The “necessary death” of the Grand Duke: on the question of the causes and circumstances of the death of Yaroslav Vsevolodovich in the autumn of 1246

Толық мәтін

Одним из важнейших аспектов процесса политической интеграции русских земель в государственную структуру Монгольской империи и Улуса Джучи в 40–50-х гг. XIII в. являлась практика поездок русских князей и их наследников в ставки великих ханов (каганов), регентш и глав улусов, с целью получения инвеституры (подтверждения властных полномочий и владельческих прав) посредством выдачи ярлыков на княжение. В числе первых правителей русских земель, посетивших ставки представителей «золотого рода», следует особо выделить владимирского князя Ярослава Всеволодовича, занявшего княжеский «стол» Владимиро-Суздальской земли после гибели в сражении на р. Сить его брата Юрия Всеволодовича (зимой 1238 г.). Согласно сообщению Лаврентьевской летописи, уже в 1243 г. Ярослав посещает орду (ставку) правителя Улуса Джучи – Бату, где получает подтверждение своего великокняжеского статуса: «…Батыи же почти Ярослава великого честью и мужи его и опусти и рече ему «Ярославе, буди ты стареи все князе в Руском языце (народе – Л. В; Т. Г.)…» [15, Стб. 470]. Через два года, в 1245 г. великий князь повторно едет в ставку главы Джучидов, и уже оттуда отправляется в земли Коренного Улуса, в орду вдовы великого хана Угэдэя – Туракины (Тэргенэ-хатун), являвшейся на тот момент времени местоблюстительницей ханского престола. По всей вероятности, целью этой поездки Ярослава Всеволодовича являлось участие в предстоящем курултае и получение ярлыка от нового великого хана, выборы которого должны были состояться на общем собрании монгольской знати [15, Стб. 471; 8, с. 171–173; 25, с. 118–119]. После завершения курултая, осенью 1246 г. русские летописные источники фиксируют смерть великого князя во время его возвращения на Русь «от кановичей» [15, Стб. 471; 20, с. 139].

К настоящему времени, в исторической науке не сложилось однозначного мнения о причинах и обстоятельствах смерти Ярослава Всеволодовича в период его пребывания в ставках монгольских правителей. Большинство исследователей, рассматривавших в том или ином контексте данный вопрос в своих работах озвучивали «классическую» версию о насильственной смерти русского князя, наступившей в результате целенаправленного отравления «зелием» (ядом) [4, с. 149; 12, с. 239; 14, с. 205–206; 13, с. 268–269; 5, с. 165; 4, с. 210; 6, с. 305, 306].

 Вместе с тем, в отдельных научных исследованиях представлена и иная точка зрения на вышеуказанный эпизод древнерусской истории. В частности, британский историк Дж. Феннел, склоняясь к традиционной версии отравления, тем не менее не исключал вероятность естественных причин кончины Ярослава Всеволодовича, вследствие тягот длительного путешествия, усугубленных его достаточно преклонным для той эпохи (около 55 лет), возрастом русского князя [35, с. 140]. Аналогичная точка зрения была высказана в работе современного украинского историка В. Я. Романив [28, с. 94].

По мнению авторов представляемого исследования, выяснение причин и обстоятельств смерти Ярослава Всеволодовича невозможно без внутренней критики сообщений источников в контексте анализа общеполитической ситуации, сложившейся в Монгольской империи в период «междуцарствия» (с момента кончины великого хана Угедея (1241 г.) до избрания Гуюка (1246 г.).

Информация о пребывании Ярослава Всеволодовича в ставках Туракины и Гуюка и его смерти содержится в ряде письменных источников, включающих в себя русские летописные своды, а также путевой отчет главы дипломатической миссии папского престола – Иоанна де Плано Карпини. Следует отметить, что в вышеуказанных источниках присутствуют значительные расхождения в описании событий связанных с кончиной великого владимирского князя.

Так, в погодной записи Лаврентьевской летописи, сообщение о «преставлении» Ярослава Всеволодовича не содержит информации об отравлении или иной неестественной причине смерти правителя Залесской Руси: «…Тое же осени Ярослав князь сын Всеволожь преставися во иноплеменницъ ида от кановичь месяца сентября…на память святого Григория…» [15, Стб. 471].

Тогда как в южнорусском Ипатьевском своде, упоминание об «уморении» «великого князя суздальского» включено в текст «плача» галицкого летописца, эмоционально описавшего «умаление» славы и чести одного из потомков Романа Мстиславовича вследствие их номинального подчинения правителю Улуса Джучи: «…Данилове Романовичю князю бывшоу великоу, обладавшоу Роускою землею Кыевомъ и Володимеромъ и Галичемъ со братом си инеми странами, ныне седить на коленоу и холопомъ называеть и дани хотять, живота не чает и грозы приходять, о злее зла честь татарская… злобе бо ихъ и лести нет конца. Ярослава великого князя Соуждальского зелиемь оумариша Михаила князя Черниговьского… ножемь заклана быста… инии мнозии князи избьени быша и бояре…» [16, Стб. 808]. Вероятной целью перечисления не вернувшихся из ставок монгольских правителей русских князей, являлось желание придворного летописца подчеркнуть степень опасности пребывания «в татарах» галицкого князя, благополучно возвратившегося из орды Бату с ярлыком на княжение [16, Стб. 808]. Сама же информация об «уморении зелием» Ярослава Всеволодовича, вероятнее всего, была получена галицким хронистом от одного из членов папского посольства (возможно, самого Плано Карпини), возвращавшегося из поездки в ставку великого хана Гуюка через владения Даниила и Василька Романовичей.

