Социальное конструирование общероссийской идентичности на Северном Кавказе: состояние и перспективы

Полный текст

Введение. Проблематика идентичности является одной из наиболее востребованных в российском социально-гуманитарном знании. Этот приоритет сформировался под влиянием сложных, нередко конфликтных отношений между различными, особенно этническими, группами, что затрудняет процесс конструирования общероссийской идентичности. В частности, такая противоречивость характерна для Северного Кавказа, где общероссийская идентичность соединяет в одно образы «внеисторической» для Северного Кавказа общегражданской идентичности и «исторические» образы данного региона [1]. В сложившихся условиях, прежде всего геополитических, возникла потребность в ином взгляде на политику идентичности и ее реализацию в северокавказском регионе [2].

Цель исследования – уточнить компоненты идентификационной матрицы жителей Северного Кавказа, а также определить реальные и потенциальные ресурсы для целенаправленного формирования и укрепления общероссийской идентичности в регионе. Достижение поставленной цели проводилось в рамках исследовательского проекта «Институциональные, исторические и культурные рамки формирования общероссийской идентичности на Северном Кавказе», осуществленного в 2020‒2022 гг. Реализация данного проекта дала возможность, с одной стороны, сделать «слепок» современного уровня сформированности общероссийской идентичности, с другой – смоделировать объективно необходимые пути конструирования общероссийской идентичности, обеспечивающей сохранение и укрепление не только государственно-политического единства российского общества, но и социокультурного.

Обзор литературы. Проблемы формирования идентичности и вопросы реализации политики идентичности постепенно становятся частью категориального поля политического знания^[1]. Однако в рамках социально-политических наук сложилось многообразие трактовок идентичности, что нашло отражение  прежде всего в зарубежных исследованиях^[2] [3–7]. Вопросами политики идентичности занимаются также и российские политологи: одни из них акцентируют внимание на разработке категориального аппарата^[3] [8; 9], другие – на формировании и укреплении гражданского самосознания [10], третьи – на поисках эффективных путей нациестроительства [11], четвертые – на выявлении путей гармонизации общероссийской и этнической идентичностей [12] и т. д. Большое внимание изучению региональных идентификационных процессов, в том числе на Северном Кавказе, уделяется многими научными школами региона [13–17] и научно-исследовательскими учреждениями^[4].

Важное место в современной науке отводится вопросу о социальном конструировании коллективных (макросоциальных) идентичностей^[5] [18; 19].

Именно конструктивистский потенциал формирования и укрепления идентичностей занимает значимое место в исследовательской работе региональных политологов, социологов, этнологов, результаты которой востребованы как средствами массовой информации, так и органами власти, чья деятельность связана с управлением этнополитическими, социокультурными процессами. В статье сделан акцент на исследовании современного состояния идентификационного пространства Северного Кавказа и на определении вероятностных путей укрепления общероссийской идентичности, что становится наиболее актуальным в условиях резкого обострения геополитических противоречий.

Теоретико-методологический аспект. Известно, что понятие «идентичность» из области повседневного социально-психологического опыта личности постепенно трансформировалось в категорию политическую^[6]. В научный оборот вошел и закрепился концепт «политика идентичности» (identity politics), что привело к теоретико-методологическому буму. Из всего многообразия толкований категории «политика идентичности» [20; 21] для целей нашего исследования наиболее оптимальной стала интерпретация, предложенная О. Ю. Малиновой: «политика идентичности как совокупность практических и символических действий, направленных на формирование, поддержание и публичное признание конкретной идентичности»^[7]. Более того, на современном этапе развития социально-гуманитарных знаний доминирует точка зрения о конструируемом характере идентичности через «продуцирование коллективных смыслов… посредством мифологии и истории, создание символической базы для мобилизации» идентичности [22, р. 153]. Основными субъектами целенаправленного воздействия на идентичность, как полагают исследователи, выступают государство и группы интересов [22]. Этой точки зрения поддерживаются и российские ученые, в частности О. Ю. Малинова: «identity policy – совокупности целенаправленных действий институциональных акторов, прежде всего – государства (но также, при определенных условиях, – религиозных институтов, политических партий и т. п.)»^[8]. Исходим из того, что суть такой деятельности сводится к формированию «общих ценностей и ориентиров развития политического (национального, территориального) сообщества и групповых солидарностей внутри этого сообщества, поддержания чувства личной принадлежности к нему» (И. С. Семененко)^[9]. Однако, как предостерегают политологи, в частности А. Якобсон, эти процессы происходят в конкретно-исторических этнокультурных и этнополитических средах, которые существенно ограничивают конструктивистский потенциал политических субъектов и влияют на конечный результат^[10]. Именно поэтому, с точки зрения ряда политологов (Х. Бастос, Ч. Вестин), процессы формирования макросоциальных идентичностей могут быть поняты через призму успеха/неуспеха управления этнокультурным многообразием^[11].

