The jarlyk on appointment of amir-e tuman from the “Dastur al-katib” and status of temnik in the uluses of Hulagu, Jochi and Chagatay

全文:

Введение

Система власти и управления в государствах Чингизидов неоднократно становилась предметом исследования специалистов. При этом нельзя не отметить, что в большинстве случаев основными источниками при изучении данной тематики выступают нарративные источники – в особенности это касается тех государств, от которых сохранилось незначительное число официальных документов (Золотая Орда, Чагатайский улус). Если же речь идет о правовых актах то, как правило, исследователям доступны те из них, которые лишь косвенно отражают вопрос организации и функционирования органов власти – речь идет о ханских ярлыках, представляющих собой либо жалованные грамоты, либо акты дипломатической переписки.

В этих условиях особенно ценным является поиск и выявление новых историко-правовых источников, непосредственно связанных с регулированием создания и деятельности органов власти и управления в тюрко-монгольских государствах. К числу важнейших из них, несомненно, следует отнести «Дастур ал-катиб фи та‘йин ал-маратиб» («Руководство для писца при определении степеней») – персоязычный трактат второй половины XIV в., составленный Мухаммедом б. Хиндушахом Нахчивани, сановником эпохи последних Хулагуидов и первых Джалаиров. Вторая часть данного сочинения содержит образцы ярлыков о назначении на должность значительного круга чиновников по военному, гражданскому и судебно-духовному ведомствам с подробным перечислением требований к ним, их прав и обязанностей, взаимоотношений с вышестоящими и нижестоящими представителями администрации и пр.

Целью настоящей статьи является попытка междисциплинарного анализа одного из таких образцов ярлыков – указа о назначении эмира тумена, т.е. темника. Институт темников хорошо известен во всех государствах Чингизидов. Поэтому полагаем, что информация, содержащаяся в данном документе, несмотря на его «иранское» происхождение, окажется весьма актуальной для изучения правового статуса этих высокопоставленных представителей военной администрации и в других чингизидских державах, в т.ч. и в Улусе Джучи¹. Основными задачами в рамках настоящего исследования являются комментирование ярлыка о назначении эмира тумена как официального документа и правового акта, а также соотнесение его содержания с сообщениями других исторических источников о статусе темника.

История вопроса. Институт темников часто привлекал внимание исследователей, изучавших различные аспекты истории Монгольской империи и ее улусов. Статус темников как представителей наследственной служилой аристократии в Монгольской империи эпохи Чингиз-хана рассматривал Б.Я. Владимирцов [8, с. 402–406]. Проблемы, связанные с формированием туменов как моно и полиэтнических воинских соединений и, соответственно, связанных с ними административно-территориальных единиц поднимались рядом автором на примере империи Юань, монгольского Ирана и др. [5; 39].

Значительное число работ, посвященных отдельным аспектам правового положения темников, относится к истории Золотой Орды и ее связей с государствами, в разное время пребывавшими в вассальной зависимости от нее. Ряд авторов уделяет внимание проблемам статуса темников, их обширных полномочий и высокого места в ордынской сановной иерархии как своеобразного «административного ресурса» в их борьбе за власть – недаром к числу темников относят таких известных политических деятелей Улуса Джучи как Ногай, Мамай, Едигей [6; 10; 27; 30; 32]. Другие авторы рассматривают такие вопросы как персональный состав влиятельных темников в Золотой Орде в тот или иной период времени, особенности правового положения отдельных туменов в связи с личностью и статусом их предводителей. Подчеркивание средневековыми хронистами роли тех или иных темников в политической жизни или при ханском дворе дает основание выделять среди многочисленных представителей этой должности наиболее влиятельных лиц – «великих темников», т.е. тех, кто в силу происхождения (клановой принадлежности), отношения хана или родства с Чингизидами занимал более высокое положение чем многие другие, равные ему по должности [12; 23]. Такие сановники, сохраняя «звание» темников, могли назначаться также на должности наместников областей [39, р. 143, 153; 44, р. 78, 95] и беклербеков (Ногай, Мамай).

Большой интерес исследователей вызывает существование специфи-ческих административно-территориальных подразделений, в официальное название которых входит элемент «тумен» или «тьма», как в государстве Хулагуидов, так и в улусах Джучи и Чагатая. На территории Золотой Орды этот термин продолжал использоваться и после ее распада. В частности, речь идет о «Яголдаевой тьме» в составе Великого княжества Литовского второй половины XV в. [22; 31], Темниковской Мещере [1], «Тюменском владении» на Кавказе [11]².

