Том 27, № 4-5 (1931)

Я впервые в жизни встретился с Александром Филипповичем в Институте Экспериментальной Медицины, когда он, кончивши курс медицинского факультета в Юрьеве, явился в мою лабораторию с желанием практиковаться в физиологии.

Я не ставлю перед собой задачи дать исчерпывающий обзор всей обширной многосторонней научной деятельности покойного А. Ф. Самойлова. Да это и невозможно сделать теперь, у его свежей могилы, когда находишься под обаянием его кипучей и захватывающей работы, которую он с таким успехом развертывал в последнее время, о которой так увлекательно докладывал за 2 месяца перед неожиданной своей смертью на IV Всесоюзном съезде физиологов, намечая заманчивые перспективы для электрофизиологических исследований в области центральной нервной системы. Я ограничусь лишь самым общим обзором его исследований в области нервно мышечной физиологии, где протекала его основная научная работа.

Изучение электрических явлении в живых клетках связано с именами наиболее выдающихся физиологов. Последние годы принесли с собой утрату четырех крупнейших исследователей в этой области: Кэйт Лукаса, Гартена, Эйнтховена и Самойлова. Изящество их работ свидетельствовало о том, что они сочетали в себе качества и ученого, и художника. Настоящая работа посвящается памяти большого ученого, памяти человека большой культуры и обаяния.

Исследования А. Ф. Самойлова по физиологии центральной нервной системы относятся к последнему периоду его деятельности, охватывая промежуток времени с 1924 по 1930 год.

Эндотелий кровеносных и лимфатических сосудов в ранней эмбриональной? жизни имеет широкую возможность развиваться наравне с прочей эмбриональной мезенхимой. Но в дальнейшем течении онтогенеза эта способность клеток сосудистых стенок все более и более ограничивается; эти клетки постепенно дифференцируются и специализируются в различных направлениях.

Наряду с процессами возбуждения, которые известны физиологам с давних пор и хорошо обследованы, в центральной нервной системе имеют место и прямо противоположные им процессы—торможения. Возбуждение и торможение в центральной нервной системе идут рука об руку: всякий раз когда происходит возбуждение каких-либо нервных центров, целый ряд других—испытывает угнетение.

Если раздражать двигательный нерв, несущий возбуждение к локально поврежденной скелетной мышце, то, как известно, уменьшается ее ток покоя; происходит отрицательное колебание тока покоя. Иначе обстоит дело при раздражении тормозного нерва сердца. В этом случае Gaskell получил увеличение тока покоя. Его классический опыт был проведен на предсердиях черепашьего сердца, находящихся в состоянии длительной остановки. Последнее обстоятельство весьма важно, так как сама по себе остановка¹) или даже замедление ритма сердечных сокращений уже изменяет величину тока покоя. Длительную остановку предсердий Gaskell достигал тем, что проводил разрез между синусом и предсердиями, щадя при этом тот соединительнотканный тяж, который пробегает по задней поверхности сердца и содержит в себе среди сосудов сердечную ветвь блуждающего нерва. Таким образом, предсердия, лишенные синусного импульса, естественно сохраняют связь с блуждающими нервами. Если теперь повредить верхушку предсердий и раздражать блуждающий нерв, то ток покоя увеличивается. Gotch не мог подтвердить наблюдения Gaskell’n, что по мнению Bourdon Sanderson’a зависело от малой чувствительности капиллярного электрометра, которым пользовался в своих опытах Gotch. Вскоре после того как был введен в физиологическую методику струнный гальванометр, ряд авторов (Meck u. Eysteг, Самойлов²) совместно с Сергеевым) более подробно исследовали на сердце черепахи колебание тока покоя я вполне подтвердили, по крайней мере со стороны фактической, все то, что в свое время было описано Gaskel Ten, Недавно появилась работа Einthoven’а и Rademakeг’а, посвященная этому вопросу. Эти авторы приходят к заключению, что при раздражении блуждающего нерва увеличение тока покоя зависит исключительно от сокращения лег ких, которые, увлекая за собой суспендированные предсердия, растягивают их; растяжение же сердечной мышцы, как и растяжение вообще мышечной ткани, дает нарастание тока покоя. Эта работа заставила еще раз вернуться А. Ф Самойлова к гаскелевскому феномену. В 1917 г. А. Ф. Самойлов подтверждает существование сократительной способности черепашьих легких под влиянием блуждающего нерва; действительно, рычажек, соединенный с легкими, в ответ на раздражение блуждающего нерва поднимается кверху, но из приведенных кривых совершенно ясно, что нет никакого параллелизма между этим движением рычажка и отклонением струны гальванометра, вызываемым колебанием тока покоя предсердий. Сокращение легкого может искажать картину феномена Гаскеля, но существование последнего, как это явствует из цитируемой работы, не подлежит никакому сомнению. В этом окончательно убеждает нас опыт, поставленный А. Ф. Самойловым на изолированном от легких сердце черепахи с сохранением обоих блуждающих нервов. Этот опыт ясно показывает, „что Гаскель в свое время правильно наблюдал и правильно заключал: блуждающий нерв при его раздражении вызывает такое изменение сердечной мышцы находящегося в покое предсердия черепахи, которое сопровождается увеличением первоначального электрического тока покоя“⁴).

