Is the work of Utemish-hajji pro-Shibanid?

Full Text

Аргументы прошибанидской позиции сочинения Утемиша-хаджи в исследовательской литературе приводились достаточно часто [4, с. 167–169; 25, с. 121–122, 123, прим. 20; 31, p.148; 2, с. 1190; 17, с. 63], базируясь на конкретных отрывках его труда. Самое подробное наблюдение этого вопроса было представлено В.В. Бартольдом, который свел его в 3 эпизода: 1) Сюжет с установкой юрт во время визита сыновей Джучи к Чингиз-хану; 2) Ши­баниды не подчинились «черному человеку» Баджиру Ток-Буге, узур­пиро­вавшему трон после смерти Токты-хана; 3) Призвание на престол Тайдулой Шибанида Хызра после смерти Бердибека [4, с. 167–169].

Первый пункт касается популярного в историографии эпизода с демонстрацией иерархии сыновей Джучи перед основателем Монгольской империи. Этот факт отмечает В.П. Юдин, тесно увязав ранжирование пози­ций внуков с семантикой цветообозначения их юрт [29, с. 123–124]. Представленный исследователем перевод из «Чингиз-наме» фразы об установке юрты Шибану («болат босаглы боз орда» по-тюркски – прим.) подвергся критике Ю.А. Зуевым, Исследователь реконструировал из фразы «болат босаглы» пле­мя булатов, подчинявшихся Шибану; установку же серой юрты счел ошибочной, поскольку в более ранней (XIII в.) «Тайной истории монголов» аналогичного цвета юрту установили над убитым врагом Чингиз-хана Теб-Тенгри по приказу самого хана [12, с. 178; 7, с. 95]. Рас­сматриваемый эпизод был также поддержан К.З. Ускенбаем [25, с. 370]. Впоследствии гипотеза подверглась резонной критике И.А. Мустакимовым [20, с. 137], заметившим, что такое племя не фигурирует в известных ему источниках [26, с. 92, 95; 27, с. 29, 32].

Сам факт установки юрт также подвергся критике Ю.А. Зуевым, срав­нившим его со схожим моментом в «Тайной истории монголов», где Чингиз-хан выделяет уделы своим братьям, сыновьям и матери [12, с. 175–176; 7, с. 95]. Здесь нужно остановиться подробнее. Схожее описание визита предоставляет Рашид ад-Дин, сообщая, что на великий курултай, соб­равшийся для проведения интронизации каана Угэдея, прибыли Орда, Бату и Шибан, а также другие сыновья Джучи [23, с. 18–19], причем царевичи упомянуты в той же последовательности, что и у Утемиша-хаджи. В схожем составе они присутствовали на курултае 1236 г., а также при избрании Гуюк- каана, но уже без участия Бату [23, с. 18–19, 37, 118; 5, с. 172].

Таким образом, мы имеем формальное сходство событий, видоизме­нившихся спустя время; кроме того, сам порядок упоминаний детей Джучи явно отражает внутреннюю иерархию, что наглядно демонстрируется хивинским историком. В сочинении большое внимание уделяется именно этому моменту: к примеру, диалог Бату и Орда-ичена выстроен на желании выдвинуть друг друга на ханский трон. Нежелание каждого становиться ханом приводит к необходимости апеллировать к высшей юридической инстанции, а именно к деду Чингиз-хану. Очевидно, что проведенный «ко­рунуш» закрепил юридический статус каждого из сыновей Джучи, дав ему свое место среди прочих. Тем самым, на наш взгляд, создается причина для выстраивания сюжета истории Золотой Орды вплоть до ее символической гибели после смерти Хызра, во многом связанной именно с фактом нарушения той системы, которая была оформлена Чингиз-ханом.

