому было важнее всего увидеть будущее, каким оно явится. Ради этого он готов стать былинным Святогором-богатырем («выше Эйфелей, выше гор») или преобразовать себя в фантастического Людогуся, смотрящего из-за облаков на «становища Муромца» [Маяковский; т. 4: 121, 112]. Как замечала Марина Цветаева, Маяковский не только непосредственно связан с представлениями о будущем, он сам ярчайшее воплощение поэта грядущих лет:

«Говоря о данном поэте, Маяковском, придется помнить не только о веке, нам непрестанно придется помнить на век вперед. Эта вакансия: первого в мире поэта масс — так скоро-то не заполнится. И оборачиваться на Маяковского нам, а может быть, и нашим внукам, придется не назад, а вперед» [Цветаева: 53—54].

В этом смысле Будущее становится эмблемой поэта, его отличительным признаком, позволившим К. Чуковскому в лекции, а затем в статье «Ахматова и Маяковский» (1920) провести черту между поэтами, «столь непохожими один на другого», отметив, что Маяковский «в каждой букве есть порождение нынешней революционной эпохи, в нем ее верования, крики, провалы, экстазы. Предков у него никаких. Он сам предок и если чем силен, то потомками. За нею <Ахматовой> многовековое великолепное прошлое. Перед ним многовековое великолепное будущее» [Чуковский: 541]. Утверждение Чуковского было оспорено М. Горьким, который отметил анархистский характер отношения Маяковского к миру, его отказ от прошлого и в письме Чуковскому задавался вопросом:

«…уместна ли в наши дни похвала анархизму?

Мы — Русь — идем к нему неизбежно и быстро. Так не следует ли, видя это, выразить, хотя бы в двух словах, кратко, — что сие назначение пути нашего не весьма приятно нам и очень вредно будущему страны?» [Горький; т. 13: 150].

Горькому запомнилась юношеская бравада Маяковского, «темперамент пророка Исайи»¹. В ответ на известие о смерти поэта Горький в письме к И. А. Груздеву в мае 1930 г. вспоминал о встрече с ним в 1915 г. в Мустамяках:

«Там он читал "Облако в штанах", "Флейта-позвоночник" — отрывки — и много различных лирических стихов. Стихи очень понравились мне, и читал он отлично, даже разрыдался, как женщина, чем весьма напугал и взволновал меня. Жаловался на то, что "человек делится горизонтально по диафрагме". Когда я сказал, что — на мой взгляд — у него большое, хотя, наверное, очень тяжелое будущее и что его талант потребует огромной работы, он угрюмо ответил: "Я хочу будущее сегодня", и еще: "Без радости – не надо мне будущего, а радости я не чувствую!"» [Горький; т. 19: 300].

В анархистский период, на опасность которого Горький указывал Чуковскому, поэт, обращаясь к рабочим, призывал «отказаться от “ветоши старого искусства”, “с жадностью рвать куски здорового молодого грубого искусства”. В то же время он не декретировал конкретных проявлений творчества будущего» [Терехина, Котрелев: 187].

Как считал Маяковский в 1917–1922 гг., поступательное движение по пути обновления не даст необходимых результатов: «Довольно шагать, футуристы, в будущее прыжок!» [Маяковский; т. 2: 14]. Энергия прыжка велика, но недостаточна для того, чтобы прозреть ожидаемую реальность:

В «Открытом письме рабочим» (1918) Маяковский обращается за помощью в создании проекта нового мира:

«Великого сева ждет народная душа.

К вам, принявшим наследие России, к вам, которые (верю!) завтра станут хозяевами всего мира, обращаюсь я с вопросом: какими фантастическими зданиями покроете вы место вчерашних пожарищ? Какие песни и музыки будут литься из ваших окон? Каким Библиям откроете ваши души?» [Маяковский; т. 12: 8].

Маяковский обозначил ценностную структуру грядущего мира в его важнейших составляющих: материально-техническая сфера (здания), эстетическая (песни и музыки), духовная (Библия). В реальности «завтра» отодвигалось все дальше в будущее, однако в аксиологической системе Маяковского этот мир осуществлялся через творчество: воплощались этические идеалы, утверждалась ценность знания, социальных свобод, активности человека. Поэт верил в возможность справедливой жизни на земле, в насущность революционных преобразований. Утопическая вера в рай на земле, впервые воплощенная в заключительном эпизоде поэмы «Война и мир» (1916), оставалась важнейшей чертой художественного мира Маяковского. Финалы всех его крупных произведений обращены в будущее, ближайшее или отдаленное на века. Поэт стремился заглянуть вперед как можно дальше. Типологически это движение можно соотнести с тем переходом в размышлениях Н. Ф. Федорова от «истории как факта» к «истории как проекту» и далее к «истории как акту» [Гачева: 201].