Опираясь на конструктивистский подход (разработанный М. Спектором и Д. Китсьюзом^[12] и конкретизированный П. Бергером и Т. Лукманом^[13]), формирование идентичности в рамках политики идентичности можно представить как процесс, где социальные взаимодействия, протекающие в социальной группе, у членов которой возникают эмпирически важные взаимные ожидания относительно поведения друг друга, приобретают характер регулярности, неизменности и устойчивости^[14]. Благодаря этому создаются стабильные во времени дискурсы, становящиеся ядром конструирования идентичности [23, р. 864.]. Такую устойчивость общим когнитивным схемам, формирующим как региональную, так и общегосударственную идентичности, обеспечивают государственные институты и иные субъекты, такие как «символьная элита»^[15], СМИ и др.

В качестве теоретико-прикладной основы нашего исследования была привлечена аналитическая модель идентичности, предложенная М. В. Назукиной, согласно которой процесс конструирования идентичности реализуется на трех центральных уровнях политики идентичности, имеющих равнозначные по своей сущности величины: нормативном, нарративно-мифологическом и символическом [18, с. 84].

Нормативный уровень политики идентичности предполагает константное воспроизводство маркеров общероссийской / этнической идентичности в нормативно-правовых и политико-управленческих документах, в которых осуществляется «нормативное ранжирование» [18, с. 85] и закрепляются категории идентичности, что необходимо для официальных актов, касающихся этнонациональных основ государственности, национальной, языковой и культурно-образовательной политик. Именно на этом уровне происходит соотнесение собственных представлений гражданина о приоритетах социального развития с идейно-политическими ориентирами и идеологическими целями политических акторов. В результате такой соотнесенности, а также вовлеченности граждан «в политико-институциональное взаимодействие в рамках политической общности» происходит так называемая политическая самоидентификация человека с выступающими от его имени «субъектами политического процесса – партиями, массовыми движениями, группами интересов… с организациями гражданского общества» [9, с. 7‒8].

Нарративно-мифологический уровень политики идентичности связан, главным образом, с установлением сущностных маркеров идентичности в доминирующем дискурсе памяти истории и в мифотворчестве региона. Это реализуется через репрезентацию исторической памяти регионального сообщества, актуализацию «прошлого» и манифестирование доминирующих нарративов, мифологем, ценностей [18, с. 85]. Краткую, но емкую характеристику нарративно-мифологическому уровню дала Г. В. Пушкарева: на данном уровне политики идентичности функционируют только те мифологемы и идеологемы, которые содержат «в себе интерпретации свойств и качеств нации, раскрывающих содержание коллективного Мы-образа» [24, с. 161]. Здесь создается вектор так называемой социальной самоидентификации, которая играет главенствующую «роль в формировании мотивации деятельности людей, в объединении их усилий для социального творчества и решения общественно значимых задач, в стабильном развитии общества и обеспечивающих его жизнедеятельность институтов» (И. С. Семененко) [9, с. 7].