Здесь логично формулируется проблема прошибанидской направлен­ности, связанная с вопросом кризиса власти в Золотой Орде после смерти Токты. Стоит обратить внимание на известный факт гордости и хвалы Шибанидов своим статусом перед Тукай-Тимуридами. Интересно, что сам монолог подается как ретроспективная история узловых событий госу­дарства, на которых и формируется сюжет части сочинения. К этому же относится эпизод с насмешкой, вызванной отсутствием у Тукай-Тимура юрты. Вероятно, это связано с его статусом, показанным в более ранних источниках. Царевич был тринадцатым сыном Джучи, участвовал в курултае 1229 г., где среди прочих сыновей был упомянут последним. Впоследствии он появляется в качестве представителя Бату во время восшествия Гуюк-каана. По нашему мнению, параллель «корунуша» Утемиша-хаджи можно провести именно с курултаем 1229 г.

Небезынтересно отметить, что вопрос иерархии Шибанидов и Тукай-Тимуридов нашел свое отражение и в иных средневековых трудах. Махмуд бен Вали (середина XVII в.), писавший свою работу при Аштарханиде Надир-Мухаммед-хане, бывшем потомком Тукай-Тимура, прямо указывает, что Бахадур-хан, сын Шибана после того как «избрал для зимовки и летовки Ак-Орду» «считал своим обязательным и непременным долгом подчинение и повиновение потомкам Тукай-Тимур-хана, которые были известны под именем «Хан оглы», и в течение всей жизни не убирал ногу из того круга повиновения» [11, с. 192]. Конечно, речь в этом эпизоде может свиде­тельствовать о некоей тенденциозности автора. Согласно Б.А. Ахмедову, также работавшему с неопубликованной частью рукописи «Бахр ал-асрар», Абу-л-Хайр-ханом была объявлена независимость своего государства от потомков Тукай-Тимура [3, с. 48]. Для нас важно понимать, что проблема соподчинения двух династий, очевидно, была актуальной для интеллекту­альной элиты государств-наследников Золотой Орды и находила свое отражение в ряде поздних исторических трудов, предлагавших свои варианты решения проблемы.

Дальнейший эпизод, демонстрирующий нам взаимоотношения Ток­тамыша с Шибанидами Арабшахом и Каганбеком, вопросы иерархии подает в несколько ином ключе. Кратко говоря, оглан Токтамыш, желая избавиться от узурпировавшего власть «черного человека» Мамая, отправляется к Каганбеку, но тот, отказываясь проявлять уважение, «дал ему место в низовьях». Помимо этого, Каганбек отказывает Токтамышу в походе против Мамая; последний, разуверившись в хане, заключает союз с его братом, став в конце концов «великим государем» [27, с. 57–59]. Отметим здесь, что сам вопрос статуса между царевичами не выстраивается, а Токтамыш поднимает актуальную проблему узурпации власти нечингизидским лицом. Вполне вероятно, что это связано с другим авторством этой части повествования. Этот рассказ, согласно Утемишу-хаджи, он записал со слов некоего Хытая Баба-Али-бия, бывшего беком при астраханском хане Абд ал-Кариме (1533–1537; 1539–1543?¹).

У нас нет информации о вероятных редактированиях автором записанных им рассказов, поэтому скорее всего они представлены в тексте в изначальном виде, что создает вопрос о склейке различных частей в единый сюжет, хотя и здесь, конечно же, есть свои нюансы. Но в тексте самого сочинения есть намек на единство большей части повествования: в главе об Узбек-хане Утемиш-хаджи приводит отрывок о военных доблестях Шибана, указывая, что об этом он ранее уже упоминал [26, с. 105]. Здесь же уместно вспомнить окончание рассказа о Токтамыше в «Кара-таварих»: «Мы бедный, презренный, пожелали этот экземпляр создавать дважды, второй раз начинаем снова» [27, с. 59–60]. Резонно встает вопрос: принадлежит ли эта фраза самому автору рукописи, или же его переписчику [27, с. 6]? Следующим параграфом в сочинении идет краткое описание биографий Шибанидов, содержащее немаловажную фразу о том, что «жизнь Шейбан-хана была описана выше» [27, с. 60]. Она во многом совпадает уже с вышеупомянутой, и в связи с этим можно предположить, что блок о Шибанидах в рукописи мог быть разбит на части в контексте хронологии повествования.