Проективный, созидательный пафос, попытка опереться на библейские сюжеты освещает пьесу «Мистерия-буфф», задуманную в июле 1917 г., за несколько месяцев до Октябрьской революции. Пьеса была поставлена в Петрограде к ее первой годовщине — 7 ноября 1918 г. Режиссером выступил Вс. Мейерхольд, художником спектакля — К. Малевич. Маяковский исполнил роль «Человека просто» (это был его второй выход на театральную сцену после трагедии «Владимир Маяковский»). Библейская история о Всемирном потопе и чудесном спасении в ковчеге, переосмысленная им как новый миф о революции, давала богатые возможности для сценических экспериментов. Однако актеры Александринского театра отказались играть пьесу, травестирующую религиозный сюжет, — исполнителей набирали по объявлению в газете.

Во второй редакции «солнечный край» выглядит как современный город:

«Ворота распахиваются, и раскрывается город. Но какой город! Громоздятся в небо распахнутые махины прозрачных фабрик и квартир. Обвитые радугами, стоят поезда, трамваи, автомобили, а посредине — сад звезд и лун, увенчанный сияющей кроной солнца» [Маяковский; т. 2: 346].

В поисках новой веры Маяковский впадает, по словам С. Г. Семеновой, «в пантеизм, в язычество, в солнцепоклонство» [Семенова, 2001: 159]. Однако «псалмы будущему» помогали преодолеть разрыв между ожидаемой «солнечной коммуной» и необходимостью «выволочь республику из грязи» [Маяковский; т. 2: 88].

Таков пафос поэмы «Рабочим Курска, добывшим первую руду, временный памятник работы Владимира Маяковского»:

В 1920-х гг. перед Маяковским стояла задача создавать «произведения, обладающие качеством огромной социальной активности по отношению к жизни. "Тащить понятое время" — это не только сердцевина эстетических взглядов Маяковского, но и основной критерий всех его оценок различных художественных явлений» [Ушаков: 12]. Через эстетическую потребность в идеале, каким неизменно поэту представлялось Будущее, Маяковский объединял в своих произведениях утопические картины отдаленных веков и ростки нового в повседневной жизни: «Я вижу — / где сор сегодня гниет, / где только земля простая — / на сажень вижу, / из-под нее / коммуны/ дома / прорастают» [Маяковский; т. 8: 314]. Это предвидение не было лишь художественным образом, основанным на изобретательной фантазии поэта. В его библиотеке на Лубянке были книги о философах-утопистах², монография известного электрохимика и публициста Вальтера Ратенау «Механизация жизни» (Пг., 1923). Весной 1927 г. Маяковский посетил Первую мировую выставку межпланетных аппаратов и механизмов» в Москве, на Тверской, где были представлены макеты ракет и скафандра по рисункам К. Э. Циолковского.

С космической философией ученого его познакомил А. Л. Чижевский, один из основоположников биофизики, гелиобиологии, поэт, который подарил Маяковскому две брошюры Циолковского, изданные в 1928 г. на средства автора малым тиражом и не поступившие в продажу. Эти книги («Прошедшее земли» и «Общественная организация человечества»), а также популярное изложение теории относительности Эйнштейна находились в книжном шкафу поэта [Колесникова: 481, 484]. Характерен рассказ Р. Якобсона о внимании Маяковского к теории относительности и связанной с ней темой бессмертия. «Я найду физика, — говорил Маяковский, — который мне по пунктам растолкует книгу Эйнштейна. Ведь не может быть, чтоб я так и не понял. Я этому физику академический паек платить буду» [Якобсон: 606]. Здесь же Якобсон приводил текст радиограммы Маяковского, которую тот собирался послать Эйнштейну: «…науке будущего от искусства будущего» [Якобсон: 606].

