Some questions of historical metrology of the Balkars and Karachays

Full Text

Представления о пространстве и времени относятся к числу краеугольных компонентов, слагающих «картину мира» каждого этноса, причем способы их измерения являются этнически специфичными.

У всех народов необходимость в измерении и сравнении различных величин между собой возникла в глубокой древности. Поэтому история традиционной метрологии берет начало от практических измерительных навыков, опыта применения мер и весов в земледелии, скотоводстве, ремесле, строительстве, торговле, других сферах хозяйственной деятельности и бытовых практиках.

Особой областью исторического знания является историческая метрология. Она изучает существовавшие у различных народов меры длины, площади, объема и веса, принципы и способы измерения окружающего пространства и вещного мира; объясняет названия и происхождение мер, определяет их соотношения между собой и современное значение; рассматривает процессы возникновения, функционирования и исчезновения систем мер в связи с общими историческими изменениями [Швецов 2016: 286].

Изучение исторической метрологии северокавказских народов в целом и карачаево-балкарцев, в частности, началось в XIX в. в условиях включения региона в социокультурное пространство империи и связано с исследовательской деятельностью российских ученых, путешественников, служащих кавказской администрации, северокавказских просветителей.

В XX в. знания об исторической метрологии карачаево-балкарцев значительно расширились прежде всего благодаря исследованиям в области социально-экономической истории. Аграрная метрология сформировала представление о мерах сыпучих тел, главным образом хлебных, как посевных мерах и единицах взимания подати. Были определены традиционные метрологические системы народа, относящегося к высокогорной природно-хозяйственной зоне.

В то же время в историко-культурных и этнологических исследованиях по истории карачаевцев и балкарцев рассматривались конкретные формы пространства и его измерение, изучались особенности традиционных мер и практических метрологических знаний. Такие исследования были направлены в первую очередь на типологизацию явлений в традиционно-культурных обществах, а также на изучение отдельных свойств пространства и времени, обусловленных культурной спецификой.

Среди новейших исследований по исторической метрологии народов Северного Кавказа прежде всего следует назвать работы В.А. Дмитриева. Он показал, какое место исследования пространства и времемени, присущих традиционной культуре, занимают в историографии этнографической науки, а также непосредственно занимался изучением исторической метрологии народов Северного Кавказа [Дмитриев 1992; Дмитриев 2007; Дмитриев 2008].

Конкретно-исторические исследования предприняты в области исторической метрологии чеченцев [Шавлаева 2012] и народов Дагестана [Гимбатова 2021].

Наиболее полно и систематизировано историческая метрология карачаево-балкарцев представлена в работе Р.Х. Хатуева. Им рассмотрены, меры длины, веса, объема, денежно-весовые и денежно-счетные единицы, а также названы все лексемы их обозначающие. Большое значение имеет предложенная Р.Х. Хатуевым детализированная классификация мер оценок земельных участков (пахотных и сенокосных), скота и труда, бытовавших у карачаево-балкарцев. Все использованные дефиниции проиллюстрированы цитатами из исторических источников, правда в большинстве своем на карачаевском материале [Хатуев 2014].

Лингвистический подход к изучению метрологической терминологии карачаево-балкарцев представлен в современных филологических исследованиях [Ахматова, Кетенчиев 2014; Кетенчиев 2020]. Многоаспектный анализ метрологической лексики с целью установления этимологии слов, связанных с мерами и весами, выяснения социокультурных взаимодействий, осмысления пространственного окружения средствами карачаево-балкарского языка рисует этническую языковую картину мира. В исследованиях такого рода специальная роль отводится лексиконам и толковым словарям карачаево-балкарского языка, зафиксировавшим различную метрологическую терминологию [КъМТАС 1996; КъМТАС 2002; КъМТАС 2005].

Введенные в научный оборот конкретные сведения из области карачаево-балкарской метрологии, а также концептуальные построения социально-культурной антропологии о пространственной организации этноса [Тишков 2003: 280-304] создают тот фундамент, на основе которого возможно дальнейшее изучение темы.

Можно обозначить две группы источников для изучения исторической метрологии карачаево-балкарцев: вещественные и письменные.

Значительный пул вещественных источников составляют археологические артефакты, стандартизированные емкости и измерительные устройства из этнографических коллекций. Так примером овеществленных мер объема могут служить специальные мерные емкости, которые богато представлены и описаны этнографической наукой. Например, «темирли» – мера (ведро для муки, зерна, а также количество муки, зерна, отмеренное ведром). «Мерке» – мерка (сосуд для измерения чего-либо величиной в стандартное ведро). «Сахаякъ» – чаша емкостью 8 кг. для измерения сыпучих веществ и т.д. [Кудаев 2012: 102]. Интересные результаты, как показано в историографии, дают обмеры остатков средневековых сооружений, жилищных построек поскольку отражают в своих пропорциях древние меры длины [Дмитриев 1992: 198-199].