Эпизод с наказанием царевичей за их подчинение Баджиру Ток-Буге (вопреки мнению В.В. Бартольда – прим.) выделяет Шибанидов на основании достижений их предка Шибана, о чем прямо сообщает Утемиш-хаджи: «Когда [Узбек-] хан в гневе на этих огланов отдал [их] в кошун Исатаю, то и Исатай воздал огланам Шайбан-хана уважение за отца их, передал [им] буйрак и карлык, кои суть двусоставный эль, и предоставил их самим себе». Таким образом, согласно воле Узбека, Шибаниды также попадают в опалу за подчинение узурпатору, но по милости бека наделяются уделом в самосто­ятельное пользование. Этот факт их возвышает относительно Тука-Тимури­дов, но за счет военных достижений Шибана, в результате чего его «почитали и уважали по той причине все люди сыновей его и внуков» [26, с. 105]. В таком контексте сложно говорить именно о прошибанидской нап­равленности автора в этом сюжете. Шибаниды, как и другие, в демон­стрируемой автором реальности, предстают виновными, но за счет уважения к своему предку оказываются вне опалы.

Последним пунктом, позволяющим нам интерпретировать сюжет как прошибанидский, является эпизод с выдвижением Шибанида Хызра на золотоордынский престол. Здесь стоит обратить внимание на слова бека Хызра Кутлуг-Буги из рода найман. Желая убедить хана отказаться от женитьбы на Тайдуле, он говорит: «Она – человек, который был подвластен Узбеку и Джанибеку. Ты [же] вырос человеком противостоящего [им рода]. Проучи ее. Не женись!» [26, с. 112]. В «Кара таварих» эпизод переводчиком представлен в ином ключе («ты же вырос по-другому»), в результате чего фраза выглядит более нейтральной [27, с. 51–52].

Перед нами демонстрация некоего скрытого конфликта, вероятно, связанного с упоминавшимся выше вопросом о наказании царевичей. Тем самым, брачный союз нового хана с Тайдулой не состоялся. Установленная «в качестве свадебной юрты» золотая юрта приводит к символическому кризису: «…Но здание, построенное прежними добрыми [людьми], [все-таки] пусть не разрушают!» [26, с. 112]. Хызр, не послушав слов Тайдулы, разломал юрту, а золото поделил «между своими казаками», тем самым создав причину для внутренней смуты. Провалившаяся возможность создания прочного династического союза привела к частной смене ханов, закономерный итог которой представлен Утемишем-хаджи достаточно красочно: «После того случилась смута. Всяк повсюду поднял голову. Город Сарай порушился» [26, с. 113]. Здесь же стоит отметить, что в шибанидской историографии момент со сменой династии также отождествлялся с кризисом. Абу-л-Гази красочно проиллюстрировал этот эпизод пословицей: «в Бирдибеке ссечен ствол гранатового дерева» [1, с. 156]. В более ранней историографии начало смуты также отождествлялось с династическим кризисом. Арабский историк Ибн Халдун связывает смерть Бердибека с отсутствием центральной власти: в итоге прочие царевичи из числа Тукай-Тимуридов и Шибанидов стали править самостоятельно [9, с. 276]. Муин ад-дин Натанзи, рассуждая о смерти хана, прямо говорит: «…никого из рода султанов Кок Орды не осталось в живых» [10, с. 255], и эмирам пришлось возводить «на трон царства неизвестного человека». Более поздний персидский автор Гаффари (середина XVI в.), рассуждая в параграфе «о царях Кок Орды», также сообщает, что ветвь правителей прекратилась на Бердибеке [10, с. 403]. Очевидно, что начало династического кризиса 60–70-х гг. XIV в. в Золотой Орде связывалось с прекращением законно правящей династии, а гибель легитимного хана приводила к удельному сепаратизму. Об этом свидетельствовали как младшие современники событий, так и авторы XVI–XVII вв.