Несогласие с привычным порядком вещей толкает лирического героя поэмы «Про это» на поиски фантастической страны Грен-лап-любландии, предстающей в воображении поэта идеальной моделью общества будущего. Герои пьесы «Баня» изобретают машину времени, чтобы заставить время «стоять и мчать в любом направлении и с любой скоростью» [Маяковский, т. 11: 280]. Власть над временем означала для Маяковского прежде всего победу над смертью, а бессмертие в его поэтической мифологии, по замечанию Якобсона, не могло быть потусторонним, оно нерасторжимо с землей: «…нет воскресения без воплощения, без плоти» [Якобсон: 608].

Казалось, поэт напрасно растрачивает талант на газетные стихи, борясь с отдельными недостатками, однако дискредитировавшее себя настоящее заставляло его, подобно героям чтимого им романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?», стремиться к будущему, работать для него, приближать его, переносить из него всё, что можно перенести, в настоящее: «…настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего» [Чернышевский: 591].

Четыре константы Будущего — это метафорическое представление основных этапов, отмеченных поэтом в движении времени, своеобразная шкала времени и его освоения. На ней нами выделяются четыре хронологически и семантически отличных константных уровня: сегодня, завтра, грядущее, вечность.

1. «Я хочу будущее — сегодня!»

«Сегодня» можно принять за начальный уровень шкалы. Это настоящее время, но также и граница с прошлым. «Только не воспоминания» — название статьи Маяковского — определяет и вектор единственно возможного для него движения: «Время, вперед!» [Маяковский; т. 11: 338]. По Якобсону, «сокровеннейший миф Маяковского» [Якобсон: 608] заключается в движении в Будущее, которое воскрешает и преображает прошлое, освобождая его от настоящего, от быта. Так, о вечере воспоминаний к 10-летию революции поэт говорил:

«Нам и не по-футуристически и не по душе эти самые "вечера". Я предпочел бы объявить или "утро предположений", или "полдень оповещений"» [Маяковский; т. 12: 149].

Поэт стремился поддержать строительно-созидательный пафос первой пятилетки, движения ударников, создавая «Урожайный марш», «Марш ударных бригад»:

С другой стороны, на страницах «Правды» появлялись критические стихотворения, например: «Дождемся ли мы жилья хорошего? Товарищи, стройте хорошо и дешево!» [Маяковский; т. 9: 209]. В «Комсомольской правде» циклы сатирических стихов решали, по убеждению поэта, ту же задачу приближения будущего. В пьесе «Клоп» (1929) сатира распространяется не только на современное поэту мещанство, но и на представленное в утопической форме общество будущего, через пятьдесят лет, в 1979 году [Basile: 775].

2. «…А надо рваться в завтра, вперед»

Второй уровень шкалы Будущего — это «Завтра», тот временной промежуток, когда начинается отсчет нового, предстоящего, времени. «Реальнейшая жизнь» — осуществление извечных человеческих идеалов. Путь к ним для Маяковского неизбежно лежит через революции: социальную и духовную. Поэт и его современники, к которым он постоянно обращается, смогут увидеть воплощение своих планов, реализацию задуманного. Важно отметить, что реальность сохраняет соразмерность масштабу жизни человека. Жизнестроительная идея становится определяющей. Увидеть результат труда — это цель, смысл движения: «Надо / жизнь / сначала переделать, / переделав, / можно воспевать» (Маяковский, 7: 104). Поэт требует ускорить движение:

«Слабосильные топчутся на месте и ждут, пока событие пройдет, чтоб его отразить, мощные забегают на столько же вперед, чтоб тащить понятое время» [Маяковский; т. 12: 98].

Все чаще созидательный пафос становится завоевательным, а призывы сменяются приказами. Всеобщими усилиями и жертвами Будущее почти сближается с настоящим: «Через четыре / года / здесь / будет / город-сад» [Маяковский; т. 10: 128].

3. «…Коммуна во весь горизонт»

Грядущее — это третий уровень на шкале Будущего. Он умозрителен, потому что выходит за рамки индивидуальной жизни. Так измеряется жизнь общества, понятие о цели движения, о плодотворности совершаемого во имя будущего новых поколений. Но человек во плоти не в состоянии заглянуть в отдаленные века, поэтому в фантазии поэт трансформирует свое тело в некое подобие биоробота — это Людогусь. Он свидетельствует: «Реальнейшая / подо мною / вон она — / жизнь, / мечтаемая от дней Фурье, / Роберта Оуэна и Сен-Симона. / Маяковский! / Опять человеком будь! / Силой мысли, / нервов, / жил / я, / как стоверстную подзорную трубу, / тихо шеищу сложил. / Небылицей покажется кое-кому. / А я, /в середине XXI века, / на Земле» [Маяковский; 4: 134].

