The Theme of the Brotherhood of Man in the Works by I. A. Bunin

Full Text

В художественном мире И. А. Бунина, начиная с ранних произведений и заканчивая произведениями зрелого творчества, утверждается идея новых — евангельских, братских отношений между людьми, основанных на христианской любви. Эта идея — одна из важнейших Божественных истин, принесенных в мир Спасителем. Чтобы понять, как она отражается в творчестве И. А. Бунина, необходимо обратиться к Евангелиям, в которых запечатлено, что говорил Христос о человеке Нового Завета, какими должны быть новые отношения между людьми, почему Спаситель призывал называть друг друга братьями. В Евангелии от Матфея  изображено, как Христос, обличая лицемерие и высокомерие фарисеев, обращается к своим ученикам и собравшемуся народу и говорит: «А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель — Христос, все же вы — братья; И отцем себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах» (Мф. 23:8–9).

В Нагорной и в других своих проповедях Христос неоднократно использует слова «брат», «братья».

Идея братства людей в Евангелиях закономерно связана с идеей христианской любви, составляющей сущность Нового Завета. Отвечая на вопрос о «наибольшей заповеди в законе» (Мф. 22:36), Христос называет главную заповедь: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: Сия есть первая и наибольшая заповедь» (Мф. 22:37–38). Вслед же за первой называет «вторую <…> подобную ей»: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39).

В Евангелии от Иоанна содержатся важнейшие пояснения Иисуса Христа этой второй главной заповеди: Спаситель проповедовал новый уровень взаимоотношений между людьми — уровень Божественной любви, которая является сутью Нового Завета: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин. 13:34).

И. А. Бунину особенно близка эта евангельская идея братства людей, которая начинает звучать уже в его раннем творчестве. В самом начале своего пути, наряду с множеством прекрасных пейзажных произведений, начинающий поэт создает несколько стихотворений, свидетельствующих о его глубоком знании и понимании сердцем истин Нового Завета. В 1889 г. девятнадцатилетний И. А. Бунин пишет стихотворение «В костеле», в котором создает ключевой для понимания развития темы братства людей образ Христа:

«И над всем — Христа распятье:

В диадеме роз,

Скорбно братские объятья

Распростер Христос…»¹.

В этих строках не просто воспроизведение картины Распятия в храме. Называя объятия Христа «братскими», И. А. Бунин обращает нас к Евангелиям, к истинам о христианской любви и человеческом братстве, возвещенным Спасителем. Образ «скорбных братских объятий Христа» содержит в себе, как в зерне, евангельскую идею христианской Божественной любви, братства людей как духовного единства и мотив скорбного, трагического звучания этой идеи в современном мире.

В стихотворении «Надпись на могильной плите» (1901), написанном в форме обращения лирического героя к Господу Богу, появляется метафора «завет любви», создающая образ Нового Завета. Главным достоинством человека И. А. Бунин называет верность «завету любви» и новым, евангельским отношениям между людьми:

«Завет любви хранил я в жизни свято:

Во дни тоски, наперекор уму,

Я не питал змею вражды на брата,

Я все простил, по слову Твоему» (1: 384).

За полгода до начала Первой мировой войны, в марте 1914 г., словно видя опасные процессы, происходящие в душах людей и ведущие к мировой катастрофе, И. А. Бунин создает стихотворение «Новый Завет» (1914) в форме обращения Господа Бога к Иосифу, земному отцу Спасителя. В нем поэт рисует картину греховного состояния человечества: «…проливает мир кровавых слез потоки» (1: 286). Поэтому Господь «расторг с жестокими завет» (1: 286) и посылает в мир Божественного младенца, в котором Его «благоволенье» (1: 287). Как отмечает О. А. Бердникова, «поэт точно передает глубинный смысл прихода в мир Спасителя, призванного исполнить Волю Пославшего Его и возвестить свои заповеди — Новый завет» [Бердникова, 2009b: 147].

Ключевую роль в этом стихотворении играют слова Господа Бога, которые выделяют из духовного содержания Нового Завета именно идею новых отношения между людьми в масштабах всего человечества:

«Иосиф! Близок день, когда мечи

Перекуют народы на орала» (1: 286).