Характерный для нашего времени, чрезвычайно стремительный темп развития биологических наук не всегда своевременно осознается нами самими. Особенно ярко сказывается это обстоятельство на фронте молодой, бурно развивающейся отрасли биологии—учения о внутренней секреции. Еще недавно, одним из упреков, выдвигавшихся против учения о внутренней секреции, как самостоятельной главы физиологии, являлась ссылка, что эндокринология оперирует неизвестными величинами. Правда, уже в то время форсированное нападение в этом направлении в значительной мере свидетельствовало о недостаточной осведомленности скептиков. Тем не менее верно то, что и сами сторонники и апологеты учения о внутренней секреции давали достаточно оснований для скептического к себе отношения. С одной стороны, врач-практик, некритически ухватившись за эмпирику сенсационных открытий, нередко иллюстрировал свою полную беспомощность перед лицом противоречивых факсов и испытывал мучительные трудности перед препятствием, возникавшим перед ним, когда он имел дело с живым человеком, биологически представляющим собой сложный целостный комплекс инкреторных и периферических факторов, которые он неспособен был ни от дифференцировать один от другого, ни идентифицировать индивидуальность и природу действующих гормонов. С другой стороны, теоретики медицинской эндокринологии, смущенные недостаточностью конкретных данных о химической природе инкретов, нередко усиленно подчеркивали почти что невесомость этих факторов, взращивая иногда сознательно, иногда несознательно мистические концепции и представления о действующих факторах желез внутренней секреции.

Секреторная деятельность пищеварительных желез — желудочных и поджелудочных—в настоящее время в физиологии объясняется двумя механизмами—нервным и гуморальным. При этом считается, что между нервным и гуморальным механизмами никакой взаимной связи нет и что они действуют самостоятельно, независимо друг от друга. С точки зрения нервного механизма, секреция является непосредственным результатом возбуждения нервов, как специфических секреторных агентов и протекает независимо от каких-либо других физиологических условий.

