Том 3, № 2 (2022)

ВВЕДЕНИЕ: В ряду имеющихся проблем, связанных со здоровьем и качеством жизни российских подростков, тема суицидального поведения достаточно активно обсуждается, однако имеет недостаточное решение при реализации комплексных мер по профилактике суицидов и суицидальных попыток в этом возрасте. Связано это с тем, что суицид является интегративным феноменом, а непосредственно сам суицидальный акт интерпретируется по сути как «вершина айсберга». Особенно ярко проявляется в подростковом возрасте тот факт, что суицидальная готовность связана не столько с уровнем выраженности психической патологии и личностной дисфункции, сколько с общим социальным контекстом тотального неблагополучия. В связи с этим, профилактика самоубийств не может базироваться только лишь на своевременном выявлении лиц из группы риска по психической патологии.

ЦЕЛЬ: Целью данной работы является анализ доступных литературных источников, касающихся современных подходов, показавших свою эффективность в уменьшении уровня суицидального поведения в подростковой среде.

МЕТОДЫ: Был выполнен нарративный обзор релевантных литературных источников, опубликованных в период с 2012 г. по 2021 г. Авторы проанализировали работы, представленные в электронных базах данных PubMed, MEDLINE и Web of Science. Для обобщения полученных данных применялся метод описательного анализа.

РЕЗУЛЬТАТЫ: В статье рассмотрены профилактические подходы к суицидальному поведению подростков, которые наиболее часто исследуются, а также используются в практическом здравоохранении. Обозначены проблемы, связанные с внедрением и оценкой эффективности данных профилактических программ.

ВЫВОДЫ: Сохраняющийся высокий уровень самоубийств среди подростков требует срочных согласованных усилий по разработке, распространению и внедрению более эффективных стратегий профилактики. Школьные подходы являются наиболее удобными в практическом плане, однако они требуют системного и долгосрочного использования антисуицидальных программ. Цифровые вмешательства могут уменьшить экономическую нагрузку при их применении, в том числе при оценке суицидального риска и выявлении ассоциированной с суицидальностью психопатологии.

ВВЕДЕНИЕ: Суицидальность — сложный клинический феномен, отражающий уязвимость к суицидальному поведению, который следует объяснять с позиций биопсихосоциальной парадигмы и во взаимосвязи с целым рядом специфических для каждой конкретной страны факторов. Данные о суицидах в российской популяции противоречивы (от 11,7 до 25,1 на 100 000), а популяционные риски суицидальности детально не изучались. Изменения суицидальности в ответ на многофакторное влияние пандемии COVID-19 дают основание для более глубокого изучения этого показателя психического здоровья на национальном уровне.

МЕТОДЫ: Настоящее исследование является частью международного проекта COMET-G (40 стран, n=55 589). В нем изучались собранные в общей российской популяции (n=7714, 33±12 лет, 61% женщин) данные оценки суицидальных тенденций с помощью шкалы оценки риска суицидальности (RASS) и анализировались взаимосвязи данного показателя с социально-демографическими, клиническими, жизненными характеристиками в период пандемии COVID-19. Статистическая обработка данных (описательная статистика, ANOVA, регрессия LASSO, линейная регрессия, значимость при α=0,05) проводилась с помощью программы TIBCO Statistica.

РЕЗУЛЬТАТЫ: В период пандемии повышенный суицидальный риск, оцененный по шкале RASS выявлен у от 20,68% до 29,15% населения России. По результатам линейной регрессии суицидального риска со стороны психических и поведенческих расстройств выявлены ключевые факторы, ассоциированные с высоким риском: (i) текущая тяжелая депрессия и психические расстройства в анамнезе, (ii) биполярное расстройство, (iii) употребление наркотиков, значимость которых превышала таковую для фактора употребления алкоголя, и прием гипнотиков, сопряженный с ухудшением качества сна. (iv) Суицидальные попытки и эпизоды самоповреждающего поведения, но не усиление депрессии, предсказывали связанное с пандемией увеличение суицидальных мыслей и высокий риск суицидальности, что можно объяснить феноменом "выученной суицидальности" — паттерном привычной реализации суицидального поведения, выработанным в течение прошлого опыта. (v) Такие социально-демографические показатели, как более молодой возраст (вне зависимости от гендерного фактора), одинокое проживание вне семьи, отсутствие детей, общее небольшое число членов семьи, недавнее увеличение семейных конфликтов, повышенная потребность в эмоциональной поддержке, сниженная потребность в общении, неверие в меры предосторожности против COVID-19, также ассоциировались с увеличением суицидального риска в условиях пандемии.