Эти слова — почти дословная цитата из книг пророка Михея и пророка Исаии о том, что наступит время, когда «народы перекуют мечи свои на орала и копья свои на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Ис. 2:4), (Мих. 4:3).

Приводя это библейское пророчество, Бунин таким образом актуализирует и утверждает евангельскую мысль о необходимости прекращения войн, вражды, ненависти, розни между людьми и установлении мира и новых — братских отношений между людьми, о которых говорил Христос.

С началом Первой мировой войны в потрясающих по силе произведениях 1914–1916 гг. с поистине пророческой силой И. А. Бунин создает образ человечества, забывшего о Боге, о Христе, о Божественных заповедях. Так, в стихотворениях «Молчание» (1916), «Отчаяние» (1908–1916) поэт рисует образ людей, забывших о законах, данных Отцом Небесным, о своем изначальном братстве и превратившихся в дикую толпу, «род кровожадный и презренный / В грызне скатившихся гиен» (1: 400).

Безусловно, особую роль в развитии темы братства людей играет рассказ «Братья», написанный И. А. Буниным в 1914 г. под впечатлением поездки на Цейлон. Это путешествие на «землю древнейшего человечества» (4: 255) потрясло писателя картинами колониального рабства и той пропастью, которая пролегла между людьми. По свидетельству В.Н. Муромцевой-Буниной, на Цейлоне И. А. Бунин «почти заболел. Не мог видеть рикш с окровавленными губами от бетеля» [Бабореко: 158].

Традиционно рассказ И. А. Бунина «Братья» исследовался в русле изучения его буддийской основы, буддийского текста. И это вполне закономерно: произведение насыщено цитатами из «Сутты Нипаты», одной из древнейших книг буддийского канона, в которой изложены основные положения учения Будды, и одной из любимых книг писателя. Однако христианский текст в рассказе И. А. Бунина — чрезвычайно значимый для понимания темы братства и авторской идеи — до настоящего времени оставался без внимания исследователей, что приводило к ошибочным выводам в интерпретации рассказа вплоть до провозглашения рассказа «Братья» «апологией буддизма» [Марулло: 95].

Действие рассказа происходит на острове Цейлон, жители которого исповедуют буддизм. Однако И. А. Бунин неоднократно наделяет Цейлон библейскими определениями: «земля прародителей, как и теперь еще называют Цейлон» (4: 7), «земля первых людей» (4: 16), «земля древнейшего человечества, этот потерянный нами эдем» (4: 25); даже земля здесь — «кабук», «из которого и был создан Адам» (4: 7), «вековая смоковница», под которой присел отдохнуть рикша, «как райское дерево» (4: 19), а наготу загорающих черноволосых подростков-цейлонцев И. А. Бунин называет «райской» (4: 7). Но рай, божественный Эдем, превратился в ад, вернее, сами люди своими грехами и преступлениями превратили рай в ад. Контаминируя буддийский и христианский хронотопы, И. А. Бунин создает общечеловеческий хронотоп, рассказ же о событиях, происходящих на Цейлоне, превращается в рассказ о греховной жизни всего человечества, ушедшего от Бога.

Утверждению идеи братства людей служат параллели из жизни рикши и жизни богатого англичанина, на которых построен рассказ, и единые для буддизма и христианства заповеди. Так, наряду с множеством цитат из Сутты-Нипаты, И.А. Бунин вводит в текст первой части рассказа, посвященной молодому рикше, пять главных буддийских заповедей-канонов: «Не убивай, не воруй, не прелюбодействуй, не лги и ничем не опьяняйся» (4: 12–13), четыре из которых полностью совпадают с заповедями, являющимися в составе Десяти заповедей Ветхого Завета Законом для христиан. Но ведь молодой рикша не убивал, не воровал, не прелюбодействовал, не лгал, из всех этих заповедей лишь одна имеет к нему отношение: «ничем не опьяняйся». Об этом свидетельствует и эпизод, в который введены буддийские заповеди из Сутты-Нипаты (рикша требует у англичанина остановиться, чтобы купить бетель), и содержание всего рассказа. И все-таки И. А. Бунин ввел в текст все пять канонов и, конечно, не случайно. К кому же автор обращает эти заповеди и непреложные истины, являющиеся едиными для буддизма и христианства? Из повествования становится совершенно очевидным, что обращены они к англичанину, который сам рассказывал о том, что «убивал людей сотнями» (4: 24), воровал, «ограблял» (4: 26) колониальные страны, прелюбодействовал — развращался и развращал: «…в Японии покупал девочек в месячные жены» (4: 26), лгал, называя ограбление и порабощение стран «колониальными задачами» (4: 26), и опьянялся (И. А. Бунин не раз повторяет, что англичанин опьяняет себя виски). Подчеркивая общность заповедей христианства и буддизма, писатель показывает религиозно-нравственную основу для единства и братства людей.