Символический уровень политики идентичности в предложенной аналитической модели определяется как инкорпорирование маркеров идентичности в символические атрибуты региона, которые важны для процесса конструирования конкретной идентичности. Например, это включение маркеров этнической/общегосударственной идентичности в топонимику, культурный ландшафт, памятники, разнообразные социальные практики, пантеоны региональных героев. При этом «указатели» идентичности могут по-разному встраиваться и многопланово интерпретироваться [19, с. 698]. Именно на данном уровне создаются «узнаваемые символические опоры» идентичности, утверждаются и закрепляются ценностно-смысловые ориентиры, определяющие так называемую культурную самоидентификацию. Происходит наполнение макросоциальной идентичности эмоциональными смыслами, что в конечном итоге «может трансформироваться в ответственное действие» [9, с. 8].

Материалы и методы. На нормативном уровне процесс конструирования идентичности регулируется через официальную правовую информацию, формализованную в нормативно-правовых актах и образующую институциональные рамки, внутри которых функционируют процессы формирования и укрепления различных форм макросоциальной идентичности: общероссийской, этнической, конфессиональной и др. Документальную базу исследования составили региональные нормативные акты: конституции республик и Устав Ставропольского края, законы об образовании, молодежи, языках, культуре, а также нормативные документы, закрепляющие цели, принципы и направления реализации региональной национальной политики. Изучение официальных правовых документов осуществлялось методом контент-анализа. Проанализировано 59 нормативно-правовых актов с учетом всех изменений, внесенных в них в 2022 г. В качестве нормативно-значимых категорий контент-анализа были взяты этнонациональные основы государственности, национальная, языковая и образовательная политики, патриотическое воспитание, культурная и молодежная политики. Выбор таких рубрик обусловлен пониманием конструирования идентичности как целенаправленного процесса, регулируемого государством и реализуемого в рамках политики идентичности различными институциональными акторами. Согласно выбранным смысловым единицам, по всему исследовательскому полю отобрано 816 нормативных положений, соответствующих целям и задачам исследования. Анализ содержания нормативно-правовых документов по выбранным категориям предполагал распределение фрагментов текста в пределах дихотомической классификации: «способствует конструированию общероссийской идентичности на Северном Кавказе» – «способствует конструированию этнической идентичности на Северном Кавказе».

Нарративно-мифологический уровень политики идентичности исследовался через изучение современной северокавказской историографической мысли. Это обусловлено тем, что именно в работах по истории зафиксированы альтернативные, конкурирующие между собой образы общего прошлого России и Северного Кавказа, что очень важно для достижения целей исследовательского проекта. Был проведен дискурс-анализ научных публикаций представителей всех субъектов Федерации, входящих в состав Северо-Кавказского федерального округа (далее – СКФО). Документальной базой стали 262 журнальные статьи с 2015 по 2022 г., соответствующие рубрикатору дискурс-анализа (политическая история до 1917 г., Кавказская война, политика советской власти на Северном Кавказе, культурная революция, Великая Отечественная война, депортация) и находящиеся в свободном доступе в РИНЦ. Тексты статей изучались с точки зрения обнаружения в них дискурса или исторических травм, или консолидирующих региональное сообщество идей, или смешанной направленности: травма и консолидация.

Для понимания в рамках символического уровня политики идентичности и ответа на вопрос: что есть региональная система символов, смыслов и ценностей, способствующих укреплению общероссийской/этнической идентичности в социокультурном пространстве СКФО, в конце 2020 г. было проведено полуструктурированное интервью экспертов. В каждом из семи субъектов СКФО методом «снежного кома» были выявлены эксперты четырех категорий: представители административно-государственных структур, научного сообщества, национально-культурных объединений и лидеры мнений из числа СМИ, религиозных организаций, общественных организаций и т. д. Всего в опросе участвовали 119 экспертов, примерно по 17 из каждого субъекта^[16].

Использование методической триангуляции (контент-анализа, дискурс-анализа, полуструктурированного интервью экспертов) дало возможность обеспечить устойчивость, убедительность, обоснованность и достоверность полученных количественно-качественных результатов и научных выводов.