В свою очередь, составители позднейших новгородских и московских летописных сводов, повествуя о событиях середины XIII столетия, по всей вероятности, опирались на версию обстоятельств смерти предка московских князей представленную в церковном житийном описании: «…Князю же великому Ярославу тогда сущю въ Орде у Канович, и многа пострада от безбожныхъ татар за землю Рускую: Федором Яруновичем обажен бо быстъ царю, и много быв в Орде поиде от Канович и преставися во иноплеменниках нужною смертью…» [20, с. 139]¹.

По мнению А.Н. Насонова и А.А. Горского, летописное сообщение о «нужной смерти» Ярослава Всеволодовича следует трактовать как кончину наступившую в следствие неких преднамеренных действий насильственного характера [12, с. 239, 413; 5, с. 158]. На наш взгляд, данное утверждение исследователей представляется излишне категоричным и не вполне соответствующим этимологии слова «нужная», происходящего от старославянского термина «ноужа» («ноужда», «нужа») и имеющего многозначную трактовку – (1) принуждение (понуждение, воздействие силой), (2) нужда (лишения, муки), (3) потребность (необходимость) [30, с. 473–474; 33, с. 442–443]. В частности, в агиографическом «Сказании об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Федора» слово «нужа» употребляется в значении понуждения к определенным действиям: «…Начаша ихъ звати татарове нужею, глаголаще: «Не подобаеть жити на земле канови и Батыеви, не поклонившеся има. Мнози бо ехаша и поклонишася канови и Батыеви» [31, с. 156]. Тогда как в сообщении Лаврентьевской летописи, описывающей события, связанных с пребыванием ростовского князя Василька Константиновича в монгольском плену зимой 1238 г., термин «нужа» имеет значение нужды и лишений: «…А Василка Костантиновича ведоша с многою нужею до Шерньского леса и яко сташа стано нудиша….обычаю поганьскому быти въ их воли и воевати с ними… но никакоже не покориша ихъ беззаконью… без милости оубиень быс и повержену на лесе…» [15, Стб. 465]. Примечательно, что данном летописном свидетельстве присутствует четкое разделение между суровыми условиями содержания пленного русского князя («многая нужа»), и причиной его смерти («оубиен быс»), вызванной отказом поступить на военную службу монгольским завоевателям («но никакоже не покориша ихъ беззаконью»).

Наиболее подробным описанием событий связанных с кончиной Ярослава Всеволодовича является рассказ Плано Карпини, содержащейся в его сочинении «История монгалов», написанном по итогам поездки дипломатической миссии папского престола ко двору великого хана. Согласно версии представленной в записках высокопоставленного францисканца, смерть русского князя носила явно выраженные признаки отравления: «В тоже время умер Ярослав, бывший великим князем в некой части Руссии, которая называется Суздаль. Он только что был приглашен к матери императора (Туракине–хатун – Л.В.; Т.Г.), которая, как бы в знак почета, дала ему есть и пить из собственной руки; и он вернулся в свое помещение, тотчас же занедужил и умер спустя семь дней, и все его тело удивительным образом посинело. Потому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательнее завладеть его землею. И доказательством этому служит то, что мать императора, без ведома бывших там его людей, поспешно отправила гонца в Руссию к его сыну Александру, чтобы тот явился к ней, так как она хочет подарить ему землю отца. Тот не пожелал ехать, а остался, и тем временем она посылала грамоты, чтобы он явился для получения земли своего отца. Однако все верили, что если он явится, она умертвит его или даже подвергнет вечному плену…» [24, с. 77–78] Вышеприведенный отрывок является переводом на русский язык текста Лейденской рукописи (кодекса) записок Плано Карпини, произведенного А. И. Малениным по изданию французского исследователя Д^, Авезака (1839 г.).

В тексте Вольфенбюттельского списка «Истории монгалов», положенного в основу новейшего русского перевода записок Плано Карпини, указывается, что болезнь «князя Суздаля» продолжалась двенадцать дней: «В это же время умер Ярослав, великий князь в некой части Руси, которая называется Суздаль. Его недавно пригласила мать императора (Туракина-хатун – Л.В.; Т.Г.), которая дала ему еду и питье своей рукой, как бы оказывая честь; и он вернулся туда, где он жил, немедленно заболел и умер через двенадцать дней, а все его тело удивительным образом посинело. Потому все полагали, что он был там и отравлен, чтобы они (монголы – Л.В.; Т.Г.) смогли беспрепятственно и полностью владеть его страной. И доводом в пользу этого является то, что она (Туракина – Л.В.; Т.Г.), в то время как его люди ничего не знали, тотчас, поспешно отправила на Русь к его сыну Александру, посольство, с тем чтобы он (Александр) прибыл к ней, так как она хочет даровать ему страну его отца; он хотел поехать, но остался [дома]. И тем временем она давала грамоты его людям, чтобы он сам приехал и получил страну своего отца. Все, однако думали, что если он приедет, она либо убьет его, либо вечно будет держать в плену…» [23, с. 185].

В свою очередь, согласно информации представленной в Кембриджской рукописи путевого отчета папского дипломата, инициатором вызова Александра Ярославича в ханскую ставку была не Туракина, а сам «император» Гуюк: «…<imperator> misit nuntium festinanter in Ruscian ad Alexandrum filium eius ut ad ipsum, quia vellet ei terram patris donate…» («…<император> отправил на Русь к его сыну Александру посольство, с тем, чтобы он прибыл к нему, так как он хотел даровать ему страну его отца…») [39, р. 334; 40, s. 220; 43, р. 65; 23, с. 328]. В данном контексте особого внимания заслуживает сообщение Ата-Малика Джувейни о том, что к моменту смерти Ярослава Всеволодовича право выдачи ярлыков и пайцз (и соответственно вызова подвластных правителей или их наследников – Л.В.; Т.Г.), стало исключительной прерогативой новоизбранного великого хана [8, с. 176]².