Можно заключить, что продемонстрированный в ярких красках кризис государства отчасти вызван действиями шибанидских династов. Хызр отказался создавать династический брак с Тайдулой и тем самым продлить политическое единство страны. В том числе это связано с прерыванием успешно функционировавшего правящего рода Бату, чье нахождение у власти лишь однажды ознаменовалось смутным временем.

Последующая затем быстрая смена ханов, выдвигаемая то Тайдулой, то частью эмиров, приводит к совершенно иной политической форме правления, отличающейся от повествуемой ранее. В итоге это создает закономерный государственный хаос, в рамках которого смена ханов приводит к неизбежному политическому кризису. Не зря в новом цикле рассказов, повествующих о деяниях Токтамыш-хана, сообщается, что он «выступил в путь и пришел к реке Идил. В городе Сарае не было ни хана, ни султана. Пришел, взял Сарай и, воспользовавшись случаем, прочитал в пятничной мечети хутбу [на свое имя и] стал ханом» [26, с. 118]. Кризис привел к закономерному поиску нового хана. Если повествование о Хызре, Тайдуле, Кельдибеке, Базарчи и прочих лицах Утемиш-хаджи привел со слов Шибанида Ильбарс-хана [27, с. 49], то обстоятельства биографии и прихода к власти Токтамыш-хана хивинским историком составлены уже со слов вышеупомянутого бека Хытая Баба-Али-бия [26, с. 114]. Отсюда и небольшое противоречие о городе Сарае: в конце рассказа о Хызре он разрушен, тогда как при приходе Токтамыша просто функционирует без легитимного правителя.

Представленная Утемишем-хаджи хронология правления ханов в целом не противоречит другим, более ранним источникам. Выглядит следующим образом: Хызр – Кельдибек – Базарчи – Хызр – Бурут. В «Тарих-и арба улус»: Кельдибек – Науруз – Черкес – Хызр – Марду – Базарчи [8, с. 101–103]. Ханы в таком же порядке представлены у Шами и Йазди с обоснованием имени сына Хызра как Муруд [10, с. 209, 289], что сближает его с версией Утемиша-хаджи.

Немаловажные детали представляют русские летописи. Рогожский летописец прямо сообщает, что приход к власти Хызра ознаменовался убийством Навруса и Тайдулы. Впоследствии Хызр погиб от рук «от своего си брата от Мурута и седе на царство Мурут». Смерть Мурута в летописи не отражена, но затем идет в целом неясное сообщение о том, что «царя Хедыря и его сына убили, и бысть во Орде замятня велика, а на царстве посадили Хедырева сына болшаго и пребыл на царстве 2 недели и они его убили» [22, стб. 69–71]. Здесь можно сравнить время пребывания Бурута и неназванного сына Хызра: отметим, что такие, казалось бы, незначительные детали в целом совпадают.

Более поздняя Никоновская летопись показывает иную картину. После смерти Навруса Хызр становится ханом, но спустя год гибнет вместе с младшим своим сыном Кутлуем от рук старшего Темира-Ходжи и после смерти последнего ханом становится Келдибек. В летописи отсутствует сообщение о двухнедельном правлении, также отмечена невиновность Хызра в смерти Навруса; сам же он представлен как «тихий, и кроткий и смиренный» [21, с. 232–233].

В целом стоит отметить, что параграф с Хызром в сочинении имеет большое сходство с более ранними источниками, исключая разве что Никоновскую летопись. Все это может говорить о том, что представленный устный рассказ мог иметь в своей основе данные письменного источника, либо же брался напрямую из него. Однако идеологическая основа, о которой мы уже упоминали выше, могла быть творческой переработкой самого Утемиша-хаджи, поскольку она совпадает с тем, что было изложено в более ранних параграфах, посвященных потомкам «Саин-хана». Подчеркнем еще раз: перед нами разительный контраст бесконфликтного правления ранних золотоордынских ханов и резко сменившийся тон повествования после смерти Бердибека. Автор знал о кризисе 60–70-х гг. XIV в., но изложил ее в свойственной ему манере.