Результаты исследования. Согласно результатам контент-анализа нормативно-правовой базы субъектов Федерации, образующих СКФО, количество текстуальных фрагментов распределилось в пределах дихотомической классификации «способствует конструированию общероссийской идентичности на Северном Кавказе» – «способствует конструированию этнической идентичности на Северном Кавказе» в целом равномерно: соответственно 402 и 414. Это означает, что в СКФО сложилось относительное равновесие между общероссийскими и этническими компонентами региональной политики идентичности на нормативно-правовом уровне. В определенной степени реализуется двуединая задача национальной политики Российской Федерации по укреплению общероссийского единства при сохранении этнокультурного многообразия.

Социокультурная целостность страны в контексте нормативного уровня региональной политики идентичности на Северном Кавказе обеспечивается прежде всего через официальную молодежную политику (65:25) и нормативную систему патриотического воспитания (57:16). Этнокультурное многообразие укрепляется за счет реализации языковой (91:57), культурной (71:38) и образовательной (40:31) политик. Важно иметь в виду, что в социокультурной сфере много внимания уделяется сохранению традиционных ценностей, к которым относятся и конфессиональные. Определенное преобладание этнического тренда свойственно также рубрикам «национальная политика» (127:114) и «этнонациональные основы государственности» (44:40). Так, в нормативно-правовом поле Северного Кавказа в пяти рубриках из семи наблюдается преобладание (существенное или номинальное) этнического тренда. Это означает, что, несмотря на некоторый баланс «общероссийского – этнического» на нормативном уровне региональной политики идентичности в СКФО, выявлена приоритетность этнического компонента, дополненного конфессиональным.

Для создания полной картины корреляции между общероссийским и этническим компонентами идентификационной матрицы жителей Северного Кавказа данная корреляционная зависимость была рассмотрена в разрезе субъектов Федерации, расположенных на территории СКФО. Исходя из полученных данных, наибольшее число фрагментов нормативных текстов, способствующих конструированию общероссийской идентичности, содержится в правовых документах Ингушетии (87 против 54), Чеченской Республики (69:50) и Ставропольского края (66:56). Приоритетность этнического компонента зафиксирована в правовых актах Дагестана (78 против 41), Кабардино-Балкарии (77:46) и Северной Осетии – Алании (41:32). Для Карачаево-Черкесии характерна относительная равновесность показателей (58:61). В официальных документах ряда субъектов, вне зависимости от того, какой компонент идентичности преобладает, есть положения, которые несут в себе конфликтность, например в нормативной базе Ингушетии.

Итак, существующий нормативный уровень региональной политики идентичности характеризуется некоторым преобладанием этнического аспекта, дополненного конфессиональным, при относительном балансе текстовых фрагментов, способствующих конструированию как общероссийской, так и этнической идентичностей.

Проведенный в рамках изучения нарративно-мифологического уровня политики идентичности дискурс-анализ научных изданий северокавказских ученых показал, что в целом по всем субъектам СКФО статей, задающих консолидирующий тренд, выявлено существенно больше, чем публикаций, эксплицирующих исторические травмы: 138 против 99 соответственно.

Однако относительно отдельных субъектов картина иная. Так, историки Ингушетии делают явный акцент на травмирующих сюжетах (27 против 6). Ученые, представляющие Ставропольский край (24:14), Северную Осетию (23:6) и Чечню (26:1), обнаружили в историческом прошлом прежде всего консолидирующие тренды. В Кабардино-Балкарии (24:30), Дагестане (24:20) и Карачаево-Черкесии (7:5) статьи по рубрикам «травма/консолидация» распределились относительно равномерно.