К числу вопросов, неоднократно рассматривавшихся и неизменно вызывавших дискуссию исследователей, относится проблема ордынского влияния на административно-территориальное деление русских земель в эпоху ордынского владычества. При этом исследователи высказывают прямо противоположные, взаимоисключающие точки зрения. Так, Г.В. Вернадский и Ч.Дж. Гальперин, ссылаясь на информацию ряда русских летописей и правовых актов (княжеских духовных и договорных грамот) высказывают мнение, что русские земли в результате подчинения Улусу Джучи и проведения в них ордынских переписей второй половины XIII в. были поделены на десятки, сотни, тысячи и тумены («тьмы») – по образу и подобию монгольской имперской десятичной системы, правда, при этом не готовы ответить на вопрос о наличии темников (как и тысячников) в административной системе русских княжеств [6, с. 222–225; 37, р. 41–42; ср.: 30, с. 250]. И. Вашари и Л.Н. Лангер идут еще дальше, считая, что такими предводителями «тем» и «тысяч» могли являться золотоордынские баскаки [40, р. 519–520; 42, р. 189]. Другие же авторы, также ссылаясь на древнерусские исторические памятники, напротив, считают, что десятичная система (включая «тысячи» и «тьмы») либо сложилась на Руси без всякого ордынского влияния [4], либо же касалась только так называемых «татарских мест», т.е. отдельных земельных владений на Руси, находившихся под прямым контролем золотоордынской администрации [14].

Как видим, разброс мнений весьма широк, что, несомненно, объясняется лапидарностью сведений о темниках, содержащихся в исторических памятниках различного происхождения, но при этом не посвященным непосредственно институту темников и административно-правовому статусу туменов. Полагаем, что анализ правового акта, непосредственно определяющего правовой статус «эмира тумена», позволит внести существенные уточнения в существующие представления об этом административно-правовом институте. И если даже его введение в научный оборот не разрешит однозначно все споры вокруг темников, то, надеемся, будет способствовать выведению дискуссии об их статусе на качественно новый уровень.

Приоритет во введении в научный оборот ярлыков из "Дастур ал-катиб" принадлежит Й. фон Хаммер-Пургшталю. В связи с этим, а также учитывая большое влияние, которое работы австрийского востоковеда оказали на изучение чингизидских государств в европейской историографии, авторы пришли к выводу о целесообразности включения в свою работу русских переводов соответствующих документов из работы Хаммер-Пургшталя [38, с. 463–516]. Кроме того, параллельная публикация переводов двух документов должна позволить проследить эволюцию изучения средневековых чингизидских источников.

Перевод документа

Дипломатический комментарий. Мухаммед б. Хиндушах Нахчивани приводит образцы документов, характерные для персидской делопроизводственной традиции, поэтому и ярлык о вверении эмирства над туменом имеет свойственную персидским документам структуру [33, p. 301–313; ср.: 15; 36]. Наш автор в разбираемом образце ярлыка акцентировал свое внимание лишь на некоторых компонентах основной части документа, в то время как остальные статьи условного формуляра не нашли своего выражения.   

В начальном протоколе отсутствует инвокация, которая в персоязычных документах писалась на арабском языке [36]. В целом отсутствие начального и конечного протокола объясняется тем, что эти части документа были шаблонными и мало отличались от вида издаваемого акта, в особенности в документах о назначении на ту или иную должность. Мухаммед б. Хиндушах, как правило, приводит лишь те части документа, которые могли вызвать затруднения у писца-мунши или катиба.

Абстрактный формуляр актов о назначении на должность помимо всего прочего мог включать промульгацию и преамбулу, которые отсутствуют в индивидуальном формуляре разбираемого образца ярлыка. Автор привел пространную наррацию, в которой изложены обстоятельства дела, предшествующие совершению акта. Сущность издаваемого документа выражалась в диспозиции, в которой речь идет о назначении на должность эмира тумена и его полномочиях. В акты о назначении на ту или иную должность в диспозитивную часть, как правило, добавлялись предписания, запреты или ограничения для адресата или должностных лиц, что мы можем видеть и в разбираемом нами образце ярлыка.