Несомненно, для глубокого и верного понимания рассказа «Братья» и темы братства необходимо обратиться к эпиграфу и самому названию, играющим важнейшую роль в выражении авторской позиции и идеи:

«Взгляни на братьев, избивающих друг друга. Я хочу говорить о печали» (4: 7).

Исследователи не раз констатировали, что Бунин, взяв в качестве эпиграфа цитату из Сутты-Нипаты, изменил ее, заменив слово «люди» на «братья», однако, как правило, эта замена оставалась без объяснений (см. [Солоухина], [Чебоненко] и др.), либо констатировалась некая схожесть героев, которая приравнивалась к «братству», при этом слова «братья», «братство» употреблялись в кавычках. Так, О. В. Сливицкая называет рикшу и англичанина «братьями» перед лицом некоего «космического» зла, «той космической жизни, которой подчинена хрупкая судьба человека» [Сливицкая: 129]. Корейский исследователь Ким Кен Тэ развивает эту мысль: «То, что оба героя рассказа Бунина одинаково оказываются во власти стихии, что их судьбы вписаны в мир солнца, ночи, океана, раскрывает еще один аспект "братства" англичанина и сингалеза — делает их братьями перед лицом мироздания» [Ким Кен Тэ: 34]. Однако И. А. Бунин показывает, что не «космическое зло» и не стихии управляют жизнями и судьбами людей, а, прежде всего, — сами люди своими собственными мыслями, поступками, делами. Так, комментируя смерть старого рикши, И.А. Бунин пишет, что «за могилой ждала его новая скорбная жизнь, след неправой прежней» (4: 9). «Мрак» и «бездну» из своей жизни сделал сам англичанин своими грехами и преступлениями. Ю. Мальцев считает, что «обоих героев рассказа <…> объединяет в людском "братстве" общая неизбежность страдания и смерти» [Мальцев: 215]. Однако все вышеприведенные объяснения противоречат эпиграфу, в котором люди-братья избивают друг друга, о чем свидетельствует и полный текст Аттаданда сутты «Взятый в руку жезл», представляющий собой слова Будды: «Кто в руки взял жезл, тот нагоняет страх. Взгляни на людей, избивающих друг друга, я хочу говорить о печали, как я изведал ее. Когда я увидел: вот мечутся люди, как рыба в садке, где мало воды, вот они ставят помехи в жизни друг другу, — на меня напал страх»². Кроме того, «братство», взятое в кавычки, говорит о том, что некая схожесть, общность героев на самом деле — псевдобратство, поскольку отношения рикши и англичанина никак нельзя назвать братскими. Это «братья», «единые в <…> их духовной несостоятельности», как верно определяет О. А. Бердникова [Бердникова, 2009a: 134]. «Общность» героев объясняется, прежде всего, отсутствием подлинной религиозности, веры в Бога и потому незнанием истинного пути в жизни и утратой смысла бытия. Вовсе не случайно Бунин неоднократно подчеркивает бессмысленность передвижений и рикши, и англичанина в пространстве жизни.

Так каков же смысл замены слов «люди» на «братья» и о каком братстве писал И. А. Бунин? Ведь слово «люди» вполне передает общечеловеческий уровень взаимоотношений. Обратимся к еще одному важному фрагменту текста рассказа, содержащему слово «братство», который поможет прояснить смысл замены слов Буниным: «…грядущее всемирное братство и равенство» (4: 26), о котором с презрением, иронично говорит англичанин:

«Будда понял, что значит жизнь Личности в этом "мире бывания", в этой вселенной, которой мы не постигаем, — и ужаснулся священным ужасом. Мы же возносим нашу Личность превыше небес, мы хотим сосредоточить в ней весь мир, что бы там ни говорили о грядущем всемирном братстве и равенстве» (курсив мой. — Т. К.) (4: 26).