На пропорциональное соотношение статей оказала влияние и тематика публикаций. Преобладание идей консолидации свойственно рубрикам «Великая Отечественная война» (18:2), «культурная революция» (13:0) и «политическая история», затрагивающая вопросы административно-политического и социально-экономического обустройства Северного Кавказа в периоды до и после Кавказской войны (65:26). Есть необходимость отметить факт неактивности исследовательской деятельности ученых некоторых северокавказских регионов при изучении такой героической страницы истории нашей страны, как Великая Отечественная война даже в год 75-летия Великой Победы.

Приоритет дискурса исторической травмы характерен при описании событий Кавказской войны (32:20) и депортации в 1943‒1957 гг. (14:0). Травмирующий контекст темы Кавказской войны нашел отражение в таких негативных оценках, как «порабощение горцев», «агрессивная и жестокая политика России на Кавказе» и т. п. В то же время при описании депортации ряда народов Северного Кавказа, которая традиционно воспринимается в качестве травмы, нашлись консолидирующие сюжеты: в частности описываются позитивные практики взаимодействия переселенцев с местным населением, успешной самореализации депортированных в профессиональной деятельности. Такие сюжеты имеют место в исследованиях чеченских историков. С небольшим перевесом травмирующей оценки рассматривается реализация политики советского государства на Северном Кавказе (25:22).

Также необходимо констатировать, что часть публикаций по всей анализируемой проблематике характеризуется переплетением дискурсов травмы и консолидации (25 статей), когда для исследователей те или иные исторические события невозможно интерпретировать однозначно. Более всего такие смешанные оценки даны при описании событий политической истории как до Великой Октябрьской социалистической революции, так и после нее.

Таким образом, нарративно-мифологический уровень региональной политики идентичности на Северном Кавказе отличается преобладанием в коммеморации консолидирующих идей при серьезной актуализации исторических травм по тем событиям прошлого, которые в силу социально-психологических последствий могут использоваться в качестве средства этнической мобилизации и активизации протестного движения.

Важность изучения символического уровня политики идентичности обусловлена, как отмечалось, возможной деформацией идентичности в результате десимволизации социокультурной целостности личности и общества, потери чувства «органической солидарности» (Т. Парсонс) в региональном сообществе, утраты общих ценностей и смыслов. Для конструирования идентичности необходимо наличие системы символов, имеющей общенациональное значение. Одним из наиболее сущностных факторов социального согласия и общенациональной консолидации выступает символическая репрезентация Родины – Отечества. В ходе опроса экспертов были выявлены достаточно устойчивые общероссийские традиционные ценности, ставшие скрепами общероссийской идентичности: любовь к Родине, как малой, так и большой; достижения России, ценности семьи, религии и др. Установлено, что бóльшая часть смыслов символического поля относится к героическому историческому прошлому, центральным смыслом-символом которого стал День Великой Победы (9 мая 1945 г.). Современными солидаризирующими событиями выступили воссоединение Крыма с Россией, Олимпиада в Сочи, Чемпионат мира по футболу. По мнению экспертов, именно награждение победителей в спортивных событиях под исполнение российского гимна и поднятие российского флага приобрели символическое значение.

Показательным моментом символического уровня стала фиксация региональных «символьных объектов» в качестве символов общероссийской идентичности, как пример, «Самурский лес – единственный в России лиановый лес», «Домбай, Теберда – российские здравницы с многолетней историей» или «Специальная астрофизическая обсерватория РАН в п. Архыз – крупнейший научный центр России» и т. д.

Однако акцент экспертов на региональных символах, репрезентирующих этническую идентичность, преобладает в их ответах. Например, развернутые афоризмы северокавказской направленности: «Высокогорное озеро Казеной-ам – загадка Кавказа», «Кабардино-Балкария – жемчужина Кавказа» и др., или фразеологизмы локальной значимости, в частности: «Горы и башни – самый главный символ ингушей», «Ставрополь – крепость-город креста», или краткие словосочетания: осетинские пироги, мечеть «Сердце Чечни», горнолыжные курорты Домбая, Кавказские Минеральные Воды и др.