Весьма репрезентативна группа письменных источников, к которой относится и фольклор карачаево-балкарцев, зафиксированный в XIX-XX вв. [КБФДЗП 1983], а также историографические источники, включающие записки путешественников и академических ученых, работы чиновников кавказской администрации XIX – начала XX в. В письменных источниках, прежде всего в актовом материале (купчие, закладные, завещания и др.), и в делопроизводственной документации содержатся сведения об отдельных мерах, либо их группах, о соотношениях между разными мерами, о порядке использования мер и контроле за ними.

Информативны хозяйственные и учетные документы с метрологическими и цифровыми записями о поступлениях натуральных платежей, выраженные в различных мерах объема и веса; книги меновых дворов, в которых имеются сведения о количественных характеристиках различных товаров и их счетных единицах; межевые книги и материалы правительственных комиссий, в примечаниях которых содержатся сведения о земельных угодьях и различных способах определения площади [Труды 1908].

Среди письменных источников важное значение имеют записи обычного права карачаево-балкарцев [Леонтович 1882: 273-285], в отдельных нормах которого приведены денежно-весовые единицы, устанавлены способы определения и соотношения мер веса, указаны традиционные меры объема, длины, площади.

Как правило, исторические источники дают лишь названия различных мер и очень редко их соотношение. Поэтому нельзя не согласиться с утверждением уже не раз процитированном в метрологических исследованиях. «Чтобы понять существо меры, ее особенности, надо брать ее в тесной связи с той сферой трудовой деятельности человека, на почве которой и для потребностей которой она возникла» [Молчанова 1973: 4]. Здесь следует лишь добавить, что в традиционном обществе пространство воспринимается не абстрактно, а обладает вполне конкретным содержанием. Эмпирически-бытовые приемы отражения свойств мира имеют этническую специфику, тесно связаны с жизненной средой и находят свое выражение в метрологии того или иного народа.

Меры сыпучих тел и жидкости

Среди объемно-примерных единиц измерения карачаево-балкарцев в первую очередь обращают на себя внимание те, которые представляли собой мешки, изготовленные из шкуры животных, и в которые можно было что-либо налить или насыпать.

Например, в адатах, зафиксированных М.М. Ковалевским во время его научной экспедиции 1884 г. в Балкарию, определено, что «чесакчи – подобно чагарам несли натуральные повинности. Во время постов давали ячменю сколько может вместить турья кожа. Каждый от 5 до 10 (в каждом приходе до 6) мер. Называется это ясак-тулух» [СПбФ АРАН. Ф. 103. Оп. 1. Д. 340. Л. 1-6].

В данном случае в качестве мерной сумки, мешка, использовалась шкура животного (возможно также козы, теленка), снятая чулком, куда насыпали зерно, – «тулук». Эта мера объема часто приводится в адатах карачаево-балкарцев. Так при женитьбе подвластного каракиши князь сам являлся в его дом и дарил «холопьям же каракиша – кому тулуков, кому веревок и, кроме того, каждому одну штуку товара для платья, сколько может» [Леонтович 1882: 276].

Этот мерный мешок из шкуры животного многократно упоминается в карачаево-балкарском фольклоре. Например, «Дай бог такого, чтобы годен был для копчения, и шкура служила бы тулуком» [КБФДЗП 1983: 248], то есть охотник просит дать ему на охоте такого большого кабана, чтобы из его шкуры можно было сделать кожаный мешок – тулук. Или пример использования этого слова в переносном значении для создания выразительного образа: «Не берите в жены женщину, ушедшую от первого мужа, – У ней полон тулук празднословий» [КБФДЗП 1983: 252].

Этнографы называют еще целый ряд обозначений кожаных мешков в карачаево-балкарском языке, «родственных» тулуку и различающихся по объему: «кудра», «гысса», «гыбыт», «къапчыкъ». Последний предположительно упоминался в качестве податной меры для сыпучих веществ, скрывающейся за русским переводом «мешок» [Хатуев 2014: 677]. В опубликованном документе читаем: зависимое сословие ясакчи ежегодно уплачивали старшине «различным хлебом» от 3-х до 9-ти мешков «за обрабатываемую землю под посевы хлебов», «из коих каждый заключает в себе пять мер»; «один мешок солода для варения пива» [Документы 1959: 246].

В качестве мерной емкости для жидкости часто использовался бурдюк. Бурдюки делались из кожи козы. В фольклоре встречаем: «Да, скажу я долаевскую песню. И да пусть бурдючный живот прорвется маслом; Целый, неиспорченный бурдюк! Безводный с маслом бурдюк» [КБФДЗП 1983: 255]. Бурдюк как мера объема жидкости в XIX в. упоминается в обычно-правовых нормах балкарцев: «во время уразы каракиши должны дать с каждого двора своему таубию 9 лепешек из пшеничной муки и бурдюк бузы» [Документы 1959: 89].