В исторических исследованиях присутствуют различные трактовки сообщения Плано Карпини. Так, по мнению А.Н. Насонова, смерть Ярослава Всеволодовича могла стать следствием того, что «прибывший из Батыева удела Ярослав показался по тем или иным соображением опасным» Туракине, которая решила избавиться от русского князя [12, с. 239]. Не представив хотя бы гипотетических вариантов того, какую угрозу могущественной местоблюстительнице престола мог представлять правитель небольшого зависимого владения, находившегося на северо-западной периферии монгольских владений, историк ограничился озвучиванием неаргументированной гипотезы.

В свою очередь, американским медиевистом Г.В. Вернадским было высказано предположение, согласно которому, вышеописанные действия Туракины по отношению к русскому князю были вызваны враждебными отношениями великого хана Гуюка (сына Туракины) и Бату, чьим «служебником» являлся Ярослав [3, с. 149]. С данной гипотезой невозможно согласится в виду того обстоятельства, что присутствующая в источниках информация об отношениях Гуюка и его властолюбивой матери не позволяют считать ее защитницей политических интересов своего сына. По сообщению Ата-Малика Джувейни, статус вдовы Угедея как временной правительницы Yke Mongyol Ulus в период «междуцарствия» был одобрен всеми «царевичами» – Чингизидами, включая главу Улуса Джучи – Бату [8, с. 166]. Однако последовавшие в дальнейшем репрессии местоблюстительницы престола против ряда влиятельных имперских чиновников (Чинкая, Махмуда Ялавача, Масуд-бека), а также возвышение мусульманской фаворитки Туракины – Фатимы-хатун, привели к охлаждению отношений ханши не столько с представителями «золотого рода», чьи владения располагались на значительном отдалении от земель Коренного Улуса, сколько с родными сыновьями – Кудэном и Гуюком, недовольными волюнтаристскими политическими решениями матери [8, с. 166–169]. Весьма напряженные отношения Гуюка с Туракиной сохранялись на протяжении всего периода подготовки к проведению всемонгольского курултая: «И когда Гуюк-хан прибыл к матери, он совершенно не приступал к управлению делами государства. По прежнему Туракина-хатун осуществляла правление до тех пор, пока ханский [престол] не утвердился за ее сыном. Спустя два-три месяца Туракина-хатун скончалась…» [25, с. 117]. Согласно информации приводимой Рашид ад-Дином, сразу же после избрания Гуюка, новый великий хан предал казни ближайших сподвижников своей матери – Фатиму-хатун и Абд-ар-Рахмана и восстановил в прежнем статусе сановников, подвергшихся опале в правление Туракины [25, с. 119–120]. Основываясь на вышеприведенных фактах, можно констатировать, что властные полномочия Туракины были аннулированы после интронизации (возведения на престол) Гуюка. Будучи фактически отстраненной от какой бы то ни было политической деятельности, она доживала последние месяцы своей жизни в почетной ссылке.

Гипотетически возможное объяснение действий Туракины желанием навредить лишившему ее власти сыну посредством обострения конфликта между Гуюком и Бату также не выглядит убедительным, поскольку отношения двоюродных братьев-Чингизидов и без дополнительных провокаций матери хана были откровенно враждебными, начиная со времени их личного конфликта, произошедшего во время Западного похода [11, § 275–277]. Согласно сообщениям источников, Бату не участвовал в курултае на котором Гуюк был избран великим ханом и в отличие от остальных представителей «золотого рода» не получил «выборных даров» из государственной казны и не был привлечен к разработке новой внешнеполитической стратегии [8, с. 172, 176, 177].

Учитывая вышеприведенную аргументацию, следует крайне скептически относится к утверждению Г.В. Вернадского о якобы имевшихся у матери «императора моалов» неких политических мотивах умерщвления ядом Ярослава Всеволодовича.

Советским историком В.Т. Пашуто была представлена гипотеза о возможно имевших место переговорах Ярослава Всеволодовича с представителями папской курии, сам факт которых мог, по мнению исследователя, послужить причиной отравления русского князя [14, с. 269]. Однако исследователь не дает объяснений, почему подобные контакты могли вызвать столь острую реакцию Туракины или Гуюка и совершенно не характерный способ наказания «провинившегося». Согласно монгольским правовым уложениям, дела об изменах подвластных правителей рассматривались на судах яргу, с вынесением оправдательного или обвинительного вердикта [41, р. 320; 1, с. 93–94; 26, с. 89]. Кроме того, следует учитывать тот факт, что на момент избрания Гуюка, Римская католическая церковь рассматривалась монгольской военно-политической элитой скорее в качестве посредника в процессе подчинения европейских государств, нежели враждебного института³. Соответственно, возможные контакты русского князя и дипломатов римского Понтифика вряд ли могли восприниматься монгольскими правителями в качестве потенциальной угрозы. Исходя из вышеизложенной аргументации, версия о переговорах Ярослава Всеволодовича и представителей дипломатической миссии папского престола как причине отравления русского князя представляется недостаточно аргументированной и не соответствующей историческим реалиям.