Обсуждение и заключение. Как показал анализ результатов изучения нормативного уровня региональной политики идентичности, в правовом пространстве наиболее значимых с точки зрения конструирования идентичности сфер общественной жизни Северного Кавказа – культурно-языковой и образовательной – сформировалось преобладание этнического тренда, а в собственно культурной сфере – и конфессионального. Однако преобладание общероссийского компонента в таких областях, как социализация и воспитание подрастающего поколения, обеспечивает определенную сбалансированность нормативного уровня региональной политики идентичности. При оценке содержания нормативной базы были выявлены устаревшие положения в отдельных нормативно-правовых актах, например в законах о молодежной политике. Динамика этнополитических, социокультурных процессов требует своевременных преобразований законодательных рамок политики идентичности. Кроме этого, в некоторых нормативных актах, в частности касающихся этнонациональных основ государственности, есть положения, осложняющие институциональное конструирование общероссийской идентичности, например не актуализируется целостность общероссийского пространства. Важно, следовательно, привести нормативно-правовую базу субъектов Федерации, входящих в состав СКФО, в соответствии с происходящими современными преобразованиями и Стратегией государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 г.^[17], а также с объективной потребностью в акцентуализации целостности Российской Федерации.

Анализ нарративно-мифологического уровня политики идентичности свидетельствует о разобщении регионального научного сообщества на этнокультурные, этнополитические объединения. Коммеморативные практики политологов, историков Северного Кавказа содержат не только разноплановые, но нередко прямо противоположные оценки исторических событий, обусловливающих процесс формирования этнической идентичности и, следовательно, имеющих значение нациестроительства для локальных северокавказских сообществ. Нередко оценочные суждения настолько противоположны, что консолидирующие и травмирующие выводы в исследуемых статьях получили самостоятельную, отгороженную друг от друга значимость. Амбивалентное отношение исследователей СКФО к истории усложняет процесс целеориентированного конструирования общероссийской идентичности и даже временами придает конфликтность процессам формирования локальных этнических идентичностей.

Согласно анализу результатов экспертного опроса, символический уровень региональной политики идентичности в СКФО находится на начальном этапе формирования. Эксперты обратили внимание на происходящий в современном российском обществе сложный процесс переосмысления ценностей, переоценки исторических событий, который начался во второй половине 1980-х гг. и привел к фрагментации когда-то относительно единого ценностно-смыслового пространства советского общества. При этом события 1990‒2000-х гг. усилили оценочно-ценностный раскол российского общества, и всякие попытки со стороны любого сообщества «ввести» относительно сбалансированные оценки ключевых исторических событий лишь усиливают противостояние.

Таким образом, можно сделать обобщенный вывод, что сформировавшаяся макросоциальная идентичность в СКФО характеризуется для многих жителей республик Северного Кавказа определенной приоритетностью этнической, в том числе конфессиональной, идентичности, что обеспечивается реализацией сложившейся в культурно-языковой сфере правовой базы. В то же время в просветительско-образовательной сфере, поддерживающей историческую память, сложилась многополярность мнений. Это серьезно осложняет целенаправленный процесс конструирования общероссийской идентичности. Затрудняет данный процесс и несформированность символического уровня региональной политики идентичности, несмотря на отсутствие ярко выраженного преобладания в нем этнокультурных символов и ценностей.