Самым распространенным способом измерения объема является его определение через вместимость какого-либо сосуда. Название сосуда переносится на название меры. Этот прием получил широкое распространение у всех народов. Карачаево-балкарские сосуды, их детализированные названия, а также изображения наиболее полно представлены в работе М.Ч. Кудаева [Кудаев 2012: 174-180].

Эти разнообразные бытовые приспособления, виды посуды и вместилища, использовавшиеся в народной метрологической практике, зафиксированы и в исторических источниках.

В карачаево-балкарском фольклоре находим все многообразие мерной посуды. Так, нартский витязь Рачикау разом выпил все питье из огромной чаши (тепшек), употребляемой на пирах [КБФДЗП 1983: 80]. Один из героев сказки «приторговал арбу сандала и обещал дать продавцу полный чинак того, что он сам пожелает» [КБФДЗП 1983: 278].

Н.Ф. Грабовский, побывавший на балкарской свадьбе в 1860-х гг., писал: «Вскоре появилась перед нами и полуведерная деревянная чаша с пивом; осушаемая и вновь наполняемая, она не уставала ходить из рук в руки стоявшей около меня кучки» [Грабовский 1869: 11]. «Каждая состоятельная женщина, идя на это угощение должна принести с собою одного барана, котел пива и котел бузы, а кто победнее – курицу, кувшин пива или бузы» [Грабовский 1869: 17]. «Питье это разносится в громадных чашках, емкостью каждая до трех ведер; каждую такую чашку держат два человека». «Если она женщина состоятельная, то должна сварить пиво и бузу, зарезать одного быка и сварить его целиком в большом котле» [Грабовский 1869: 21].

Здесь необходимо отметить, что котлы исключительно высоко ценились и в Балкарии, и в Карачае, являясь по сути, главной посудой в доме. Большими медными котлами взимали штраф [Невская 1960: 138]. Медный котел, «в котором можно сварить одного барана», входил в калым [Леонтович 1882: 278]. По данным академика И. Гильденштедта, обследовавшего Кавказ в 1770-е гг., стоимость медного котла емкостью лишь в одно ведро составляла в этих местах 3 рубля, в то время как одна овца стоила всего 1,2 руб. [Гильденштедт 1809: 356].

Много примеров сосудов разной вместимости приводится в адатно-правовых нормах. «По смерти старшины…каждый каракеш режет по одному барану, и сверх того, три живых барана для зареза и по одному терсуку бузы доставляет в дом старшины» [Леонтович 1882: 276]. Из «Показаний Шакмановых, какой обряд издревле существовал у узденей подвластных им», в 9 статье зафиксировано: «Если когда делают пиво, один кувшин должен дать старшине». А статья 10 гласит: «Если делают поминки по умершим, то старшине дают одного барана сваренного, один казан пива, один казан бузы и часть со всех приготовленных закусок» [УЦГА АС КБР. Ф. 31. Оп.1. Д.1. Л. 154 об.]. То же у Ф.И. Леонтовича: «Из сваренного пива господину следует один кувшин» [Леонтович 1882: 278].

Таким образом, в письменных памятниках объем жидкости чаще всего метрологически обозначен только названием определенной посуды без уточнения ее вместимости.

Карачаево-балкарцы широко использовали и другие объемно-примерные единицы измерения. В адатах читаем: «По согласию и по приговору с каждого дома отдается зимой аульному эфендию по барану и по одному стогу сена (стог или копна состоит из двух вьюков на лошадь), дров по одному вьюку на ишаке и летом по барану» [Леонтович 1882: 279]. В качестве платы также вносили «по сапетке меду» [РГВИА. Ф. 13454. Оп. 2. Д. 296. Л. 23 об.]. Это куполообразный плетёный улей, высотой около 70 см и диаметром полметра.

В традиционной метрологии вместимость какого-либо сооружения может, например, определяться и через количество скота, которое там способно поместиться. «На большом Жидче у Баксанука есть конюшня. В этой конюшне вмещается тысяча баранов» [КБФДЗП 1983: 253].

В качестве объемно-примерной единицы измерения в источниках достаточно часто фиксируются «воз», «арба» или древние бытовые меры – «глоток», «пригоршня» и т.д. Подобные объемно-примерные единицы измерения таковыми можно считать лишь относительно, так как само их существование в метрологической практике, как и явная приблизительность величины большинства из них, может быть понята и оценена только в пределах определенного метрологического пространства.