ВЫВОДЫ: Результаты данного исследования выявили новые факторы суицидального риска, которые следует учитывать при оценке риска суицидальности для российского населения и при реализации национальных программ предотвращения суицидов.

ВВЕДЕНИЕ: Факторы, влияющие на намеренность суицидального акта и ожидание летального исхода у мужчин и женщин в момент суицидальной попытки недостаточно изучены. Их изучение позволит лучше понять, насколько они влияют на исход попытки, а также как они могут быть использованы при посткризисном консультировании с целью превенции повторных попыток и завершенного суицида. Целью работы было изучение намеренности в связи с ожидаемым летальным исходом во время суицидальной попытки у мужчин и женщин.

МЕТОДЫ: Были опрошены 433 человека после попытки суицида (возраст 24,89±0,98 года, соотношение мужчин и женщин=1,29). Использованы индекс благополучия WHO-5, шкала депрессии и шкала намеренности суицидальных действий Бека, шкала оценки насильственных действий Плутчика и шкала характеристик гнева Спилбергера. Стресс оценивали по накоплению негативных событий жизни, психиатрический статус определяли с помощью опросника CIDI 2.1.

РЕЗУЛЬТАТЫ: Чем более вероятным представлялся летальный исход, тем больше баллов по шкале намеренности набирали респонденты, однако при этом нарастания степени тяжести медицинских последствий попытки и доли попыток, совершенных более насильственными способами (X70–X84) не наблюдалось. Значимых отличий в степени намеренности и тяжести попыток между мужчинами и женщинами внутри групп не выявлено. В то же время, среди мужчин доля насильственных способов была в 2,4–3,5 выше в зависимости от группы. У мужчин ожидание летального исхода было ассоциировано со сниженным психологическим благополучием, высокими баллами депрессии и склонности к насильственным действиям, а также с общим уровнем жизненного стресса, в то время как у женщин — только с уровнем стресса. Кроме того, у мужчин и женщин ожидание летального исхода было связано с различным набором негативных стрессовых событий жизни, с которыми им пришлось столкнуться в детском возрасте. Примерно 50% мужчин и женщин имели тот или иной психиатрический диагноз, но среди мужчин преобладали аддикции, а среди женщин — невротические и постстрессовые расстройства. Среди тех, кто считал летальный исход более вероятным, доля лиц с диагнозами и степень коморбидности была выше, среди мужчин значимо.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: Выявлены различающиеся факторы субъективно ожидаемой летальности и намеренности у молодых мужчин и женщин при совершении суицидальной попытки, которые не обязательно приводят к более тяжелым медицинским последствиям, но которые могут быть использованы при посткризисном консультировании. Субъективное ожидание летального исхода в момент попытки как компонент намеренности суицидального акта заслуживает большего внимания, как в плане лучшего понимания психологии мужчин и женщин при совершении попытки, так и с позиций превенции повторных попыток и завершенного суицида.

ВВЕДЕНИЕ: Пандемия COVID-19 оказала влияние на эмоциональное состояние широкого круга людей во всем мире, что делает необходимым изучение социальных и психологических факторов психологического неблагополучия населения разных стран. Настоящее исследование направлено на изучение связи между эмоциональным состоянием граждан России во время пандемии COVID-19 и их представлениями об этой пандемии, в их зависимости от различных социально-демографических характеристик.

МЕТОДЫ: Для целей исследования использовались: социально-демографический опросник, русскоязычная версия Шкалы воспринимаемого стресса, Шкала состояний из опросника тревожности Ч. Спилбергера, модифицированная версия Краткого опросника восприятия болезни. Данные были проанализированы с помощью методов описательной статистики, дисперсионного анализа, эксплораторного факторного анализа, корреляционного анализа, анализа согласованности шкал, а также с помощью моделирования структурными уравнениями (процедура путевого анализа).