Однако, согласно разработкам ряда современных зарубежных [25] и отечественных ученых [26], приоритетность этнических векторов в региональном развитии по отношению к общероссийским создает риски и угрозу «сползания» региона к этнополитическим конфликтам, активизации национализма и сепаратизма. В частности, некоторые из зарубежных исследователей^[18] пришли к выводу о серьезных негативных последствиях политизации этничности в виде актуализации рисков насильственных конфликтов. С точки зрения ряда российских политологов-этнологов, в ситуации усиления так называемой первичной идентичности, основой которой выступает культурно-историческая, этническая, конфессиональная самобытность, неизбежно рождается этнополитическое противостояние или даже конфликт [27, с. 145]. Такую неизбежность ученые связывают с возвращением к корням групповой «органической солидарности», возрастающей из-за сил, якобы угрожающих групповой идентичности и ведущей, в конечном счете, к отказу от диалога с «другим»/«иным» [27, с. 146]. Именно поэтому, как утверждает Э. Гидденс, в основу взаимодействия различных общностей, особенно этнических, конфессиональных, следует ставить не этнокультурную или этноконфессиональную самобытность, а общечеловеческие принципы и ценности [28]. Однако есть и другое утверждение: в полиэтничном сообществе принижение роли этнического фактора в политике может обусловить разрушение целостности страны и гражданского спокойствия в обществе [29, с. 10]. Это указывает на объек-тивную неизбежность установления баланса между общероссийскими и этническими компонентами макросоциальной идентичности, обеспечивающего этноконфессиональное, этнополитическое и культурно-историческое согласие в полиэтничном сообществе Северного Кавказа. И здесь обостряется проблема прикладного характера: каким должен быть этот баланс. Вероятно, для каждого субъекта данный баланс формируется в зависимости от культурно-исторического, этноконфессионального опыта сосуществования в едином общероссийском пространстве.

В то же время в условиях резкого возрастания на Юге России геополитических вызовов и угроз представляется целесообразным усиливать конструирование общероссийской идентичности в рамках региональной политики. С этой целью важно более четко зафиксировать приоритетность ценностей общероссийской идентичности в нормативно-правовых документах, касающихся системы образования как базового института гражданской социализации. Учебный процесс повсеместно должен опираться на те фундаментальные дидактические единицы, которые обеспечивают диалог российских граждан «на одном языке». Кроме того, в воспитательной работе как части образовательного процесса обязателен переход от ориентации на развлекательный контент к регулярной общественно-полезной деятельности, способной сформировать такие качества, как ответственность, долженствование, коллективизм и т. п. Действенное патриотическое воспитание также невозможно без деятельностного процесса, в рамках которого молодой человек становится субъектом активного социально-политического поведения.

При поиске путей решения проблем конструирования исторической памяти как содержательной части нарративно-мифологического уровня региональной политики идентичности, возможно, следует учесть мнение одного из экспертов: «формированию адекватных и однозначных оценок ключевых исторических событий… может способствовать только лишь внешняя угроза, когда возникнет чувство необходимости объединиться, чтобы противостоять врагу». Возможно, он прав, и тогда специальная военная операция может стать тем событием, которое актуализирует «чувство необходимости объединиться». Также для формирования компромиссного видения совместного исторического прошлого России и Северного Кавказа нужна акцентуация культурно-исторических традиций сосуществования северокавказских сообществ как неотъемлемой части единой Российской Федерации.

Успешное конструирование общероссийской идентичности в северокавказском сообществе предполагает активизацию символической политики не только на региональном, но и на федеральном уровнях. Следует инициировать ценностно-смысловые проекты патриотической направленности, опирающиеся на образы настоящего и идеалы будущего. Необходимо актуализировать работу по наполнению эмоционально-смысловым содержанием государственных праздников современной России. Нужно активнее применять практику межрегиональных проектов, обеспечивающих тесную связь Северного Кавказа с другими регионами России. С точки зрения интенсификации символического уровня региональной политики идентичности важно системно продвигать символику Северного Кавказа как общероссийские смыслы-символы в общефедеральном информационном пространстве.

В качестве еще одного пункта отметим обязательный мониторинг идентификационной сферы. Только систематическое отслеживание в каждом из субъектов СКФО процесса укрепления общероссийской идентичности, ее взаимодействия с другими компонентами макросоциальной идентичности (этнической, конфессиональной, региональной) позволит иметь реальное представление о проводимой в регионе политике идентичности, о социокультурной почве, на которой «взращивается» общероссийская идентичность, об эффективности деятельности институтов, обеспечивающих эту политику, о путях корректировки процесса конструирования общероссийской идентичности на Северном Кавказе.