Меры длины

У всех народов доиндустриальной эпохи большие расстояния измерялись днями или часами пути с учетом способов и средств передвижения. Не составляли исключения и карачаево-балкарцы. Так, в нартском эпосе пройденное героем расстояние чаще всего передается через временную характеристику. Например, «кони Ёрюзмека, пробежав восьмидневный путь, взбирались на вершину Минги тау»; или «однажды они (нарты) устроили скачки на пятнадцатидневный путь» [Ахматова, Кетенчиев 2014: 83]. В этнографическом очерке XIX в. о свадьбе в горских обществах Кабардинского округа говорилось, что «вскоре затем, к всеобщему удовольствию, прискакал гонец и объявил, что свадебный поезд находится от аула в двух-трех часах езды» [Грабовский 1869: 3].

Очевидно, что определенные такими выражениями расстояния не могут быть точно установлены, а в фольклоре они вообще имеют скорее метафорическое значение, нежели метрологическое. Поэтому специалисты в области исторической метрологии для работы с письменными источниками дают приблизительные оценки расстояниям, обозначенным подобным образом. Например, «пеший день пути» условно составляет расстояние в 25 (или 35-40) км, а «конный день пути» равняется 50-70 км [Леонтьева и др. 2003: 256].

В.А. Дмитриев, анализируя пространственно-временное поведение в традиционной культуре народов Северного Кавказа, обращал внимание на особые ландшафтные характеристики, сформированные горно-долинным рельефом с большой высотной разницей между близко находящимися участками местности. При этом досягаемость местных предметов определялась не линейным расстоянием до них, а тем временем, которое тратилось на дорогу при движении вверх и вниз по пересеченной местности. Горный рельеф, с одной стороны, создавал большое число визиров на местности, а с другой, – мешал сложению линии границы. Рельеф в горах не давал четких визуальных границ, не было здесь и восприятия линии горизонта. Реальную физическую границу в горах могли составлять продольные и поперечные горные хребты [Дмитриев 2007: 145].

В связи с этими замечаниями следует обратить внимание на широкое распространение в Балкарии и Карачае таких единиц измерения как «кёзкёрген», буквальный перевод – «все, что видит глаз», то есть расстояние, доступное человеческому зрению. По-балкарски так обозначается понятие «горизонт». С учетом видимости в ущельях строились сторожевые башни, устанавливались караулы и сигнальные шесты.

У карачаево-балкарцев одной из самых больших величин, обозначающих длину, была единица, устанавливаемая с учетом расстояния, на которое можно было услышать крик. Такая единица длины обозначалась как «къычырым». Еще в нартском эпосе, чтобы подчеркнуть огромные размеры колеса, с которым играли нарты, говорилось: «С вершины горы Чынгыл нарты скатывали вниз очень тяжёлое железное колесо с диаметром в один кычырым, чтобы обхватить его, у нартов не нашлось бы верёвки такой длины» [Нарты 1994: 387].

По данным этнологов, карачаевцы устанавливали сигнальные шесты как раз на расстоянии слышимости одного крика (къычырым) друг от друга вниз по течению Кубани до местности Марджа Сын. Сигнальные шесты, просуществовавшие вплоть до 1864 г., использовались ими для предупреждения о приближении войск генерала Эмануэля к Карачаю в 1828 г. [Хатуев 2014: 669].

Будучи прекрасными охотниками и воинами, карачаево-балкарцы для обозначения расстояния также использовали такие меры длины как «полет стрелы», «расстояние одного выстрела», «полет пули».

Среди метрологической лексики карачаево-балкарцев филологи также фиксируют: «чабым» – расстояние, которое человек сможет пробежать без остановки», «чакъырым» – «на расстоянии зова». Например, «гнедой жеребенок, обогнав остальных на полет стрелы, добежал до Созара, вложил свою голову в узду», или «Карашауай вышел позже всех. Когда возвращался, дошел быстрее других на один зов». При этом отмечается, что с древних времен расстояние часто измерялось не столько практическим промером пространства, сколько на основе различного рода перцепций (слуха, зрения и т.д.) [Ахматова, Кетенчиев 2014: 83].

Линейные меры карачаево-балкарцев, как и большинства народов, относятся к так называемым «естественным» единицам измерения, исходящим из антропометрических характеристик, будучи преимущественно мужскими мерами длины. Так, по данным фольклора, горцы материю меряют локтями, т.е. от оконечности среднего пальца до локтя. В одной из песен говорится: «У первобрачной, считая локтями, много бязи будет», а про ленивых жен образно сказано, что «утром, после сна у них на пятках в три пальца грязь» [Тульчинский 1983: 252]. В нартском эпосе карачаево-балкарцев сказано, что «самой любимой игрой эмегенов и нартов было метание камней. [Эмегены] Алаугану камень подали. Не снимая своих доспехов [Он] как бы шутя [камень] швырнул И опередил эмегенов на 18 ступней» [Нарты 1994: 310]. Во всех приведенных фрагментах в качестве измерителей используются части человеческого тела: локти, пальцы, ступни.