Также совершенно необоснованным является тезис В.Т. Пашуто о якобы приниженном положении Ярослава Всеволодовича в период его пребывания при «дворе» великого хана Гуюка, якобы не оказавшем русскому князю «должного почета» [14, с. 268–269]. По всей вероятности, подобное представление могло сложиться у исследователя на основе сообщения Плано Карпини о церемониальных обычаях монголов в отношении правителей покоренных государств: «…мы видели, что при дворе императора никаких подобающих им почестей не оказывали ни благородному мужу Ярославу, ни сыну царя и царицы Грузии, ни множеству великих султанов, ни князю солангов, приставленные же к ним татары, хотя бы и низкого происхождения, шли впереди них и всегда занимали первые и лучшие места, а тем часто даже приходилось сидеть позади них» [23, c. 140]. Однако же в IX главе своих записок, посланник Святого Престола напротив, указывал на предоставленную папским дипломатам и «князю Руси» привилегию находится внутри ограды «золотой орды» и занимать почетные места во время торжественных мероприятий в период проведения выборов нового хана.: «Было там более четырех тысяч посланников, те, которые привезли дань, и те, которые привезли дары… Их всех вместе держали за оградой и давали питье; нам же и князю Ярославу они почти всегда предоставляли более высокое место, когда мы находились снаружи вместе с ними…» [23, с. 182].

Не выглядит достаточно аргументированным и еще одно гипотетическое предположение В.Т. Пашуто о якобы имевшихся у «великоханского двора» намерениях убить Ярослава, с целью отдать ярлык на великое княжение «своему ставленнику» «в противовес Бату» [14, с. 269]. Данная гипотеза противоречит сообщению о вызове в ставку Гуюка Александра Ярославича с целью «даровать ему страну его отца» [23, с. 185]. В случае имевшихся у великого хана намерений передать ярлык на великое княжение представителю другого княжеского дома, гораздо логичнее было бы вызвать в орду «каана» именно этого претендента на получение ярлыка, а не одного из сыновей якобы «убитого» князя.

Несколько иной подход к проблеме представлен в исследовании А.А. Горского, обратившего внимание на информацию содержащуюся в Московском летописном своде конца XV в., согласно которой, причиной гибели Ярослава Всеволодовича мог стать донос-оговор («обада») некоего боярина Федора Яруновича, не упоминаемого ни в ранних русских летописях, ни в записках Плано Карпини [5, с. 165]. Основываясь на данном сообщении, историком была выдвинута оригинальная гипотеза о том, что указанный боярин, будучи сыном воеводы Яруна, служившего политическому сопернику Ярослава – Мстиславу Мстиславичу, мог быть инициатором политической интриги, обернувшейся отравлением владимирского князя [5, с. 161, 162, 165]. Вместе с тем, необходимо отметить, что даже если представленный в Московском своде эпизод с «обажеванием» Ярослава Всеволодовича Федором Яруновичем являлся отражением реально произошедшего события (а не поздней дидактической новеллой о «неверном» боярине – «отступнике», предавшим своего господина) из вышеприведенного описания совершенно не следует вывод об отравлении русского правителя. Исходя из изложенных в тексте источника сведений, после того как Ярослав был «обажен бо быстъ царю» (то есть вероятный донос был сделан в ставку великого хана – Л.В.; Т.Г.), он еще довольно продолжительное время находился в орде Гуюка («много быв в Орде»), после чего скончался «нужною смертью» в пути на Русь («поиде от Канович») [20, с. 139]. Помимо прочего, следует иметь в виду, что, как уже говорилось выше, донос на зависимого правителя влек за собой разбирательство на ханском суде, а не тайное убийство ядом.

Таким образом, все имеющиеся на данный момент времени попытки обоснования причин и обстоятельств якобы целенаправленного отравления Ярослава Всеволодовича в ставке Туракины, представляются весьма уязвимыми для аргументированной критики и противоречат политическим реалиям, сложившимся в Монгольской империи ко времени кончины владимирского князя. В связи с данным обстоятельством, представляется целесообразным рассмотреть иную версию кончины русского князя, произошедшей во время его поездки «к Кановичам».

Учитывая тот факт, что основным источником, использующимся в исторических исследованиях, посвященных рассматриваемому вопросу является информация представленная в путевых записках Плано Карпини, необходимо отметить ту значительную степень фактологических несоответствий, присутствующих в некоторых главах «Истории монгалов». Данное обстоятельство может объяснятся политической ангажированностью автора. Будучи не только исполнителем дипломатических поручений Апостольского престола, но и фактически являясь полномочным представителем папы Инокентия IV на Востоке, Плано Карпини был заинтересован в такой подаче материала, которая могла бы быть использована в дальнейшем для политико-дипломатических действий католической церкви, направленных на сплочение под эгидой римского первосвященника государей «Христианского мира» перед лицом военной угрозы, исходящей от монгольских «язычников».

Так, в главе «Как они заключают с людьми мир…» Карпини описывает якобы существовавшую у монголов политическую практику умерщвления правителей подвластных государств: «Они посылают также к правителям [разных] стран, чтобы те явились к ним без промедления. А когда те приезжают, то не получат никакого должного почета… Для иных они подыскивают предлоги для их убийства, [как было выше сказано о Михаиле (Михаиле Всеволодовиче Черниговском – Л.В.; Т.Г.) и с другими]… иных они губят отравленными напитками. Ибо замышляют они, чтобы в мире властвовали только они. Поэтому они и ищут повода, чтобы убить знатных людей. У тех же, кому они позволяют возвратиться, они требуют их сыновей или братьев, которых они больше никогда не отпускают, как было проделано с сыном Ярослава, и с каким-то князем алан, и со многими другими…» [23, с. 161].