Ю. Мальцев интерпретирует «грядущее всемирное братство и равенство» как «утопическое "братство" политического лозунга революционеров (свобода, равенство, братство)» [Мальцев: 215]. Однако религиозно-философский контекст этого высказывания, как и всего монолога героя, а также христианский текст произведения опровергают такую политизированную интерпретацию: человеческая жизнь в рассказе «Братья» вписана И. А. Буниным в вечность, «мир бывания» (4: 26), «в эту вселенную, которую мы не понимаем» (4: 26), во «Все-Единое» (4: 26), но никак не в политическое революционное время-пространство, знаки которого даже не мелькают в мире рассказа. Текстуальный стилистический анализ высказывания англичанина также опровергает такую политизированную интерпретацию: в революционном лозунге — «свобода, равенство, братство», в рассказе — «братство и равенство». Несомненно, И. А. Бунин, художник, чуткий к каждому слову и его малейшему оттенку, не мог просто убрать слово «свобода» или просто не обратить внимание на порядок слов. Нет, И. А. Бунин пишет именно о «братстве и равенстве», и весь христианский текст рассказа свидетельствует о том, что это «братство и равенство», о которых говорил Христос и которые утрачены людьми современной цивилизации: это равноправные человеческие взаимоотношения, основанные на любви к Богу и к ближнему.

Высокий стиль определения «грядущее» братство и равенство рождает библейскую ассоциацию с Грядущим в мир Спасителем. Определение «всемирное» братство и равенство вызывает в памяти слова Христа, обращенные к ученикам: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28:19). Кроме того, в контексте художественного мира И. А. Бунина возникает ассоциативная связь с его стихотворением «Джордано Бруно», в котором появляется образ «единой, всемирной души» (1: 203), неразрывно связанной с Богом:

«Мир — бездна бездн. И каждый атом в нем

Проникнут Богом — жизнью, красотою.

Живя и умирая, мы живем

Единою, всемирною душою» (1: 203).

Эти аргументы, как и все вышеназванные элементы христианского текста, позволяют говорить о евангельском значении слова «братья» в эпиграфе и в названии рассказа, играющих важнейшую роль в выражении ключевой авторской идеи. Заповедь Христа «…Все же вы — братья…» (Мф. 23:8) для И. А. Бунина — идеал, и писатель, как пророк, напоминает о ней людям. Поэтому трудно согласиться с мнением, что «Бунин <…> не дает ответа на вопрос "как изменить существующее положение?"» [Ким Кен Тэ: 28]. Слово «братья», введенное автором в эпиграф, а также название рассказа и есть ответ И. А. Бунина на этот вопрос: спасение — в возврате к евангельским ценностям, к евангельским принципам отношений между людьми.

Однако англичанин, выходец из христианского мира, отказавшись от Бога, от Христа, «оставшись равнодушным ко всем этим Зевсам, Аполлонам, к Христу, к Магомету» (4: 25), не хочет знать этой евангельской истины. И. А. Бунин намеренно несколько раз повторяет символически значимую деталь портрета англичанина: его «как будто ничего не видящие глаза» (4: 12, 15). Пресыщенный всеми возможными материальными благами этот безбожник потому и утратил смысл жизни, потому и не видит выхода из того мрака и из той бездны, к которым он пришел сам, что отрекся от Бога, отказался от спасительных евангельских истин, от пути, указанного Христом. Ведь для этого нужно оставаться человеком, чувствовать рядом братьев, а не «цветных людей, обращенных <…> в скотов» (4: 25), нужно не превращаться в язычника, поклоняющегося золотому тельцу, нужно не превращаться в преступника и зверя, убивающего своих братьев. Он испытывает страх и ужас, но не раскаяние и не покаяние, поэтому спасение для него невозможно, куда бы он ни старался убежать. Для спасения необходимо покаяние перед Богом и возвращение к Нему (см. об этом: [Габдуллина], [Есаулов, 2004], [Есаулов, 2012], [Захаров], [Радь], [Ковалева] и др.).