Грузинский историограф XVIII в. Вахушти Багратиони, характеризуя экономический быт балкарцев, отмечал, что они «не знают аршина, но локоть» [Вахушти 1904: 142]. Локоть равнялся примерно 45-50 см и обозначался словом «къары». Локоть относился к числу «женских» (малых) мер длины скорее всего потому, что использовался в основном в женском труде для измерения ткани или в рукоделии. Самая маленькая «женская» мера – это расстояние в ширину указательного пальца, около 2-2,5 см («эли», «эл»), по сути – дюйм. Следующая по величине мера – «сюем» – ширина ладони с отставленным большим пальцем, около 10 см [Хатуев 2014: 670].

Специалист в области кавказской метрологии В.А. Дмитриев отмечал, «что по размерам карачаевского и балкарского жилищ прослеживается применение в качестве меры размаха рук – «къулач». Что составляло мерную (маховую) сажень, в пределах 170-180 см. В то же время можно предположить и широкое использование такой меры, как «джарым къулач», равной половине размаха рук. Арифметически «джарым къулач» практически равен русскому аршину», чуть больше 70 см. К этому заключению этнограф пришел, анализируя числовую соразмерность карачаевского жилища в одном из его описаний: «дома зажиточных карачаевцев состоят из 9 отдельно составленных вместе помещений, размером 6Х9 аршин и кладовой 6х3 аршина. В этом случае не только получается жилище с отношением сторон 1:2, соблюдаемом и в размере кладовой, но и ширина кладовой, составляющая 1/4 длины дома, выступает как модуль членения длины дома по гармоничному принципу». Таким образом, В.А. Дмитриев приходит к заключению, что «для тюркоязычного населения Северного Кавказа более характерно было применение в строительстве величины рук или ее половины, а для остальных народов более свойственно использование как единицы измерения – локтя и, возможно, еще шага. Повсеместно использовалась пядь» [Дмитриев 1992: 198-199]. Она определялась расстоянием между вытянутыми большим и указательным пальцами руки, составляла около 18 см. «Пядь» по-балкарски – «къарыш».

Перечисленные выше единицы измерения связаны с частями человеческого тела, широко распространены у всех народов и являются, вероятно, древнейшими.

Для того чтобы подчеркнуть огромные размеры или огромное количество чего-либо, в балкарском фольклоре часто используется число «сорок» в качестве эквивалента понятия «множество». В сказаниях о нартских богатырях говорится, что «собрания их всегда происходили в доме Алиговых, у которых постоянно висел над огнем большой котел, вмещавший в себе мясо сорока бугаев» [КБФДЗП 1983: 57]. «Когда уже все было приготовлено и когда повесили на огонь котел о сорока ручках, положив в него сорок бугаев, то стали советоваться, кого послать за Урызмеком, чтобы позвать его на пир» [КБФДЗП 1983: 84]. «Вещая Сатаной дала ему такой совет: чтобы достали пушку, которая хранилась в доме Алиговых, засыпали в нее сорок сапеток пороху, чтобы сам он залез в жерло вместо ядра, и чтобы затем из пушки выпалили» [КБФДЗП 1983: 63].

В сказочных формулах, где «бузы было приготовлено несколько сороков бочек» [КБФДЗП 1983: 51], а «обоз в сорок повозок» или «одна княгиня имела сорок служанок» [КБФДЗП 1983: 77] на самом деле отражается не столько количественная мера, сколько указывается на неограниченность этих величин.

Меры поверхности (площади)

Пахотные и покосные участки балкарского населения были измерены в результате создания специфической метрологии хозяйственных угодий. В пределах среды обитании горского общества, т.е. в пределах «ущелья», применялся способ маркирования отдельных участков местности и придания пространству отметок для ориентирования.

В условиях острой нехватки земли в горах все участки (пастбищные, покосные, лесные, пахотные) имели свое собственное название, известное с незапамятных времен. Их границы составляли факт общеизвестный, а последующие земельные разделы обязательно производились в присутствии свидетелей и обозначались кучами камней, сложенными стенками, закопанным в землю древесным углем или приурочивались к природным меткам – ручьям, рекам, вершинам горных хребтов. Из-за отсутствия земельных планов вопрос о границах постоянно волновал владельцев участков, поэтому бытовал обычай, чтобы старики передавали более молодым людям сведения о земельной собственности, а проезжая по участкам, указывали бы их границы на месте [РГВИА. Ф. 1300. Оп. 4. Д. 1597. Л. 37 об.].