Полученные в ходе анализа результаты могут быть полезны в научно-экспертной деятельности при подготовке аналитических материалов и экспертных заключений для заинтересованных органов, в том числе органов власти, и организаций. Итоги исследования могут использоваться при разработке и корректировке доктринальных и иных документов в области политики идентичности. Аналитические материалы найдут применение в работе средств массовой коммуникации и в образовательном процессе. Полученные результаты могут стать основой при разработке концепции укрепления общероссийской идентичности в северокавказском регионе в контексте новой этнокультурной, геополитической ситуации.

^[1] Routledge Handbook of Identity Studies / ed. by A. Elliott. London & New York : Taylor & Francis Group, Routledge, 2011. 408 р.

^[2] Kaltmeier O., Thies S., Raab J. The New Dynamics of Identity Politics in the Americas: Multiculturalism and Beyond. London : Taylor & Francis Group, 2015. 184 р.

^[3] Малинова О. Ю. Политика идентичности как борьба за смыслы: проблемы концептуализации // Символическая политика : сб. науч. тр. Вып. 5: Политика идентичности (Сер.: Политология) / ред. кол.: О. Ю. Малинова [и др.]. М. : ИНИОН, 2017. С. 7‒20; Идентичность: Личность, общество, политика. Энциклопедическое издание / отв. ред. И. С. Семененко. М. : Весь мир, 2017. 992 с.

^[4] Институциональные, исторические и культурные рамки формирования общероссийской идентичности на Северном Кавказе / В. А. Авксентьев [и др.]. Ростов-на-Дону : Изд-во ЮНЦ РАН, 2022. 224 с.

^[5] The Discursive Construction of National Identity / R. Wodak [et al.]. Edinburgh : University Press, 2009. 276 р.

^[6] Routledge Handbook of Identity Studies / ed. by A. Elliott. 2^nd Edition. London ; New York : Taylor & Francis Group, Routledge, 2011. P. XXI. https://doi.org/10.4324/9780203869710

^[7] Малинова О. Ю. Политика идентичности как борьба за смыслы: проблемы концептуализации. С. 10.

^[8] Там же.

^[9] Идентичность: Личность, общество, политика… С. 648.

^[10] Yakobson A. Nations: The Long History and Deep Roots of Political Ethnicity and Nationalism. Cambridge: University Press, 2013. Р. 257‒264.

^[11] Identity Processes and Dynamics in Multi-Ethnic Europe / eds. by Ch. Westin [et al.]. Amsterdam : Amsterdam University Press, 2010. Р. 9.

^[12] Spector M., Kitsuse J. I. Constructing Social Problems. New Brunswick : Transaction Publishers, 2001. 184 p.

^[13] Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М. : Медиум, 1995. 323 с.

^[14] Панов П. В. Институты, идентичности, практики: теоретическая модель политического порядка. М. : РОССПЭН, 2011. С. 63.

^[15] Сагитова Л. В. Республика Татарстан: политика идентичности и ее акторы. Казань : Изд-во Ин-та истории АН РТ, 2018. С. 41‒42.

^[16] От всех респондентов было получено информированное согласие на участие в исследовании и обработку их ответов.

^[17] Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года [Электронный ресурс] : утв. Указом Президента Рос. Федерации от 19 дек. 2012 г. № 1666 // Президент России : офиц. сайт. URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/36512 (дата обращения: 13.02.2024).

^[18]  Weber A., Hiers W., Flesken A. Politicized Ethnicity. Perspectives in Comparative Politics. New York : Palgrave Macmillan, 2016. 187 р.; Adediji A. The Politicization of Ethnicity as Source of Conflict: The Nigerian Situation. Wiesbaden : Springer VS, 2016. 529 р.

Об авторах

Галина Дмитриевна Гриценко

Автор, ответственный за переписку.
Email: dissovet@rambler.ru
ORCID iD: 0000-0001-8281-7409
Scopus Author ID: 23975990100
ResearcherId: AAC-7640-2022

доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник

Список литературы