Абстрактный формуляр документов персидских канцелярий заканчивался фразой, в которой делалась ссылка на печать (корроборация) и указание даты, посредством таких формул как: «кутиба фи» (في كتب) или «тахриран фи» (تحریرا فی) [33, p. 310]. Рашид ад-Дин, в приводимых им списках фирманов Газана, обозначает эту часть документа следующим образом: «Указ написан в таком-то месяце, такого-то года, в таком-то месте» [21, с. 285]. При Чингизидах в персидскую делопроизводственную практику внедряется тюрко-монгольский календарь [43, р. 150], сохранявшийся в Иране до первой трети ХХ в. Далее указывалось место издания документа [33, p. 310]. Но указанные выше элементы эсхатокола не представлены в индивидуальном формуляре образца ярлыка.

До конца XV – начала XVI в. справа под текстом и перпендикулярно ему, указывалось имя секретаря и других должностных лиц, участвовавших в подготовке документа. С начала XVII в. это указание дается на обороте документа [33, p. 310].

Учитывая то, что официальные акты, адресованные кочевому населению Ирана, писались или дублировались на монгольском или тюркском языках, эти ярлыки должны были иметь традиционную для чингизидских канцелярий формуляр, отличавшийся от персидских норм.

Начальный протокол монгольских документов включал в себя интитуляцию (адресант) и инскрипцию (адресат). Адресант был связан с конкретным правителем, от имени которого издавался ярлык, при этом он мог иметь различные варианты, которые также зависели от языка и графики документа. В том случае если документ писался на монгольском языке уйгурской графикой то, он имел традиционную для чингизидских канцелярий формулу «Слово наше» (монг. “Üge manu”), или же тюркском языке на уйгурской или арабской графике سوزوم илиسوزومیز  ~ سیوزومیز («слово наше») [36; 26, с. 187–191]. Данная формула могла иметь некоторые вариации, которые определялись политическими притязаниями адресанта [9, с. 30]. За интитуляцией следовала инскрипция, в которой был представлен круг должностных лиц, который должен был принять официальный акт к исполнению, поэтому число его элементов могло варьироваться и располагались они в определенной иерархической последовательности [9, с. 52–54; 26, с. 208–209].

Переход от начального протокола к основной части документа, состоявшей из преамбулы, нотификации, наррации, диспозиции и корроборации, производился посредством характерной для чингизидского делопроизводства на монгольском языке формулы-оповещения (обнародования) «dū[l] qaqui ǰarliq» («к совершенному постижению ярлык») [9, с. 34; см. также: 26, с. 229–230]. В персоязычных актах формула-обнародование могла звучать следующим образом «ﺑﺩﺍﻨﻧﺩ ﻜﻰ» (ар. “бадананд ки”, «должны знать следующее»).

Как уже было указано, условный формуляр документов чингизидских канцелярий также мог включать преамбулу (аренгу) и наррацию. Здесь следует отметить, что в отличие от старой арабо-персидской традиции, в рамках которой использовались изящные словесные формулы и эпитеты, цитирование Корана [33, p. 309], собственно монгольской канцелярской культуре эти особенности были не свойственны [3, с. 20].

Основная суть документа находила свое выражение в диспозиции. В условном формуляре вслед за диспозицией, как правило, следовали санкция [26, с. 247] и корроборация, завершавшая основную часть документа. Например, в грамоте Абу-Са‘ида от 1320 г., подготовленной на монгольском языке уйгурицей, корроборация выражена в следующей форме: «С золотой пайцзой, с красной печатью ярлык милостиво выдан» (“Altan gerege al tamγatai ǰrlγ soyurqаǰu ögbei”) [9, с. 67].

Эсхатокол документов чингизидских канцелярий, должен был содержать указание даты и места выдачи. Конечный протокол чингизидских актов также мог включать указание имен ходатаев и исполнителей его оформления. В канцелярской культуре Чингизидов также прослеживается практика помещения удостоверяющих надписей на обороте документа [34, р. 508]. Вероятно, подобная практика была введена в годы правления Чингиз-хана или же Угедэя, что было вызвано возрастанием документооборота и необходимостью несения ответственности за подготовленный документ. В свою очередь писец или писцы, а также ходатаи могли выступать свидетелями при разрешении дела, связанного с выдачей этого документа. Удостоверительные надписи на уйгурской графике также применялись в случае написания документов на других языках [29, с. 142]. Часто удостоверительные надписи отражали краткое содержание документа на монгольском языке [35, р. 478–486; см. также: 16, с. 39–43 араб. паг.], для того чтобы писцы и сановники, не владевшие языком, на котором был написан документ, могли иметь представление о его содержании [21, с. 276].