В качестве иллюстрации приведем один архивный документ о разделе спорных территорий, в котором земельные участки фиксируются в акте исключительно описательно. «1850 года февраля 3 дня мы нижеподписавшиеся хуламские жители Бекбий Исмаил, Кануко и Мирзобек Гиргоковы даем сию приставу нашему г. Войсковому старшине Харуеву, в том, что по спорной земле с старшиною Иссою Шакмановым кончили и земли поделили, из коих под названием места Хашт (Хашт?) 2 сенокоса и Ин агач тубунде (внутренний лес?) 1 сенокосное место; остальные же Кундым сабан (солнечное место под пашню?) – 1, Мошельде (тихое место, пустое село?) 1, Агач башинда (верхняя часть леса?) 2 сенокоса и Ин агач тубунде (внутренний лес?) 2 пашни все эти достались старшине Иссе Шакманову, остальные же земли Схуру башинда (наверху Усхура?), Кая артында (за горой, задняя часть горы?) остались нераздельными, кои также до поры разделится, согласно решения судьев и составленного акта на магометанском диалекте, в том подписуемся…» [УЦГА АС КБР. Ф. 24. Оп. 8. Д. 148. Л. 3]. Конечно, названия земельных участков в русском переводе искажены, но здесь важно показать, что каждое покосное или пашенное место имели в балкарском обществе собственное название. К этому следует добавить принцип общественного договора, когда каждый балкарец примечал любой камень на своей земле, а границы участков знали не только взрослые мужчины и женщины, но и дети [Документы 1962: 127-128].

Нормы землепользования базировались на возможностях природно-ресурсного потенциала горской территории. Они нашли свое отражение в особенностях традиционной метрической системы. Острое малоземелье выработало у балкарцев такие земельные меры как «кулач», «аякъ-узун», «таш-орун», «черен-орун», «гебен-орун» и т.п. Первый балкарский историк Мисост Абаев в начале XX в. так раскрыл метрическое содержание этих величин: «кулач» – значит, обхват около 2-2,5 аршина, «аякъ-узун» – длина ступни ноги; «таш-орун» – место под один камень; «черен-орун» – пахотное место, дающее одну копну хлеба; «гебен-орун» – место, дающее одну копну сена [Абаев 1911: 616-617].

Во второй половине XIX в. произошли существенные изменения в системе общинного землепользования внутри самих горских обществ. В общественном владении остались далеко не самые лучшие земли, при этом споров об их использовании было настолько много, что русская администрация в инструкции начальнику Горского участка от 19 декабря 1868 г. предложила привести в известность все общественные земли, подробно их описать: в каких местностях они расположены и в каком количестве, для чего пригодны и в чьем пользовании находятся. Было предложено со всех пользующихся общественными землями взыскивать плату в общественный фонд [УЦГА АС КБР. Ф. 2. Оп. 1. Д. 888. Л. 14].

Например, участок Чегет-юрт – в руках Айдебуловых, Кара-су – во владении Джанхотовых и т.п. Общество приняло решение, что этими участками может пользоваться любой член общества за арендную плату, составлявшую 1 руб. за косаря или по 25 коп. за копну сена [УЦГА АС КБР. Ф. 2. Оп. 1. Д. 888. Л. 14]. В Чегемском обществе насчитали 15 участков общественной земли. Но и здесь знатные фамилии Балкароковых, Баймурзовых хотя не запрещали обществу пользоваться этими землями и никогда их не эксплуатировали, но оспаривали на них право собственности. Общество постановило, что пользоваться этими участками может каждый общинник «с платой за пастьбу баранов, если больше 500 штук по 1 коп. от штуки, у которых более 60 лошадей и 60 штук рогатого скота исключая жеребят и телят платят за каждую лишнюю крупную скотину по 5 коп. серебром, желающие косить на общественных землях платят по 5 коп. от каждой копны» [УЦГА АС КБР. Ф. 2. Оп. 1. Д. 888. Л. 19 и об.].

Меры площади земельных участков у балкарцев, как и у других северокавказских народов, определялись величиной затрат труда при пахоте, севе и уборке урожая. В 1866-1868 гг. Н.Ф. Грабовский, будучи в то время в должности старшего адъютанта управления Кабардинского округа, принимал непосредственное участие в подготовке и проведении крестьянской реформы в Кабарде и Балкарии. Подводя итоги процессу освобождения зависимых сословий в Горском участке Кабардинского округа он, в частности, констатировал, что «горские холопы имели недвижимое имущество, заключавшееся в 1695 загонах пахотной и 1048 – покосной земли» и «из означенного имущества владельцы получили 875 загонов пахотной и 569 загонов покосной земли», уточнив при этом, что величина пахотных и покосных загонов «не имеет определенного размера и зависит от удобства местности, на которой они находятся. Пахотные загоны, самые большие имеют в длину до 40 и в ширину до 10 сажень; покосные же бывают и больше» [Грабовский 1870: 4].