Таким образом, вышеперечисленные пункты не позволяют согласиться с версией о прошибанидской направленности. Хвалебных отзывов был удостоен лишь родоначальник династии. Даже Абу-л-Хайр-хан, значительное внимание которому уделялось в персоязычной историографии, получает в сочинении скромную роль. Причем он оценивается критически, отказав мангытам Мусе и Ямгурчи в мести за их убитого старшего брата Ваккаса. В результате мангыты «возвысили Ядыгер хана» [27, с. 62]. Интерес именно к этому Шибаниду объясняется служением Утемиша-хаджи у потомков Йадгара. Вполне можно допустить, что источником сведений о Шибанидах здесь являются устные рассказы, поскольку приводимые им родословные противоречат другим источникам. В частности, Утемиш-хаджи сообщает о трех сыновьях Йадгара – Ильбарсе, Султан-хаджи и Аймен-хане. В «Таварих-и гузида» и «Родословном древе тюрков» Абул-Гази сыновей у хана четыре: Берке, Абак, Илак, Имнак [12, с. 36; 1, с. 164]. Ильбарс является старшим сыном Берке и, соответственно, внуком Йадгара [1, с. 171]. Генеалогия царевичей также воспроизведена в рукописи продолжателя Утемиша-хаджи, опубликованной И.М. Мир­галеевым. Здесь она представляется еще более краткой, чем в «Кара таварих». Например, у Шибана упомянуто всего лишь три сына – Шагбан, Шеввал и Бахадир [16, с. 65]. Однако представляется интересным, что генеалогическое древо Шибанида Кучум-хана практически совпадает с аналогичным отрывком из труда Абу-л Гази [1, c. 156]. Несмотря на все вышесказанное можно подчеркнуть что, несмотря на цель хивинского историка выяснить «положение и обстоятельства огланов…, и кто после кого по порядку становился из них ханом», оправдан вывод, что Утемиш-хаджи не вполне справился с поставленной ему задачей.

В заключение стоит обратить внимание на ряд источников, которые действительно можно считать прошибанидскими. В качестве примера можно привести «Таварих-и гузида-йи Нусрат-наме» неизвестного автора (начало XVI в.), «Тарих-и Абу-л-Хайр-хани» Масуда Кухистани (середина XVI в.), «Шараф-нама-йи шахи» Хафиз-и Таныша (вторая половина XVI в.), «Родословное древо тюрок» Абу-л-Гази (середина XVII в.). Два последних сочинения опубликованы полностью, у «Таварих…» имеется частичный перевод на русский язык, однако в нашем распоряжении есть краткий пересказ рукописи, представленный в издании 1967 г. [24, с. 76–127]. «Тарих-и Абу-л-Хайр-хани» представляет из себя всемирную историю; оригинальные же отрывки, согласно В.П. Юди­ну, содержат биографические сведения об Абу-л-Хайре [13, с. 136].

Определенное формальное сходство с Утемишем-хаджи имеется у Масуда Кухистани. Последний также служил при Шибанидах: был секретарем Суйунч-Ходжа-хана, сына Абу-л-Хайра, и включал полученную от него информацию в свой труд [13, с. 152]. Время составления рукописей также схожи. Однако на этом сходства заканчиваются. Масудом Кухистани составлен апологетический труд, центром которого была деятельность Абу-л-Хайра. Характерной особенностью сочинения было изображение хана как единственного легитимизирующего лица: «Махмуд-хан и Ахмад-хан, которые были из падишахов потомства Джучи, не пошли ногою повиновения и послушания… подняв знамя мятежа и бунта…» [13, с. 153]. Таким образом, даже выступающие против хана лица джучидского происхождения объявлялись мятежниками.