Забвение христианских заповедей и евангельской идеи братства людей и разрушение евангельских принципов в отношениях между людьми, ведущие к опасным деформациям души человека, И. А. Бунин видит не только в среде «коммерсантов, техников, военных, политиков, колонизаторов» (4: 25), «господ из Сан-Франциско», но и в крестьянстве, среди простых людей. В январе 1914 г. И. А. Бунин пишет рассказ «Весенний вечер», в котором, как и в «Братьях», звучит мотив трагического разрушения братства людей.

В этом рассказе об убийстве в деревенском шинке встречаются два простых бедных человека: старик-нищий и пьяный мужик. Создавая образы героев, И. А. Бунин намеренно обостряет сюжетную ситуацию: нищий, «старик, похожий на святителя» (3: 487), ведет себя скромно, смиренно, незлобиво; пьяный молодой мужик, «здоровенный оборванный степняк» с «налитыми мутным блеском хмеля глазами» (3: 490), напротив, ведет себя с нищим «грубо и шало» (3: 490), презрительно, высокомерно, порой издевательски: «я тебе умней» (3: 491), «молчи, не вякай лишнего» (3: 491), «я тебе не ровня» (3: 493) и др.

«А теперь пой стих, а то убью сейчас! — крикнул он. — Мне с тобой скушно!

Дрожащим, скромным, но привычным голосом нищий запел из темноты:

Жили-были братья родные,

Богом Христом братья сводные…» (3: 495).

Эта песня, введенная И. А. Буниным в текст рассказа, — ключ к пониманию авторской идеи. Она звучит как напоминание об Иисусе Христе, о евангельских истинах, о родстве душ во Христе, о человеческом братстве и равенстве. Эта истина укоренилась глубоко в душе русского человека, поэтому даже пропивающий свою жизнь пьяный мужик помнит о ней. Услышав эту песню, он как будто опомнился, чувствуя свое родство с нищим:

«Пой, Лазарь, пой, родный мой братец! …Оба мы с тобой…» (3: 494).

Но через мгновение он вновь становится прежним, грубым, злобным, высокомерным:

«Только что ты передо мной? Бродяга! А я рабочий человек, всех страдащих поилец-кормилец» (3: 494).

Всем ходом повествования И. А. Бунин свидетельствует: чтобы евангельская истина о человеческом братстве и равенстве осуществилась в жизни, она должна основываться на главной, «наибольшей заповеди в законе» (Мф. 22:36): «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим» (Мф. 22:37). В душе озлобленной, забывшей о Боге, поставившей гордыню, свое благополучие превыше всего на свете, евангельская истина о братстве дискредитируется, принимает уродливые, искаженные проявления. И потому мужик, даже называя нищего «братом», жестоко убивает его, чтобы завладеть его деньгами.

«Нищий человек, отдай мне свои деньги! <…> Знаю, что есть! Не может быть, чтобы не было, — отдай за-ради самого господа бога! <…> Заплаканное лицо мужика, чуть видное в сумерках, было безумно.

— Отдай! — повторил он сразу охрипшим голосом. — За ради царицы небесной — отдай! <…> Отдай — тебе все равно ни к чему, ты в гробу одной ногой, а я навек человеком стану! Отдай добром, — брат, родный, не доводи до греха! <…>.

— Нет, — едва слышно, но непоколебимо сказал нищий. <…>.

— Хорошо, — с безумной покорностью проговорил мужик. — Я тебе убью. Пойду, найду камень и убью. <…>.

— Остатний раз тебе говорю… — пробормотал мужик спаленными губами, подходя к нему с большим белым камнем в руках. — Брат…

Нищий молчал» (3: 495, 496).

Трудно согласиться с мнением, что это «рок», «нечто неподвластное разуму» [Солоухина: 54] заставляет героя совершить жестокое убийство. Мужик сам говорит о том, что стало причиной его несчастий, развала его жизни и озлобленности: «Возгордился я на Бога» (3: 495). Поэтому закономерно, что в этой истории, рассказанной И. А. Буниным, и особенно в признаниях пьяного мужика прочитывается «вечный» библейский сюжет — сюжет об убийстве Каином родного брата Авеля:

«Мине горе съело, у всех людей праздник, у всех людей севы, а я грызу землю, она, родимая, другую весну у меня пустуя…» (3: 494).