В представленном сообщении папского дипломата сразу два его утверждения не соответствуют исторической действительности и, вероятно, были включены в текст «Истории…» с целью создания негативного образа правящей верхушки Монгольской империи как коварных и жестоких «восточных варваров», представляющих смертельную угрозу католическим государствам Европы.

В частности, утверждение Плано Карпини о якобы пожизненном плене неуказанного по имени сына Ярослава Всеволодовича [23, с. 161], опровергается сообщением Лаврентьевской летописи о благополучно завершившейся поездке княжича Константина Ярославича к «кановичам»: «В лето 6751 (1243 г.) Великий князь Ярослав поеха в татары к Батыеви а сына своего Костантина посла къ Канови… «В лето 6753 (1245 г.)….князь Константинъ Ярославичь приеха ис Татар от Кановичъ к отцю своему с честью…» [15, Стб. 470]. По всей вероятности, двухлетнее пребывание одного из сыновей Ярослава Всеволодовича в ставке Чингизидов, являлась выполнением одного из монгольских военно-политических уложений, выражавшихся в службе сыновей зависимых правителей в личной гвардии (кешик) представителей «золотого рода». Согласно сообщению династической хроники «Юань-ши», в «тургауды» («войска тур-хах»): «…брались сыновья и младшие братья всех удельных владетелей, полководцев и старших воинских начальников…» [10, с. 212]. Подобные практики были распространены на всем пространстве Pax Mongolica, включая государственную систему Улуса Джучи. В частности, источники отмечают службу при дворе ханов Золотой Орды представителей ряда русских княжеских домов – Глеба Васильковича Ростовского, Федора Ростиславовича Чермного и его внука, княжича Василия Давидовича Ярославского [27, с. 28; 19, с. 76; 29, с. 163–165], а также сына сербского короля Милутина – Стефана и наследника болгарского престола – Феодора Святослава Тертера при «дворе» Ногая [42, р. 122; 34, с. 9–31; 38, р. 288–293]. После определенного времени службы сыновья зависимых правителей возвращались домой. Согласно летописному сообщению, Константин Ярославич вернулся «к отцю своему с честью» в 1245 г., то есть незадолго до того, как сам Ярослав Всеволодович отправился в Монголию. Учитывая тот факт, что Плано Карпини находился в прямом общении с представителями окружения Ярослава Всеволодовича (и возможно с самим князем), вероятность непреднамеренной ошибки в изложении событий связанных с пребыванием княжича Константина Ярославича в ставках «кановичей» практически исключена.

Последующее замечание посланника Святого Престола о том, что «все думали», что после прибытия в орду «каана» Александр Ярославич будет убит, или, по крайней мере, окажется в «вечном плену» [23, с. 185], вероятнее всего являются отражением разговоров Плано Карпини с представителями свиты Ярослава. Опасения подобного рода могли возникнуть в среде сопровождавших покойного русского князя «слуг» после рассказа самого папского дипломата о встреченном им в ставке Бату не названного по имени «сына Ярослава» [23, с. 191]. Вместе с тем, необходимо отметить, что ни русские летописи, ни зарубежные источники не содержат информации о длительном «татарском плене» княжичей владимиро-суздальского дома, кроме указанной выше двухлетней службы Константина Ярославича в ставках «кановичей».

Столь же ложным и политически ангажированным суждением является утверждение папского дипломата о якобы имевшейся у монголов политической практики, направленной на истребление правящих элит государств, признавших зависимость от империи Чингизидов [24, с. 55–56]. Не смотря на имевшиеся отдельные случаи казней правителей или высших сановников зависимых от монголов государств, многочисленные сообщения письменных источников свидетельствуют о том, что абсолютное большинство визитов государей и претендентов на престол в ставки великих ханов или глав улусов заканчивались получением ярлыков, подтверждающих их властные полномочия и благополучным возвращение на родину. Более того, практически все зависимые государства, находившиеся на периферии Монгольской империи сохранили внутреннее самоуправление и местные династии (Корё, Дай Вьет, Чампа, владения тибетских цэнпо, Бадахшан, Луристан, «царства» грузинских Багратидов, Киликийская Армения, Иконийский султанат, большинство русских земель-княжеств, Болгарское царство, Сербское королевство).

Приведенные примеры являются свидетельствами целенаправленного искажения исторической действительности, допущенными при составлении путевого отчета представителем папского престола. Исходя из данного обстоятельства, допустимо высказать предположение, что и описанный Плано Карпини эпизод с якобы произошедшим отравлением Ярослава Всеволодовича мог иметь политически ангажированную подоплеку.

Вместе с тем, нельзя исключать и возможность прямой передачи информации, полученной высокопоставленным францисканцем от окружения умершего русского князя. Рассматривая данную версию, следует учитывать, что в сознании людей эпохи средневековья, любая внезапная или труднообъяснимая смерть могла восприниматься как воздействие внешних факторов (колдовства, отравления).

Примеры подобных представлений о смерти правителя, наступившей якобы в результате действий «изменников» имеются как в русских, так и в европейских письменных источниках. В частности, согласно сообщению Ипатьевского свода, кончина князя Юрия Долгорукого произошла в результате преднамеренного отравления на пиру у киевского боярина Петрилы: «…приехаща къ Изяславу Кияне рекуче поеди княже Киеву Гюрги ти оумерлъ… а не кровопролитьемъ пивъ бо Гюрги въ исменика оу Петрила въ тот день на ночь разболяся и бы болести его 5 дни и преставися Киеве Гюрги Володимиричь князь Киевский… и много зла створися въ тот день розграбиша дворъ его красныи и другыи дворъ его за Днепром разграбиша… и Василковъ дворъ сына его разграбиша в городе избивахуть Суждальци по городомъ и по селомъ, а товар ихъ грабяче» [16, Стб. 489].