Формулярный анализ ярлыка на назначение темника позволяет сделать вывод о том, что Мухаммед б. Хиндушах Нахчивани сделал акцент на основной части ярлыка, и в соответствии с персидской традицией дал развернутую характеристику наррации и диспозиции, не включив при этом некоторые элементы основной части, а именно, промульгацию, аренгу, корроборацию и санкцию, а также не дал полного описания типичных для актовых материалов и хорошо известных каждому писцу-делопроизводителю, начального и конечного протоколов. Но исходя из того, что ярлык был адресован представителям монгольской элиты, он должен был быть подготовлен или продублирован на монгольском или тюркском языке в соответствии с типовым формуляром, принятым в чингизидской делопроизводственной культуре.

Историко-правовой комментарий. Данный документ представляется собой правовую характеристику предводителя тумена (темника), т.е. начальника десятитысячного отряда воинов.

Главным основанием в пользу назначения конкретного лица на должность темника, как вытекает из документа, является его происхождение: «эмирство над таким-то туменом издавна являлось должностью, занимаемой его предками и старшими родственниками». Это в полной мере соответствует наблюдениям Б.Я. Владимирцова и других исследователей, отмечающих наследственный характер власти темников – даже в тех случаях, когда сам тумен перемещался в другое место и даже в другой улус, что имело широкое применение в эпоху расширения Монгольской империи. Безусловно, передача статуса темника по наследству имела определенные причины: сын или другой наследник находился при темнике (или даже непосредственно при хане), набираясь опыта административной и военной деятельности, тем самым приобретая необходимую квалификацию для занятия должности в дальнейшем.

В этих условиях статус «сына темника» означал не только семейное происхождение, но и определенное место в социальной иерархии. Это объясняет, в частности, внимание, которое русские летописцы уделили такому, казалось бы, малозначительному эпизоду в связи с осадой и взятием Козельска в 1238 г. как гибель при осаде этого города «три сына темничи; искавше их татарове и не обретоша въ множстве трупия мертвых» [18, с. 130]. С учетом особенностей положения наследников эмира тумена речь идет не просто о семейной драме трех монгольских военачальников, а о потере ценных представителей «кадрового резерва».

Вместе с тем, принадлежность к семейству действующего темника не давала полной гарантии наследования его должности, что также вполне однозначно прописывается в данном документе. Во-первых, сам факт выдачи ярлыка, образец которого нами анализируется, свидетельствует о том, что окончательное решение о назначении нового темника принималось монархом на основе собственного усмотрения. Во-вторых, обращает на себя внимание такая, казалось бы, безобидная фраза: «эмиры сотен, воины и население провинции... были довольны и благодарны за их хорошее обращение». То есть, поводом (как минимум, формальным) для того, чтобы лишить действующего темника его полномочий или не назначить его законного наследника на освободившийся пост могло стать недовольство этим сановником со стороны его собственных подчиненных. В самом деле, источники сохранили сведения о том, что не только темники, но в ряде случаев и тысячники могли влиять на судьбу тех или иных правителей – например, на отношения в семействе Ногая в период его противостояния с Токтой [20, с. 85–86; 25, с. 112–113].