Кавказская администрация в ходе социально-политических и земельных преобразований пореформенного периода столкнулась с трудностями в том числе и метрологического свойства. Так, при отводе земли жителям Кабардинского округа в частную собственность (1867-1874 гг.) для определения соразмерности горских земельных участков и русской десятины было, как указано в архивном источнике, «для любопытства измерено несколько участков, результаты этих измерений были следующие: Участок Кургока Геджаова 1 дес: 1200 кв. сажень, сена 6 копен, хлеба 15 копен. Участок Измаила Урусбиева: под пашней 2383 саж. – хлеба 31 копна; под покосом 1839 саж. – сена 25 копен. Его же и Магомет Урусбиева: 15 дес. покоса – 355 копен, хлеба 45 копен. 15 пудов сена – 3 вьюка: следовательно, сена 5325 пуд, их 25 стог. Хлеба средняя урожайность: 90 сабан или 145 мер или 18 четвертей. 1 копна ячменя = от 1-3 сабан молотого ячменя» [УЦГА АС КБР. Ф. 40. Оп. 1. Д. 12. Л. 26 об.].

В 1881 г. Управляющий межевой частью Терской области М. Кипиани собирал сведения о поземельном устройстве горских обществ. Балкарцы предоставили ему практически все необходимые статистические данные кроме размера земельных участков, которые горцы определяли и исчисляли числом дней необходимых для пахания участка. Но для перевода размеров участков на десятины необходимо было более или менее приблизительно определить величину дневного пахания. Для этого М.Кипиани произвел несколько замеров участков, которые местные жители признавали однодневными, двухдневными и т.д. В каждой местности однодневное пахание оказалось равным. Так, в Балкарском обществе оно равнялось 312 кв. саженям. Кипиани стал вести расчеты, принимая однодневную пашню в горах сохой с парой быков за 300 кв. сажень [Кипиани 1884: 27].

Но в горских обществах не могли определить пространства обрабатываемых земель «даже дневной пахотою». Выяснилось, что при совершении различных сделок, например, при продаже земли размер участка исчисляют количеством копен, получаемых при среднем урожае хлеба или сена. Но в ту краткосрочную поездку М.Кипиани не смог перевести эти меры на десятины и ограничился лишь сбором данных о количестве участков различных категорий. Так, к первой категории были отнесены земли, которые лежали близ селения, имели горизонтальную поверхность и были хорошо удобрены. А ко второй категории – земли, удаленные от селения и на большом уклоне. Эти материалы были опубликованы в его путевых заметках о нагорной полосе Терской области «От Казбека до Эльбруса». Вместе с тем некоторые приблизительные расчеты позволили ему сделать замечание о самом крупном земельном участке пахотной земли, принадлежащем восьмидесятидвухлетнему Хамурзе Шаханову. По приблизительному вычислению этот участок составляет 3 десятины и на его распашку уходило 24 дня [Кипиани 1884: 42].

В 80-е гг. XIX в., вступив в тяжбу с российским государством, таубии Урусбиевы высудили у него почти все Баксанское ущелье площадью в 35 тыс. десятин с богатым сосновым лесом и пастбищами. Крестьяне общества, составлявшие около 3 тыс. человек, были лишены права пользования этими угодьями, ибо Урусбиевы стали их полноправными владельцами. По сведениям Центрального статистического комитета о населенных местах за 1896 г., 21 аул Урусбиевского общества находился либо на владельческой земле Урусбиевых, либо на спорной земле между казною и Урусбиевыми [РГИА. Ф. 1290. Оп. 11. Д. 2384. Л. 115-171].

Спор о Баксанском лесе между Хамзатом Урусбиевым и казной породил обширную делопроизводственную документацию, отразившую землевладение и землепользование балкарцев во второй половине XIX в. В частности, в многочисленных показаниях свидетелей зафиксированы практически все пахотные, покосные и пастбищные участки Баксанского ущелья, при этом размер их определялся в типичных для этих мест показателях – количестве копен, собираемых с того или иного участка или же количестве скота, которое позволяет содержать пастбищное место. Например, земельная собственность некоего Заурбека Жапуева составляла «на Камыше 100 копен сена, на Кылды в хороший год 40 копен, а в худой ничего не дающей, на Кылды хлеба 20 копен, на Камыше 5 копен хлеба. Зимовник, купленный от Садыковых, на Аутояк 700 баранов и на 140 – на зиму. Пастбищное место на Аутояк-Сырт, купленное от Атажукина за 1100 руб.» [УЦГА АС КБР. Ф. Р-1209. Оп. 7. Д. 77. Л. 65]. При этом бесконечные перечисления участков с указанием их размеров в горских копнах сопровождается общими замечаниями следующего свойства: «Копна хлеба ячменя =3=2-1 саба смотря потому на какой земле, лучшие земли считаются на Ишкумене таких по близости аула легко унаваживают, кроме этого пахотные места требуют орошения скудостью произрастания хлеба происходит от необходимости вспахивать одни и те же земли, давать им отдых по ограниченному их числу нельзя. Хлеба, находящегося в Баксанском ущелье за оставлением семян, достает только на прокормление на один или два месяца» [УЦГА АС КБР. Ф. Р-1209. Оп. 7. Д. 77. Л. 64-65].