Однако в Лаврентьевской летописи, протографом которой являлся великокняжеский владимирский свод, не содержится никаких указаний на кончину суздальского князя в результате отравления: «В лето 6665 (1157)… преставися благоверныи князь Гюрьги Володимеричь в Кыеве… и положиша в церкви оу спаса на Берестове…» [15, Стб. 348]. Аналогичное сообщение о естественной смерти Юрия Долгорукого имеется и в Новгородской первой летописи: «В лето 6665… преставися князь Юрьи в Киеве и посадиша Изяслава Давыдовица в Киеве на столе…» [17, с. 218].

По всей вероятности, версия южнорусского летописца базировалась на соотнесении двух событий: неожиданной смерти Юрия Владимировича и последовавших за ним погромов «суждальцев», а также разграбления усадеб («дворов») покойного князя и его окружения. В сознании составителя летописи эти события приобрели непосредственную взаимосвязь, откуда и возникла версия о кончине правителя Владимиро-Суздальской земли в результате преднамеренного отравления боярином Петрилой, а не в результате последствий обильных пиршественных возлияний уже не молодого (старше 60 лет) великого князя⁴.

Аналогичным образом имеются разночтения в сообщениях источников повествующих о причинах смерти последних прямых потомков галицкого князя Даниила Романовича – Андрея и Льва Юрьевичей, умерших в промежутке между 1321–1323 гг. Согласно сообщению хроники Иоганна Винтертурского «короли рутенов» были «убиты ядом», равно как и наследовавший им Юрий II Болеслав⁵. В то время как в письме польского короля Владислава Локетка папе Иоанну XXII, отправленном из Кракова 21 мая 1323 г., автор послания, сообщая адресату о смерти «князей рутенов» не упоминает об их отравлении⁶.

По справедливому замечанию М.С. Грушевского, насильственная смерть галицко-волынских князей не смогла бы остаться незамеченной их ближайшими соседями и не отразится в сообщении Владислава Локетка. Как полагал исследователь, сообщение Иоганна Винтертурского являлось ложным утверждением европейского хрониста, основанием для которого послужила экстраполяция событий более позднего времени – отравления галицкими боярами-заговорщиками Юрия II Болеслава (ум. в 1340 г.) [7, с. 120–121]. Примечательно, что отсутствие достоверных сообщений об обстоятельствах смерти братьев-князей, позволило историкам выдвигать различные гипотезы о причинах ухода из жизни правителей Галицко-Волынской земли, от отравления до гибели в войне с Золотой Ордой [37, с. 22–23; 14, с. 906].

Еще одним примером возникновения субъективных оценок причин смерти представителей высшей аристократии Руси и Орды, является эпизод связанный со скоропостижной кончиной сестры хана Узбека и жены московского князя Юрия Даниловича – Кончаки (в крещении Агафьи), попавшей в тверской плен, после разгрома московских дружин в битве под Бортеневом (1318 г.). Сведения о преднамеренном убийстве («уморении») Кончаки содержаться в Новгородской первой летописи и более поздней Симеоновской. Причем, если новгородским летописцем просто отмечается насильственный характер кончины супруги князя Юрия: «В лето 6826 [1318]… выиде на нь (Юрия Даниловича Московского и Кавгадыя – Л.В., Т.Г.) князь Михаило со Тфери и соступишася, и бысть сеча зла, много паде голов о князи Юрьи; а брата его Бориса и княгыню Юрьеву яша и приведоша во Тферь, тамо ю и смерти предаша…» [17, с. 96–97], то в Симеоновской летописи указывается уже конкретный способ «уморения» Кончаки-Агафьи – якобы отравленной тверичами ядом («зелием»): «В лето 6825 прiде изъ Орды князь великiи Юрьи Даниловичь на великая княжение а съ нимъ царевъ посол Кавгадыи… тое же зимы князь великiи Юрьи Даниловичь приходилъ рать великою къ Тфери на Бортеневе бои великъ… и поможе Бог Тферичам и князь Михаило… побиша московскую рать…, а князя Бориса яша руками и Кончаза, княгиню Юрьеву, и поведоша ихъ въ Тферь, и тамо зелиемъ уморена бысть Кончака, княгиня великаа Юрьева, сестра царева, нареченая въ святом крешенiи Агафья…» [19, с. 88].

Согласно информации содержащейся в тексте «Жития» Михаила Ярославича Тверского обвинение в убийстве ханской сестры, наряду с другими обвинениями было предъявлено тверскому князю во время судебного разбирательства в ставке Узбека: «Паки… поставиша и на другомъ суде связанна блаженного Михаила износяще ему неправедное осужение, глаголя: «Цареву дани не дал еси, противу послабился еси, а княгиню Юрьеву повелел еси уморити». Благоверный же князь Михайло съ многыми свидетельством глаголаще: «…а про княгиню Бога послуха призываше, глаголаше, яко ни на мысли ми того сътворити…» [9]. По версии составителей «Жития», инициатором обвинений являлся Кавгадый, «обадивший» (оклеветавший – Л.В.; Т.Г.) Михаила Ярославича перед «царем»: «Приеха посолъ отъ царя, глаголя: «Зовет тебя царь… Обадил тя есть Ковгадый къ царю, глаголя: «Не бывати ему во Орде» [9]. Учитывая полное отсутствие мотивации и объективных причин для тайного убийства представительницы «золотого рода» со стороны тверского князя, следует признать обвинения в отравлении им «царевой сестры» следствием политической интриги, основанной на факте скоропостижной кончины молодой женщины, находившейся в плену у политического противника ее мужа. Последующее появление в некоторых новгородских и московских летописях сообщений об убийстве (отравлении) Кончаки в Твери могло являться своеобразным отголоском конфликтных отношений Москвы и Новгорода с тверским княжеским домом.