Обиды на Бога и на людей, зависть, желание благополучия, поставленное выше воли Всевышнего, ведут героя к братоубийству. Для нищего же его деньги, символ благополучия — «девяносто два рубля бумажками» (3: 488), зашитые в ладанку, — тоже оказались дороже жизни, дарованной Отцом Небесным.

Вера И. А. Бунина в Бога, верность евангельским заповедям, идея братства людей подвергается жесточайшей проверке в период поворотных драматических событий российской истории начала ХХ в.: Первой мировой войны, революций 1917 г. и Гражданской войны. Революцию 1917 г. писатель не принял, отвергая, как кровавое безумие, как развязывание диких инстинктов в народе, как разрушение России. И. А. Бунин категорически не приемлет диктатуры пролетариата, жестокости и беззакония, «душегубства и разрушительства»³, с которыми создается новое устройство России, не приемлет превращения народа в дикую, озверевшую толпу.

В дневнике «Окаянные дни», в лирике 1917–1920-х гг., в программной речи «Миссия русской эмиграции», произнесенной в Париже 16 февраля 1924 г., звучат мотивы гнева и ненависти к русскому Каину. Но вместе с тем при всей субъективности, односторонности и порой несправедливости оценок И. А. Буниным происходящих событий нельзя не увидеть, говоря словами самого писателя, его «не партийной, не политической, а человеческой, религиозной точки зрения» (Бунин: 330). Она заключается в неутихающей боли о разрушении «вечных, божественных основ человеческого существования» (Бунин: 325), о забвении заповедей Моисея и Христа (Бунин: 328), о разрушении России как общего дома, «разгроме буквально всего дома и неслыханном братоубийстве» (Бунин: 327). Трагическая тема братоубийства проходит лейтмотивом через дневник «Окаянные дни» и речь «Миссия русской эмиграции». Об этом свидетельствует и название дневника, и образы русского Каина и русского Авеля, не раз возникающие на страницах этих произведений: «Да и сатана Каиновой злобы, кровожадности и самого дикого самоуправства дохнул на Россию именно в те дни, когда были провозглашены братство, равенство и свобода. Тогда сразу наступило исступление, острое умопомешательство» (цит. по: [Пращерук: 89]). В первые месяцы диктатуры пролетариата И. А. Бунин прозорливо увидел, что братство, равенство и свобода без Бога, без Христа лишаются вечных, незыблемых основ, не позволяющих человеку превратиться в преступника и убийцу: «Каин России, с радостно-безумным остервенением бросивший за тридцать сребреников всю свою душу под ноги дьявола, восторжествовал полностью» (Бунин: 126). Н. В. Пращерук верно подчеркивает, что «в этом суждении предельно четко, сконцентрированно выражено бунинское понимание того, что братоубийству всегда предшествует предательство, понимаемое в самом глубинном смысле как предательство семьи, веры, Бога и Отечества» [Пращерук: 90]. Отсюда рождается контаминация образов Каина и Иуды в дневнике «Окаянные дни» и в речи «Миссия русской эмиграции».

Завершая речь «Миссия русской эмиграции», И. А. Бунин вновь обращается к трагической теме братоубийства, к образам Каина и Авеля: «…молю Бога, чтобы Он до моего последнего издыхания продлил во мне <…> святую ненависть к русскому Каину. А моя любовь к русскому Авелю не нуждается даже в молитвах о поддержании ее» (Бунин: 331).

Но мог ли Бунин, чье дореволюционное творчество наполнено христианским духом, жить гневом и ненавистью? Ответить на этот вопрос помогает лирико-философская проза И. А. Бунина 1920-х гг., как и лирика, вобравшая в себя и выразившая то потрясение, которое пережил писатель в годы поворотных событий российской истории.