«Таварих…» структурно выстроено по образцу сочинения Рашид ад-Дина. Особое внимание в сочинении также уделяется Абу-л-Хайру и его потомкам [24, с. 117–127]. Правление хана достаточно подробно раскрыто, деятельность которого стало «временем… благословенного для народа» [19, с. 233]. По схожему принципу построена «Шараф-нама-йи шахи». Хафиз-и Таныш также уделил внимание личности Абу-л-Хайра, подробно рассмотрев его потомков, включая его внука Шейбани-хана [28, с. 78–83]. Стилисти­ческие особенности автора хорошо заметны: он постоянно привлекает для описания различные эпитеты, метафоры и др. Так, для Шибанидов применяются положительные эпитеты (великий, славный) [28, с. 13, 78], в то время как их противники награждаются уничижительными характе­ристиками. Например, противник Шейбани-хана шах Исмаил значится как «путеводитель всех презренных людей» [28, с. 83]. Прошиба­нидская направленность бухарского историка прослеживается отчетливо.

Абу-л-Гази, будучи сам представителем династии Шибанидов, потомком Арабшаха, свой труд построил по схожему принципу с «Таварих…». Здесь также видно влияние Рашид-ад-Дина. Отдельной главой рассмотрены золотоордынские ханы из рода Бату [1, с. 148–156]. Наибольшее внимание уделено династии Шибанидов, причем подробно рассмотрена личность Шибана и выделение ему улуса [1, с. 159–160]. Соответствующее внимание в сочинении в дальнейшем получили потомки Арабшаха. Положительно историк отзывается об Абу-л-Хайре, сообщая при этом, что он сам стал причиной раздора в своей семье [1, с. 168–169]. В целом, сочинение отличает пристальный интерес к династии: подробное описание деятельности царе­вичей перемежается с повседневными событиями, в частности, приводятся цитаты Ильбарс-хана к своим бекам и т.д. [1, с. 176]. Информированность историка объяснялась им самим, утверждавшем, что у него под рукой 18 свитков, «в которых заключаются исторические рассказы о потомках Чингиз-хановых, властвовавших в Иране и Туране» [1, с. 1–2].

Во многом эти источники объединяет использование более ранних сочинений, в частности, «Сборник летописей» Рашид ад-Дина. Этим объяс­няется структурная схожесть повествования. Помимо этого, источники шибанидского круга влияли друг на друга [30, с. 36–37]. Подобной тенденции избежал Утемиш-хаджи, чье сочинение по каким-то причинам не стало популярным в Средней Азии. Как известно, сюжет рукописи отразился лишь на «Умдет ал-ахбар» Абдулгаффара Кырыми (середина XVIII в.), писавшем в Крыму. Было оно также известно и в Поволжье, в частности, в Касимовском ханстве [18, с. 147]. Вероятно, рукопись попала в этот регион в результате интеллектуального обмена [14, с. 18; 15 с. 77; 17, с. 63] или же связана с пребыванием историка в Поволжье и Крыму, но при этом остается неясным, почему она не стала популярной в своем регионе. Сыграла ли здесь свою роль направленность сочинения или же имели место другие факторы? Можно сказать определенно, что в работе Утемиша-хаджи действительно положи­тельную характеристику получает лишь Шибан, интерес к личности которого встраивает работу хрониста в ряд с другими средневековыми авторами. Вероятной причиной здесь выступают воинские доблести хана, переданные в устных и письменных источниках. Рассказы о других династах не выде­ляются на фоне общего сюжета. Безусловно, есть уникальные моменты. В частности, эпизод с обращением Токтамыша за помощью к Каганбеку и Арабшаху и последующий союз. Но он не дополняет мысль о преобладании Шибанидов над Тукай-Тимуридами. Возможно, здесь сыграли свою роль разные источники получаемой информации. В настоящий момент по-прежнему в качестве актуального стоит вопрос об источниках и общей идеологической направленности сочинения.

¹ Годы правления представлены в работе И.В. Зайцева [6, с. 249].

About the authors

Alexey V. Parunin

Author for correspondence.
Email: therion12399@gmail.com

Cand. Sci. (History), Research Fellow of the Scientific and Educational Center for Eurasian Studies

References

Supplementary files