Вместе с тем, основания для лишения темника его статуса могли быть связаны не только с отсутствием поддержки со стороны подчиненных, но и с более серьезными нарушениями: в этих условиях лишение статуса темника могло являться наказанием за совершение уголовного преступления. Так, например, ильхан Олджейту, разбирая причины мятежа в Гиляне, наказал ряд эмиров, допустивших его: кого-то приказал казнить, кого-то приговорил к телесным наказаниям, тогда как эмира Сийавуша «ради его отца простил, но отстранил от эмирата туманом отца и передал эмират [этого] тумана эмиру Чобану» [28, с. 38]. Это сообщение отчасти опровергает утверждение Б.Я. Владимирцова о том, что если хан лишал темника его статуса, то его должность передавалась его же ближайшим родственником [8, с. 402]: эмир Чобан не являлся родичем упомянутому Сийавушу. Тем не менее, родовая принадлежность имела важное значение для статуса и в ряде случаев для судьбы того или иного сановника. Так, когда несколько высокопоставленных сановников в конфликте ильхана Абу-Са‘ида с вышеупомянутым эмиром Чобаном сначала приняли сторону последнего, а затем переметнулись к ильхану, он «выразил им свою обиду, отстранил и от эмирата улусом, [но] через некоторое время опять стал милостив и пожаловал им эмират их туманами» [28, с. 129]. Т.е. в данном случае также имело место понижение нарушителей в статусе, но затем они получили в управление тумены, которыми либо управляли сами до того, как стать «эмирами улуса», либо являлись наследниками их прежних темников.

Из других источников нам хорошо известно, что, несмотря на прямую привязку к военной службе, темники (равно как и предводители нижестоящих воинских подразделений – тысяч, сотен, десятков) являлись не только военачальниками, но и администраторами. Однако если в сохранившихся летописных источниках этот статус темника вытекает из контекста, то в данном случае мы имеем дело с законодательным подтверждением факта наличия у него не только военных и административных полномочий. На это указывают, в частности, упоминание «населения провинции», обязанность «оберегания воинов» и осуществление суда над подвластными ему лицами («следование путем справедливости и беспристрастия»).

Сходным статусом обладали темники и в Чагатайском улусе. Командуя туменами, они могли также занимать место в государственном совете – быть «эмирами дивана», а также осуществлять другие чиновничьи обязанности (например, товачи – «инспектора войск»). А некий Хайдер Рази, командовавший туменом, даже отправлял должность везира при Тимуриде Искандаре б. Умар-Шейха [2, р. 124]. При этом должность темника передавалась по наследству, тогда назначение как на другие государственные должности происходило исключительно в индивидуальном порядке на основе волеизъявления правителя в каждом конкретном случае [2, р. 23, 39, 45].

В «Му’изз ал-ансаб» перечисляется большое число темников, находившихся в подчинении потомков Тимура – в частности, Шахруха (1407–1447) и Абу Саида (1459–1469), причем   в отношении некоторых из них тут же указываются и другие их должности или обязанности, которые они отправляли при дворе или в войске своих правителей [1, с. 152–154, 172].

Характерно, что в Чагатайском улусе темники более четко, чем в других чингизидских государствах, были привязаны к определенным регионам. Так, вышеупомянутый Хайдер Рази командовал туменом Йезда, а сам эмир Тимур и его основные наследники, являясь фактическими правителями Чагатайского улуса, в то же время формально носили звание эмиров тумена своего родного Кеша [2, р. 124; 3, р. 22, 239].

Большой интерес вызывает фраза «Средства на выплату им содержания и экипировочных, прописанные в реестрах дивана, пусть ежегодно взимает с определенных для этого мест». Она подтверждает факт наличия у темников (равно как и у тысячников) икта, т.е. неких земельных владений, с которых в пользу владетеля взимались средства для содержания своего войска в надлежащем боеспособном состоянии. В качестве таких владений как правило выделялись значимые населенные пункты – кишлаки и пр., численность жителей и уровень развития которых обеспечивали бы содержания соответствующего тумена, а также разного рода «общинные владения», например, пастбища [41, р. 56].

Вопрос о наличии икта как своеобразного «феода» неоднократно рассматривалось исследователями именно на материалах Ильханата, поскольку, помимо, ярлыка темнику из «Дастур ал-катиб» в распоряжении исследователей имеется также и текст указа ильхана Газана, которыми предводители туменов и тысяч официально наделялись икта, статус которых также закреплялся в этом документе [21, с. 282–285; см. также: 2, с. 20]. С одной стороны, такие владения передавались темнику (тысячнику), который мог получать с них доход, представителям центральной администрации запрещалось вторгаться в эти владения, собирать с них налоги и привлекать к суду местных жителей [17, с. 266–268]. Однако с другой стороны, для самого темника (тысячника) также устанавливались определенные ограничения: он имел право лишь на получение с этих земель определенных денежных средств (размер которых фиксировался «в реестрах дивана»¹¹), при этом ему не позволялось менять целевое назначение пожалованных ему земель, грабить местных жителей, произвольно увеличивая возложенные на них налоги и повинности и пр. [2, с. 23; 21, с. 284] Т.е., по сути, темник (тысячник) в данном случае выступал всего лишь бенефициаром, а не полноправным владельцем такого икта: юридически эти владения оставались государственной собственностью и находились в ведении либо ханского двора, либо соответствующего дивана. Более того, как показывает одна из последних фраз в анализируемом ярлыке, темник не имел возможности даже эту четко определенную сумму целиком и полностью расходовать по своему усмотрению: «Подать, полагающуюся [для выплаты содержания] эмиру тумена и ранее направлявшуюся его предшественникам, пусть таким же образом направляют ему и его нукерам», т.е. как минимум часть этого дохода с икта непосредственно поступала подчиненным темника, которые сами за его счет обеспечивали себя конями, оружием, доспехами и пр.