Стадия грядущего тесно связана с первыми уровнями. Здесь еще действуют представления о законах исторического времени, открытых Марксом, и процветает коммунизм. Будущее, по убеждению Маяковского, — это судья настоящего. Так, в пьесе «Баня», подводя итог знакомству с достижениями первой пятилетки, свой вердикт произносит Фосфорическая женщина, делегатка 2030 г.:

«Будущее примет всех, у кого найдется хотя бы одна черта, роднящая с коллективом коммуны, — радость работать, жажда жертвовать, неутомимость изобретать, выгода отдавать, гордость человечностью» [Маяковский; т. 11: 345].

4. «Векам, истории и мирозданью»

Верхний уровень шкалы Будущего составляет вечность, где время измеряется столетиями. Это не только «коммунистическое далеко»: утопические модели жизни, любви, искусства, идеального государства в представлении Маяковского возникают в разных жанрах, но чаще всего в поэмах. Два программных произведения поэта обращены в вечность: «Прошение на имя…» из поэмы «Про это» и «Во весь голос». В них рассказ «о времени и о себе» сочетается с мечтой о воскрешении, о возвращении к жизни в будущем: «Воскреси / хотя б за то, / что я / поэтом / ждал тебя, / откинул будничную чушь! / Воскреси меня / хотя б за это! / Воскреси — / свое дожить хочу!» [Маяковский; т. 4: 184].

Здесь первостепенное значение имеет знакомство Маяковского с идеями «материалистического утопизма» Н. Ф. Федорова [Семенова, 2001].

Рассматривая концепт «Будущее» в предложенном аспекте на уровне констант, можно убедиться, что шкала времени помогает системно представить характер отношения Маяковского к Будущему как его активное, созидательное предвосхищение. Своего апогея оно достигает в заключительных строках поэмы «Про это», где идеи философии общего дела явственно коррелируют с образной системой Маяковского. Как замечает А. Г. Гачева, «Федорову хотелось говорить о родстве, любви сынов к отцам, скорби об утратах, воскресительной памяти и труде воскрешения, используя во всей полноте эмоционально-образные возможности художественного текста» [Гачева: 199]. В строках Маяковского тот же призыв «к восстановлению всечеловеческого родства», «космического всеединства»: «Чтоб жить / не в жертву дома дырам. / Чтоб мог / в родне / отныне / стать / отец / по крайней мере миром, / землей по крайней мере — мать» [Маяковский; т. 4: 184].

«Утопия будущего» была для Маяковского желанным «скачком, трансцензусом от заземленной посюсторонности, политического ораторства агиток в чудесную многомерность, <…> свободу от природы и смерти» [Семенова, 2016: 490–491]. Многомерность отношения Маяковского к Будущему определяет доминирующее место этого концепта в художественной системе поэта наряду с такими онтологическими понятиями, как Человек, Жизнь, Смерть, Любовь. В ценностной структуре личности и творчества Маяковского концепт «Будущее» означает понятие нравственного идеала и одновременно практического действия. Поэтические формулы порыва к Будущему, созданные им, сохраняют свой эмоционально-образный потенциал, сочетание утопического пафоса и сатирического обличения. Выявленные в ходе исследования константы аксиологической шкалы времени показывают взаимосвязь отдельных этапов становления темы Будущего у Маяковского, ее эволюцию и творческое воплощение. Новизна и перспективность исследования связаны с дальнейшим расширением его социокультурного и философского контекста.

¹ Серебров А. О Маяковском // Маяковский в воспоминаниях современников. М.: ГИХЛ, 1963. С. 141.

² Напр., Сен-Симон А. Собр. соч. М.; Пг., 1923; Меринг Ф. От утопии к науке. Ростов/Дон, Краснодар: Буревестник, 1924; Семенов В. Великие утописты Сен-Симон, Фурье и их школы. М.; Л, 1926. Вып. III–IV.

About the authors

Vera N. Terekhina

Author for correspondence.
Email: veter_47@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-8708-9914

PhD (Philology), Chief Researcher, Head of the Group for the Preparation of the Complete Works of V. V. Mayakovsky in 20 Volumes

References

Supplementary files