Такими же обстоятельствами субъективного характера может объясняться и появление версии об отравлении Ярослава Всеволодовича во время его пребывания «в татарах». По достаточно обоснованному мнению А.А. Горского, информаторами Плано Карпини могли выступать люди из числа сопровождавших князя Ярослава в поездке «к кановичам», а также русские невольники, длительное время проживавшие в ставках (ордах) монгольских правителей.

Согласно гипотезе исследователя, в среде политических элит русских княжеств, на протяжении всего периода политической зависимости, сохранялось опасение о возможности введения монголами прямого управления землями Руси [5, с. 165–168]. Возможно именно данное обстоятельство в значительной степени влияло на характер оценок причины смерти суздальского князя со стороны его окружения. В тоже время следует отметить, что в сообщениях источников не сохранилось свидетельств того, что опасения сподвижников Ярослава Всеволодовича базировались на реальных планах тогдашнего высшего руководства Yke Mongyol Ulus или Улуса Джучи.

Таким образом, трактовка причин неожиданной кончины Ярослава Всеволодовича как следствия преднамеренного отравления могла определятся субъективными представлениями как самого Плано Карпини, так и окружения русского князя о намерениях монгольских правящих кругов в отношении русских земель и лично правителя Владимиро-Суздальской земли. Кроме того, к подобной оценке произошедшего могли привести ряд факторов связанных с причинами состояния организма князя Ярослава в период болезни, а также физиологические изменения, произошедшие с его телом после смерти.

В частности, согласно свидетельству папского дипломата, после семи или двенадцати дней тяжелой болезни, начавшейся после посещения русским князем ханши Туракины, Ярослав Всеволодович скончался и «тело его удивительным образом посинело» или «стало синевато-серым» [23, 185; 43, р. 65]. Рассматривая данное сообщение, необходимо принимать во внимание, что организм немолодого князя к тому времени был крайне ослаблен изнурительным многомесячным путешествием и пребыванием в климатических условиях резко отличавшихся от климата Среднерусской равнины. О тяжелейших условиях поездок через обширные пустынные и полупустынные районы Центральной Азии свидетельствует информация представленная в записках Плано Карпини, отмечавшего, что «многие из людей князя Руси Ярослава, которые ехали к нему, по земле татар», не смогли перенести тягот пути через «землю кангитов» в которой отмечался «большой недостаток воды во многих местах» и погибли в пути [23, с. 179].

Примечательно, что сын Ярослава Всеволодовича – Александр Ярославич (Невский), будучи на момент смерти в гораздо более молодом возрасте (42 года) чем его отец, скончался от неизвестной болезни возвращаясь на Русь после почти годичного пребывания в ставке Берке в ноябре 1263 г.: «…князь великый Александръ възратися из Орды от царя, и доиде Новагорода Нижняго, и ту пребывъ мало здрав, и дощед Городца, разболеся… И так Богови духъ свой предастъ с миромъ месяца ноября въ 14 день, на память святого апостола Филипа…» [21]. Однако поскольку болезнь великого князя началась уже в период его пребывания на русских землях, в житийной биографии великого князя отсутствуют обвинения иноверцев в «уморении зельем» правителя Северо-Восточной Руси.

Исходя из вышеуказанных обстоятельств, представляется вполне вероятным, что и смерть Ярослава Всеволодовича была вызвана причинами, носившими естественный характер. В частности, симптомы развития болезни русского князя, описанные в записках Плано Карпини соответствуют симптоматике последствий тяжелого пищевого отравления, развивающегося после употребления пищи содержащей ядовитые продукты жизнедеятельности (токсины) болезнетворных микроорганизмов Staphylococcus aureus (Стафилакок золотистый), либо бактерии Sаlmonella (Сальмонелла). Учитывая тот факт, что наиболее опасными с точки зрения инфицирования стафилакоковыми токсинами и Сальмонелой являются молочные и мясные продукты (основа рациона монгольских кочевников), вариант пищевого отравления Ярослава Всеволодовича во время приема у Туракины выглядит более чем вероятным. Инкубационный период, то есть время от момента приема зараженной пищи, до появления первых признаков заболевания длится от нескольких часов до суток [32, с. 21; 2, т. 22, с. 453]. Клиническая картина при пищевых токсикоинфекциях характеризуется воспалениями слизистых оболочек тонкой кишки, а также фиброзно-некротическим воспалением нисходящих отделов толстой кишки, сопровождаемой резкими, схваткообразными болями в области желудка, появлением многократной рвоты (часто с кровью), поносом, слабостью, недомоганием, ознобом, снижением артериального давления (в тяжелых случаях наблюдаются цианоз (посинение кожаных покровов), лихорадка, судороги, упадок сердечной деятельности). В паталогические процессы могут вовлекаться печень, поджелудочная железа, почки и другие внутренние органы, характерны расстройства функции сердечно-сосудистой системы [2, т. 9, с. 350; т. 22, с.453]. В условиях средневекового уровня медицины (то есть практически полного отсутствия квалифицированного лечения) и ослабленного иммунитета больного, данные симптомы приводили к общему обезвоживанию и крайнему ослаблению организма, что с учетом преклонного возраста заболевшего с большой долей вероятности могло привести к летальному исходу.