РЕЗУЛЬТАТЫ: Выборку исследования составили 1192 русскоязычных респондента. Полученные данные свидетельствуют о том, что психологический дистресс оказывает значимое влияние на все составляющие представлений о пандемии. Так, переменная «Психологический дистресс» положительно влияет на такие компоненты представлений о пандемии, как «Угроза жизни» и «Страх неизвестной болезни», тогда как компонент «Контроль» (представления о способности контролировать события) испытывает на себе амбивалентное влияние. С одной стороны, тяжесть психологического дистресса снижает представление о способности контролировать события. С другой стороны, выраженный психологический дистресс усиливает чувство угрозы и неуверенности и, далее, стимулирует к реализации контроль над этим чувством. Кроме того, выявлены существенные различия в характере представлений о пандемии и в выраженности психологического неблагополучия в зависимости от пола, возраста, вида занятости, режима дня в период самоизоляции, уровня доходов, а также страха перед возможной стигматизацией в случае заболевания COVID-19. Показано, что психологическое благополучие выше у респондентов, недооценивающих степень опасности COVID-19. Однако респонденты, недооценившие опасность коронавируса, меньше внимания уделяли мерам защиты от вируса. Респонденты, имеющие родственников, болеющих или болевших COVID-19, воспринимали эту пандемию как более угрожающую и менее понятную.

ВЫВОДЫ: Оценивая уровень угрозы и страха перед неизвестным заболеванием, мы определили, что психологический дистресс оказывает прямое и опосредованное влияние на представления о способности контролировать события в условиях пандемии COVID-19. Однако результаты о вкладе психологического дистресса в представления о пандемии COVID-19, в совокупности, представляются довольно противоречивыми. Для получения убедительных выводов необходимы дальнейшие исследования, изучающие дополнительные предикторы психологического благополучия и дистресса во время пандемии COVID-19.

ВВЕДЕНИЕ: Пик пандемии в Кыргызстане пришелся на июль 2020 года, когда были зарегистрированы самые высокие показатели заболеваемости. Государственная система здравоохранения оказалась фатально не готова к приему пациентов, мобилизации медицинского персонала и предоставлению четких инструкций населению. В данном исследовании рассматриваются индивидуальные нарративы медицинских работников, которые пострадали от COVID-19 и пережили его во время "черного июля" 2020 года в Бишкеке.

МЕТОД: Медицинские работники (n=10) были опрошены с использованием протокола полуструктурированного интервью. Интервью были проанализированы в соответствии с принципами интерпретативного феноменологического анализа.

РЕЗУЛЬТАТЫ: Истории участников исследования продемонстрировали как посттравматическое обесценивание, так и посттравматический рост, изменивший как образ жизни, так и отношение медиков к себе. Желание позаботиться о себе сопротивлялось героическому идеалу Гиппократа "спасти всех".

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: COVID-19 воспринимается как психо-социо-культурный феномен, который трансформировал идентичность медицинских работников в Кыргызской Республике. Рекомендуется проведение дальнейших исследований по разработке реабилитационных программ медиков.

Повсеместное распространение коронавирусной инфекции привело к возникновению значительных изменений в жизни людей. Длительная изоляция, страх инфицирования, разочарование, изменение привычного образа жизни, дефицит информации, денежные потери и боязнь стигматизации, а также само заболевание — все эти факторы оказали влияние на эмоциональное и физическое благополучие людей. Воздействие самой вирусной инфекции на организм человека, а также восприятие новой реальности в ряде случаев приводили к формированию реактивных, органических или обострению имеющихся хронических психических расстройств. Лица, имеющие проблемы в области психического здоровья, наиболее подвержены влиянию окружающей среды и остро реагируют на быстро меняющиеся обстоятельства. Часто в критических ситуациях, в состоянии безысходности пациенты видят только один способ разрешения всех проблем — добровольный уход из жизни. В данной статье нами представлены клинические случаи, которые носят описательный характер и направлены на иллюстрацию связи депрессивных переживаний и суицидального поведения пациентов в ситуации кризиса. Когда поводом для попыток самоубийства явились внешние обстоятельства: одиночество в результате ограничительных мероприятий, страх заражения или сама болезнь, а причиной — дебютировавшее ранее или вновь возникшее вследствие вирусной инфекции психическое расстройство. Нами представлено три клинических случая. Все пациенты страдали новой коронавирусной инфекцией различной степени тяжести и проходили лечение в психиатрическом стационаре, куда были переведены из инфекционной больницы или госпитализированы напрямую в связи с суицидальными действиями. В каждом конкретном случае уделялось внимание проведенным организационным мероприятиям с акцентом на необходимость осуществления более раннего скрининга психических расстройств, профилактики суицидального поведения при оказании помощи данному контингенту, развития взаимодействия между общемедицинской и психиатрической службами по типу интегративной помощи. Исследование представляет интерес для широкого круга специалистов, оказывающих помощь пациентам с COVID-19 или аналогичной патологией.