Тот факт, что эта система работала и в других государствах Чингизидов, в частности – в Золотой Орде, подтверждается источниками о наличии у джучидских темников аналогичных владений. Например, вышеупомянутая «Яголдаева тьма» упоминается в источниках «с землями, водами и прибылями», благодаря которым, собственно и поддерживалась боеспособность тумена. Вместе с тем, по нашему мнению, эта особенность статуса темников не позволяет отождествить с ними баскаков (даруг) в вассальных владениях, как это попытался сделать Л.Н. Лангер: эти представители ордынской власти не имели в русских и иных вассальных землях собственных войск, которые обеспечивались бы за счет местного оседлого населения.

Любопытно, что, в отличие от ряда других должностей, ярлыки о назначении которых включены в «Дастур ал-катиб», требования к кандидату в темники в документе четко не прописаны: составитель ограничивается некими общими формулировками типа «по причине [его] заслуг», «врожденными и присущими ему качествами» и пр. Надо полагать, что качества темников считались всем известными – вероятно, по причине того, что прецедент назначения на эти должности был сформирован еще Чингиз-ханом в процессе образования Монгольской империи, когда им были назначены первые темники центра, правого и левого крыла [13, с. 161, 168; 20, с. 260 и др.].

Зато обязанности темников в ярлыке прописаны весьма тщательно, хотя, несомненно, и они должны были бы являться хорошо известными с того же самого времени. Так темнику, помимо общих обязанностей «направлять усилия на заботу о том тумене», предписывалось заниматься «пригодностью… коней» и «исправностью… оружия» своих воинов, вовремя собирать войско для выступления в поход, «чтобы… не произошло отставания». Полагаем, прописывание этих обязанностей также являлось своего рода инструментом воздействия на темников со стороны центральной власти: ведь нарушение хотя бы одного из пунктов, прямо прописанного в ханском указе давало основание для применения санкций к эмиру тумена. Неудивительно, что ханские указы темникам по отдельным вопросам давались в буквальном смысле слова «под роспись»: историки и Ирана, и Чагатайского улуса упоминают о том, что темники, получая распоряжения центральных властей, давали расписки об их получении и принятии к исполнению [21, с. 284; 24, с. 161]. Это еще больше повышало их ответственность перед монархами.

Причины такого отношения к темникам вполне понятны: ведь в руках такого представителя военной администрации скапливались весьма значительные властные полномочия над собственными воинами и оседлыми населением отданного ему во владение икта. Эти полномочия также весьма скрупулезно прописаны в анализируемом ярлыке: после назначения темника на основе ярлыка: «эмиры тысяч, сотен, десятков и воины того тумена, признавая его эмиром тумена, по всем упомянутым вопросам обращались к нему и не нарушали его приказов и распоряжений. Пусть всякий раз по получении от него клича…, невзирая на время суток, снаряженными и готовыми садятся [в седло] и присоединяются к нему с тем, чтобы добросовестно выполнить обязанность скорейшего вступления в битву».