Одним из репрезентативных массовых исторических источников для изучения социально-экономического развития горских обществ второй половины XIX в. являются посемейные списки балкарских обществ за 1886 г. Эти материалы содержат ценные статистические сведения по ряду экономических параметров крестьянских хозяйств, в том числе размеры пахотных и покосных участков [Муратова 2013]. Прописанные в 16-й графе площади земельных участков зафиксированы в копнах и составляют: одна горская копна хлеба при хорошем урожае равняется 2 сабам или 3 русским мерам; а 3 копны сена равняются 1 средней величине возу и 15 пудам сена.

Кропотливая работа комиссии по исследованию землевладения и землепользованию в Нагорной полосе Терской области в начале XX в. позволила более точно определить метрическое содержание различных величин площади и соотнести их с русскими мерами. Так, работа старшего землемера этой комиссии, прекрасного знатока горского быта, Н. Тульчинского содержит заключение, что в балкарских обществах «размер посевных полей и поемных лугов определяется количеством копен, так как горцы никаких мер не знают (имеются в виду русские меры площади – Е.М.). Всех сортов хлеба в обществах убирается с 6577 пахотных участков 23423 копны. Каждая горская копна хлеба равняется 2 сабам или 3 русским четверикам, что в общем составит 70270 четвериков всего собираемого хлеба. Для обсеменения полей требуется 13533 четверика…». По собственным измерениям и прикидкам Тульчинского, одна десятина хорошей поемной пашни дает примерно 20 горских копен хлеба, с одной десятины поемного луга собирают 15 горских копен сена, а с одной десятины обыкновенного покоса – десять копен сена. Размер горской копны сена варьируется от 8 до 10 пудов [Тульчинский 1903: 184-185].

Tаким образом, вслед за С.Г. Струмилиным, который считал, что сведение воедино всех важнейших сведений о древнерусских мерах должно предшествовать всякому экскурсу в область экономической истории страны [Струмилин 1960: 7-28], представляется важным показать, что с изучения исторической метрологии карачаево-балкарцев необходимо начинать исследования по социально-экономической истории Балкарии XIX в.

В целом, изучение карачаево-балкарской исторической метрологии требует особых междисциплинарных подходов с привлечением широкого круга археологических, этнографических, лингвистических источников, а также тщательного изучение фольклорных текстов, поиска метрологической информации в дошедших до настоящего времения памятниках материальной культуры и архитектуры. При этом первостепенное значение все же остается за письменными источниками, как опубликованными, так и архивными.

Практическая карачаево-балкарская метрология была обусловлена, прежде всего, потребностями сельского хозяйства и строительства. Система мер и весов была необходима для четкой регламентации феодальных повинностей, «платы за кровь» и свадебных платежей. Но в первую очередь она определялась спецификой хозяйственной деятельности народа.

Большинство мер длины, объема, площади, использовавшихся карачаево-балкарцами до XX в., относятся к категории народно-бытовых мер. Их мерность можно определить лишь приблизительно, а «средние» величины использовать с осторожностью, перепроверяя их, по возможности, содержательным анализом конкретного источника.

Что касается земельных участков, то и во второй половине XIX в. в горских обществах при определении площадей окультуренных участков десятина внедрялась с большим трудом, так как угодья располагались в труднодоступных местах и имели неправильную форму, весьма неудобную для измерения. По замечанию В.А. Дмитриева, «граница неосвоенного и окультуренного пространства обнаруживалась как результат человеческой деятельности, а не как черкая геометрическая линия» [Дмитриев 2007: 146]. Следствием этого было отсутствие в традиционной метрологии представления и о мерах площади. Пахотный участок измерялся либо затратами труда на обработку земли, либо объемом высеваемого зерна, либо объемом получаемого урожая. Чаще всего применялась урожайная мера – горская копна. Постепенно эта мера получила значение, увязанное с десятиной. Покосные земли оценивались по объемам собранного сена, а пастбища – количеством скота, которое можно было на них содержать.

Трудно переоценить значение исторической метрологии для анализа исторических источников по социально-экономической истории балкарцев. При использовании массовых исторических источников, например, таких как посемейные списки горских обществ за 1886 г. знание традиционной метрологии является одним из необходимых условий для их обработки статистико-математическими методами. В свою очередь изучение исторических источников позволяет проследить этническую специфику сложения и развития различных систем измерений, и привести меры измерения, зафиксированные у карачаево-балкарцев, в соответствие с русскими историческими и современными метрическими системами.

Также важно подчеркнуть значимость изучения метрологии отдельных народов не только с точки зрения этнологической науки, но и практического источниковедения. С помощью метрологии можно решать важнейшие вопросы критики исторического источника, определять время и место его создания, выявлять фальсификации.

About the authors

Elena G. Muratova

Author for correspondence.
Email: lena_gm@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-6803-6884

References

Supplementary files