Упоминаемый Плано Карпини «синий» или «синевато-серый» цвет тела Ярослава Всеволодовича вполне соответствует проявлениям некоторых симптомов инфекционных заболеваний, а также трупных изменений. В частности, при цианозе, возникающем при нарушении работы сердечно-сосудистой системы наблюдается посинение кожи на отдельных участках тела. После смерти больного, на теле умершего появляются трупные пятна, цвет которых может варьироваться от красного до синего или фиолетового [32, с. 26]. К поздним трупным изменениям относится появление так называемой трупной зелени, меняющей цвет кожных покровов умершего от грязно-серого до темно-земного, бурого или черного оттенков [32, с. 27]. Кроме того, следует отметить, что появление трупных пятен в теплой среде происходит гораздо быстрее чем в холодной. Учитывая, что смерть Ярослава Всеволодовича, согласно сообщениям источников, произошла в сентябре (в монгольских степях данный месяц относится к времени года с достаточно высокими температурами воздуха) процессы паталогических изменений могли начаться сразу после кончины русского князя.

Подводя итоги исследования, следует сделать вывод о том, что господствующее в исторической науке представление о насильственной смерти Ярослава Всеволодовича, наступившей в результате якобы преднамеренного отравления ядом, базируется исключительно на сообщениях двух политически ангажированных источников (записок Иоанна де Плано Карпини и Галицко-Волынской летописи) и опровергается посредством критического анализа. Учитывая общий контекст событий, связанных с пребыванием князя Ярослава в ставках монгольских правителей, наиболее обоснованной трактовкой выражения «преставися нужною смертью» следует считать определение кончины русского князя, как наступившей в результате некой тяжелой болезни, сопровождавшейся мучениями больного. На взгляд авторов статьи, такой болезнью могло стать непреднамеренное тяжелое токсикологическое отравление продуктами питания, приведшее к неожиданной для окружения и мучительной («нужной») смерти правителя Владимиро-Суздальской земли в сентябре 1246 г.

¹ В Софийской первой летописи: «…самъ себе не пощаде, и иде в Орду, въ великую пагубную землю татарьскую и много пострада за землю вотчины своя, обаженъ бо бысть Феодором Яруновичем царю. И многы дни претерпевъ и тое же осени месяца семтября въ 30 день преставися велики князь Ярослав Всеволодичъ в Орде нужною смертью (18, Стб. 325–326).

² «После смерти каана [Угэдэя] все царевичи действовали порознь… они составляли планы управления… и издавали пайцзу. Гуюк положил этому конец… И пайцзу и ярлыки, выданные ими, были собраны и положены перед каждым из них со словами: «Прочти свою книгу…» [8, с. 176].

³ Об том, в частности, свидетельствует текст письма Гуюка, отправленном в 1246 г. к римскому папе Инокентию IV: «Силою вечного неба… то приказ, посланный великому папе, чтобы он его знал и понял…. вы нам отправили просьбу о покорности, что было услышано от ваших послов. И если вы поступаете по словам вашим, то ты, который есть великий папа, приходите вместе сами к нашей особе, чтобы каждый приказ Ясы мы вас заставили выслушать… Ты сам во главе королей, все вместе без исключения, придите предложить нам службу и покорность. С того времени мы будем считать вас покорившимися. И если вы не последуете приказу Неба и воспротивитесь нашим приказам, то вы станете (нашими) врагами…» [24, с. 220–221].

⁴ Примечательно, что именно этим обстоятельством объясняется кончина князя Юрия в сообщении позднейшей Густынской летописи: «…И се прийде весть ко Изяславу Давидичу, яко Юрий Киевский, утешаяся со своими, упивъся без меры, и от сего пития разболеся и на пятый день умре…» [21, с. 88].

⁵ «…император тартар незадолго до этого времени назначил двух языческих королей, довольно пригодных для рутенов. После того как они в дальнейшем были убиты ядом, он дал им христианина-латинянина, чтобы посмотреть, захотят ли они его пощадить. Пока он крепко держал бразды правления в королевстве в течении многих лет, наконец, поскольку число латинян там, как и их ритуал, приумножились, что не нравилось рутенам, они отравили его настолько сильным ядом, что его тело разложилось на части…» [36, с. 732].

⁶ «По той причине мы с болью сообщаем с чрезвычайным почтением вашему святейшеству извещением настоящего, что два последних князя рутенов из народа схизматиков, которые были непосредственно для нас непреодолимым щитом против жестокого народа тартар, ушли из этого света. По причине их смерти, из-за соседства с тартарами – которые, в чем мы уверены без всяких сомнений, захватят землю рутенов, смежную с нашими пределами, из которой они имели обыкновение получать ежегодную дань, – над нами и нашими землями нависнет опасность неминуемого потрясения, если только не окажет помощь всемогущий бог и ваша милость…» [36, с. 644].

Авторлар туралы

Leonid Vorotyntsev

Хат алмасуға жауапты Автор.
Email: leonrus1245@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-6139-3392

Cand. Sci. (History), Research Fellow

Teymur Galimov

Email: galimov_t_r@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-3052-8063

Cand. Sci. (History), Assistant of the Department of History of Tatarstan, Anthropology and Ethnography, Institute of International Relations

Әдебиет тізімі

Қосымша файлдар

Acknowledgments: The authors express their deep gratitude to the distinguished colleagues R. Hautala, Ph.D. (History), and D.A. Dolbin, Cand. Sci. (Biology), for their responsiveness and assistance in the work on the study.