Лирический герой поэзии и лирико-философской прозы И. А. Бунина периода эмиграции обретает опору в вере в Бога и в Божественной любви Христа-Спасителя, которые помогают преодолеть праведный гнев, принять совершившиеся исторические события как волю Творца, пережить расставание с Родиной. Уже через несколько месяцев после произнесения речи «Миссия русской эмиграции» Бунин пишет произведения, которые свидетельствуют о преодолении «тщетной ненависти» (Бунин: 319) и о прощении врагов по примеру Иисуса Христа. Так, в финале лирико-философского рассказа «Богиня разума» (16 мая 1924), выражающем авторские мысли и чувства, появляется потрясающий по силе воздействия образ Христа:

«Остался, есть и вовеки пребудет Тот, Кто, со креста любви и страдания, простирает своим убийцам объятия» (4: 286).

Этот образ Иисуса Христа — художественное воплощение заповеди Спасителя «любите врагов ваших» (Мф. 5:44), проявление высочайшей степени Божественной христианской любви.

Через несколько дней после «Богини разума» 25 мая 1924 г. И. А. Бунин создает лирико-философский рассказ «Слепой», в котором вновь открыто выражает свою заветную евангельскую идею человеческого братства. Эпическая часть сюжета рассказа предельно сжата, она представляет собой описание всего одной сцены: повествователь рассказывает о встрече со слепым нищим, который благодарит людей за милостыню «просто и сердечно:

«— Merci, merci, mon bon frére!» (4: 303)⁴.

Эти слова, так взволновавшие рассказчика, поднимают из глубин его души сокровенные чувства и мысли:

«"Mon bon frére…". Да, да, все мы братья, но только смерть или великие скорби, великие несчастья напоминают нам об этом с подлинной и неотразимой убедительностью, лишая нас наших земных чинов, выводя нас из круга обыденной жизни. Как уверенно произносит он это: mon bon frére!  <…> И совсем, совсем не потому у него нет этого страха, что ему все простят по его слепоте, по его неведению. Нет, совсем не потому. Просто он теперь больше всех. Десница божия, коснувшаяся его, как бы лишила его имени, времени, пространства. Он теперь просто человек, которому все братья...

<…> Всякое страдание есть наше общее страдание, нарушающее нашу общую радость жизни, то есть ощущение друг друга и всего сущего!

Не пекитесь о равенстве в обыденности, в ее зависти, ненависти, злом состязании.

Там равенства не может быть, никогда не было и не будет» (4: 303–304).

Не приняв революции 1917 г., диктатуры пролетариата, братоубийственной Гражданской войны, покинув Россию, И. А. Бунин по-прежнему превыше всех политических, религиозных, национальных различий ставит идею братства людей, глубочайшей взаимосвязи всего человечества.

Два образа Иисуса Христа: Христос, «скорбно распростерший братские объятия», из раннего стихотворения и Христос, «со креста любви и страдания простирающий своим убийцам объятия», из позднего рассказа — свидетельствуют о евангельской основе темы братства людей и ее восходящем развитии в творчестве И. А. Бунина.

Тема братства людей, имеющая несомненную евангельскую основу, получает развитие на протяжении всего творчества И. А. Бунина, что свидетельствует о ее значимости для мировоззрения писателя, для его концепции мира и человека, являясь еще одним убедительным свидетельством христианской основы поэтики писателя.

¹ Бунин И. А. Собр. соч.: в 6 т. М.: Худож. лит., 1988. Т. 1. С. 51. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с указанием тома и страницы в круглых скобках.

² Сутта-Нипата: cборник бесед и поучений: буддийская каноническая книга / пер. с пали на англ. Фаусбелля; пер. с англ. Н. И. Герасимовой [Электронный ресурс]. URL: https://dhamma.ru/canon/kn/snp/sut_nip.htm (14.04.2023).

³ Бунин И. А. Окаянные дни: Неизвестный Бунин. М.: Молодая гвардия, 1991. С. 325. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с использованием сокращение Бунин и указанием страницы в круглых скобках.

⁴ Спасибо, спасибо, мой добрый брат! (франц.).

About the authors

Tatiana N. Kovaleva

Author for correspondence.
Email: tatjana_kovaleva@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-0064-7600

PhD (Philology), Associate Professor of Literature and Pedagogical Technologies of Philological Education

References

Supplementary files