Далеко не все монархи-Чингизиды были достаточно властны и энергичны, чтобы обеспечить контроль над каждым из таких темников, особенно если речь шла о «великих», упомянутых выше. Рашид ад-Дин в одном из своих частных писем весьма откровенно пишет о необходимости ограничения власти таких темников: «Намерение наше заключается в том, чтобы, удостоив его чести пожалования [со своего плеча], препоручить ему ишрафство над страной Иран от границ реки Амуйе до последних пределов Рума и берегов реки Синд и отдаленных стран Мисра и государств Большой и Малой Армении и Диар Рабий до вилайета Балджуман и крепости Уник, чтобы эмир Сутай и ходжа Таги, которые [оба] являются эмирами тумана, не могли бы протянуть руку узурпации и господства в этом вилайете» [19, с. 82]. Сведения о политических событиях в чингизидских государствах – Золотой Орды эпохи войн Ногая с Токтой или «Великой замятни», Ильханате 1320–
1350-х гг. и др. подтверждают обоснованность беспокойства правящих кругов по поводу влиятельности и могущества темников.

Заключение. Подводя итоги исследования, необходимо сделать вывод о том, что Мухаммед б. Хиндушах Нахчивани при подготовке образца ярлыка о назначении темника опирался как на персидские, так и на чингизидские делопроизводственные традиции; ярлык содержит четкую характеристику статуса темника, особенностей его полномочий в отношении собственных воинов-кочевников и подвластного ему оседлого населения. Темники обладали значительным влиянием как в пределах своих владений, так и в масштабе всей страны и особенно армии. Это заставляло центральные власти изыскивать и нормативно закреплять различные формы контроля для обеспечения их лояльности. Также нельзя не отметить, что информация, содержащаяся в исследуемом документе, подтверждает большинство сведений о статусе темников из других исторических источников, на которые опирались прежде исследователи данного института, в ряде случаев конкретизируя и систематизируя эти сведения.

Институт темника в связи с политическими катаклизмами в Улусах Хулагу и Джучи прекратил свое существование в этих государствах после их распада. В Чагатайском Улусе же он просуществовал дольше чем в других чингизидских государствах, поскольку именно здесь лучше сохранялись базовые принципы кочевой военной организации, созданные в империи Чингиз-хана. В результате темники фигурируют в чагатайских источниках и при поздних Тимуридах, еще во второй половине XV в.

¹ Что нашло отражение в факте помещения текста этого ярлыка Й. фон Хаммером-Пургшталем в приложении к его труду о Золотой Орде, перевод которого с немецкого на русский мы также приводим ниже.

² В последнем случае исследователи, впрочем, допускают разные этимологии названия «Тюмень», связывая его как с ордынским туменом, так и с другими возможными версиями происхождения [11, с. 183].

³ Перевод на русский язык выполнен М.С. Гатиным.

⁴ Перевод на русский язык выполнен И.А. Мустакимовым.

⁵ Здесь и далее курсив Й. фон Хаммер-Пургшталя.

⁶ Be wasifei kidschamischi kiam numajend. Kidschamischi – татарское слово, вероятно, производное от Kidschik или Kitschik – т.е. «малый», используется для обозначения подчинения малых людей большим (прим. Й. фон Хаммер-Пургшталя).

⁷ Букв. «за их достойный образ жизни» (حسن معاش ایشان).

⁸ В одном из списков «Дастур ал-катиб», использованных А.А.Али-заде, слово «наша» опущено.

⁹ Т.е. эмирам тысяч и сотен и воинам.

¹⁰ Т.е. воинов.

¹¹ Исследователи со ссылкой на средневековые арабские источники утверждают, что сумма зависела от численности воинов в тумене – например, при наличии именно 10 тыс. воинов темник получал со своих владений 10 тыс. динаров [39, р. 52].

作者简介

Lenar Abzalov

编辑信件的主要联系方式.
Email: len_afzal@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-3952-6715

Cand. Sci. (History), Associate Professor of the Department of History of Tatarstan, Anthropology and Ethnography, Institute of International Relations,

Marat Gatin

Email: marat_gata@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-7698-0450

Cand. Sci. (History), Associate Professor of the Department of History of Tatarstan, Anthropology and Ethnography, Institute of International Relations

Ilias Mustakimov

Email: imus2007@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-0052-5136

Cand. Sci. (History), Chief Research Fellow; Senior Research Fellow

Roman Pochekaev

Email: rpochekaev@hse.ru
ORCID iD: 0000-0002-4192-3528
Researcher ID: K-2921-2015

Dr. Sci. (History), Cand. Sci. (Jurisprudence), Professor, Head of the Department of theory and history of law and state

参考

补充文件

Financial Support: The study was financially supported by the Committee of Science of the Ministry of Science and Higher Education of the Republic of Kazakhstan (IRN № BR1854101).