Изучение вегетативной нервной системы тесно связано с проникновением в интимные процессы организма животного, поскольку нервная система участвует в химических превращениях живого вещества. Анатомическое распределение этой нервной системы в органах грудной и брюшной полостей и в эндокриновых железах тем самым уже указывает на важную роль этой системы в регуляции обмена веществ. В на стоящее время имеется много фактов, которые указывают на участие симпатической нервной системы в обмене ’веществ поперечно-полосатых мышц; данные de-Boer¹), Voit²) и Frank³) говорят об уменьшении обмена веществ покойной мышцы при кураризировании, если, кроме моторных волокон, подавляются также и симпатические волокна. Опыты KenKurés⁴) и проф. Л. А. Орбели⁵) и их сотрудников приводят обширный материал о влиянии n. sympathici на мышцы, иннервируемые спинальной нервной системой. Еще задолго до того как учение о вегетативной нервной системе выделилось в отдельную главу физиологии, имелось много исследований, указывавших на участие нервной системы в деятельности сердца, сосудов, дыхательного аппарата, пищеварительного тракта, мочевого пузыря и др. органов. С1. Bernard⁶) и Eck hard⁷) показали, что после двухсторонней перерезки n. splanchnici piqûre не приводит больше к гипергликемии. Применение в качестве раздражителя индукционного тока дало возможность еще бр. Weber⁸), Cl. Вernагd’y⁹) и ряду др. исследователей изучить влияние нервной системы на сердце и кровеносные сосуды. И. П. Павлов¹⁰) и его школа изучали секреторную деятельность желудочно-кишечного тракта вострых и хронических опытах, устанавливая значение нервной системы; участие нервной системы отчетливо выявилось как в глубоких соотношениях между нервными импульсами и выработкой ферментов, так и в изменении кислотно-щелочных резервов организма. Давно было известно, что органы грудной и брюшной полостей снабжаются нервными проводниками не одинакового качества, в большинстве случаев отмечались антагонистические влияния на иннервируемый орган. Все это в значительной мере указывало на особенности как анатомического, так и функционального устройства нервной системы внутренностей. В 1898 г. Langley¹¹) вводит понятие „автономная нервная система“, но оговаривается, что „слово автономная нервная система, без сомнения, указывает на гораздо большую независимость от центральной нервной системы, чем это есть в действительности, за исключением, может быть, иннервации желудочно- кишечного канала, но я думаю, что для новых представлений в науке необходимо вводить новые понятия". Вводя свое новое понятие, он, тем не менее, допускает возможность влияния коры головного мозга на органы, снабженные автономной нервной системой: „воля управляет более или менее также и гладкой мускулатурой, и железами, поскольку она пробуждает чувства и желания. Многие люди могут, независимо от каких- либо ощущений или представлений, исключительно напряжением воли сокращать гладкие мышцы кожи, другие могут ускорять биение сердца“. Изучая особенности анатомического устройства симпатической и пара симпатической нервной системы., Langley видит связь их с централь ной нервной системой и только для клеток Мейснерова и Ауэрбахова сплетений не находит строгого доказательства для соединения этих клеток с центральной нервной системой (Entericsysten).

Коронарный тромбоз, как клиническая единица, отличная от an gina pectoris, описан был впервые Образцовым и Стражеско в 1910 г.¹⁸, ¹⁹). Следом за ними Herrick¹²) в 1912 г. подчеркнул это различие. Затем появилась обширная литература по клинике коронарного тромбоза.

Давно известно, что индифферентные посторонние раздражители при первом своем применении вызывают торможение господствующего в данный момент в центральной нервной системе процесса, почему такие раздражители и были причислены И. П. П а в л о в ы м к группе тормо зов. А в виду того, что их действие с повторением ослабляется и с те чением времени вовсе исчезает, И. П. Павлов придал им название тормозов гаснущих.

Исследования условных рефлексов во время голодания, как по так и частичного (Розенталь, Зубенко, Фролов, Харитонов Гринберг и Музыкантов), показали, что голодание ведет к значительным расстройствам в области условных рефлексов. Данное исследованное имеет целью выяснить, как отражается на условных рефлексах при нормальном питании предыдущее длительное повторное голодание.

Проблема сердечного блока сосредоточила на себе в последнее время с разных сторон внимание многих исследователей. Помимо непосредственной практической значимости этой проблемы, лежащей в основе обширного раздела патологии сердца, сердечный блок представляет собой весьма подходящий объект для разрешения ряда основных теоретических вопросов, связанных с явлениями проведения, суммирования и торможения в комплексной системе возбудимых тканей.