В статье описан опыт организации психолого-психиатрической помощи беженцам в центрах временного размещения (ЦВР). С 1999 г по 2004 г. около 200 тысяч человек, спасаясь от военных действий в период контртеррористической операции в Чеченской Республике переехали в соседнюю Ингушетию, где были размещены в ЦВР. Анализ работы с беженцами показывает, что в период длительного проживания в ЦВР у беженцев формируются психопатологические и психологические изменения, такие как раздражительность, агрессивность, расстройства приспособительных функций, депрессия, тревожность, снижение инициативы, формирование комплекса «жертвы», нарушение межличностных отношений, которые существенно снижают их адаптивные возможности. Организация комплексной медико-социальной и психолого-психиатрической помощи с учетом имеющихся нарушений способна за короткий срок существенно улучшить психоэмоциональное состояние беженцев и предотвратить утяжеление и хронификацию этих расстройств.

История внебольничной психиатрической помощи берет начало в 1950-х годах в странах Запада, когда многие учреждения для пациентов с психическими расстройствами были закрыты с тем, чтобы попытаться сместить приоритет со стационарного лечения на амбулаторную помощь по месту жительства. Целью данной статьи является обзор доступной литературы по внебольничной психиатрической помощи в Румынии.

Министерство здравоохранения Румынии содействует образованию в области психического здоровья и стремится к созданию системы охраны психического здоровья, обеспечивающей каждому пациенту доступ к помощи и лечению, соответствующим его индивидуальным потребностям. Сегодня в Румынии, как и во всех странах Центральной и Восточной Европы, системы охраны психического здоровья переходят от стационарной помощи к внебольничным формам обслуживания населения. Проект RECOVER-E, проект по психическому здоровью SEE, проект «Horizons» и другие инициативы свидетельствуют о том, что система психиатрической помощи в Румынии совершенствуется, повышая шансы на выздоровление и социальную адаптацию пациентов с психическими заболеваниями.

Внебольничная психиатрическая помощь в Румынии — это перспективная область, которая может оказать существенную помощь в ведении и лечении пациентов с психическими расстройствами, проживающих как в городских, так и в сельских районах. Придерживаясь принципов деинституционализации и общественного здравоохранения на системном уровне, инвестируемые ресурсы можно направить на создание развитой сети специалистов, которые будут оказывать помощь пациентам по месту жительства.

Пандемия COVID-19 в значительной мере способствовала стремительному внедрению онлайн-технологий для их использования с целью общения, заменив контакты, предполагающие физическое присутствие и прикосновение. В данной статье, носящей дискуссионный характер, подробно рассматриваются последствия этого изменения для отдельного человека, как в повседневных бытовых и социальных, так и в медицинских ситуациях. В ходе обсуждения развиваются два направления аргументации: первое — о реальности телесного взаимодействия (прикасаний), второе — о фигурах речи, связанных с коммуникативными взаимодействиями и движением, а также о действиях людей в целом, а не движения разума (духа) или тела по отдельности. Подробно рассматривается природа различий между общением, которое включает физическую близость, и которое осуществляется на расстоянии (дистанционно, с использованием электронных средств передачи информации), с комментариями о положительных и отрицательных аспектах каждого из способов коммуникации. Особое внимание уделяется значению для человека факта прикосновения (и движения, поскольку любое прикосновение предполагает движение), которое связано с основными аспектами жизненного цикла рождения, воспроизведения потомства и смерти. В заключении дискуссии подчеркивается традиционная важность прикосновений и физического участия для создания у людей ощущения реальности. Новые цифровые форматы отношений нарушают это ощущение, что влечет за собой значительные последствия — нарушение ощущения реальности, непринятие социально обусловленных границ взаимодействия и др.