On the term “Tatar”/”Tatars” in Russian sources of the 15th–16th centuries

全文:

Впервые в русских текстах слово «татары» фигурирует при описании появления загадочного народа в летописной статье «лета 6731» Лаврентьевской летописи: «…явишася языци их же никтоже добрѣ ясно не вѣсть кто суть и ѿколѣ изидоша и что языкъ ихъ и которого племени суть и что вѣра ихъ; и зовуть я Татаръı а инии глаголють Таүмены, а друзии Печенѣзи инии глаголють яко се суть о них же Мефодии Патомьскыи епископ свѣдѣтельствует яко си суть ишли ис пустыни Етриевьскы суще межю встокоми сѣвером такобо Мефодии рече яко къ скончанью временъ явитися тѣм…» [11, с. 189]¹. Уже при описании вторжения летописец определился с наименованием пришлого народа – напали на русскую землю «татары»/«татарове»[11, с. 196–201]. Татары – это не только народ, но и земля, страна. Так, после нашествия русские князья едут «в Татары к Батыеви» или приезжают из «Татар от Канович» [11, с. 201–203, 207]. Но уже в статье 6792-го пишут при определении страны – «орда» («ехати в орду») [11, с. 207], впрочем, это не означало кардинальной смены описательной стратегии, так как летописцы использовали «орда» и «Татары» как полноправные синонимы при назывании этой новой для русских страны [11, с. 208].

Все это свидетельствовало о шокированности происходящим древнерусских книжников и о том, что они так и не сумели идентифицировать новый народ. Владимир Рудаков совершенно справедливо пишет, что «…необходимость ссылок на Мефодия Патарского …объясняется полной неосведомленностью книжников относительно монголо-татар» [20, с. 27].

В дальнейшем в русской практике мы можем увидеть следующую закономерность. Население Золотой Орды всегда определяется как «татары», но служебная группа, обслуживающая эти отношения и в которой были татары, всегда определяют как «ордынцы». Стоит отметить, что эта служебная группа еще досконально не изучена. В историографии бытуют разные представления о ней, ее происхождении, составе и функционале. В.И. Сергеевич и С.Б. Веселовский полагали, что ордынцы обслуживали должностных лиц, приезжавших из Орды [23, с. 302–306; 3, с. 210]. С.Б. Веселовский полагал, что ордынцы, числяки и делюи были тяглыми людьми и размещались на юге Московского края [4, с. 13–14] В.Е. Сыроечковский и Л.В. Черепнин утверждали, что они возили дань в Орду [25, с. 87; 28, с. 35 –352]. В.А. Кучкин не сводил функционал ордынцев к чему-то одному и полагал, что они занимались обслуживанием поездок князей в Орду, отвечали за доставку дани в Орду, охраняли путешественников и пересыльщиков и изготовливали подарки ханам и их окружению [9, с. 72]. А.А. Горский показал, что служебная категория ордынцев возникла в 1340-х гг. и отвечала за обслуживание ордынских послов, делюи же фигурировавшие в русских документах, имели тот же функционал, что и ордынцы, но подчинялись не московским, серпуховским князьям [7, с. 177]. Дальнейшая судьба этой служебной группы была проанализирована И.В. Зайцевым. Именно ему принадлежит приоритет в выделении географии размещения этой группы населения на территории Великого Московского княжества, персональный состав и изучения биографий наиболее выдающихся ее представителей [8, с. 36–72]².

В случае с ордынцами очень любопытна именно эта стратегия различения. Она существовала довольно долго, но с конца XV века происходит новое изменение. Теперь термин «ордынец» постепенно перестает употребляться, но появляется новый термин – великокняжеские татары. Изменения эти фиксируются в первую очередь в делопроизводственной практике. Наверное, самое раннее упоминание это сведения о посылке в Крымское ханство к Джанибеку гонца Темеша, который определен как «татарин» [22, с. 13], а под 1481 г. фиксируется, что грамота была написана «татарским писмом» [22, с. 28]. Под 1482 г. великокняжеские гонцы вновь названы в посольских книгах татарами [22, с. 34], в 1486 г. термин «татары» используется для описания подданных ханов Большой Орды («ординские татары») и великокняжеских гонцов [22, с. 53–54]. Под этим же годом в «крымской» посольской книге мы наконец встречаем полное определение: «великого князя татары» [22, с. 54]. С этого момента такое определение становится более-менее регулярным³, хотя чаще их просто называли «татарами». При беглом знакомстве с посольскими книгами рубежа XV–XVI вв. может сложиться впечатление, что «татары» – это термин, которым определяют великокняжеских гонцов, бывших ордынцев, но это не так. Татарами называют и выходцев из Большой Орды, а также и подданных крымского хана. Так, сообщая об ограблении русских купцов, великий князь пишет: «а гости наши шли из твоее Орды, Степан Васильев сын с товарищи; и пришед на них Татарове на Донце усть Оскола, да их перебили и переграбили. А слух наш таков, что деи тех наших гостей твои ж люди грабили» [22, с. 79].

Любопытно, что, описывая первое ногайское посольство и все события вокруг него, в «ногайской» посольской книге пишут о «ногайском после», а термин «татарин» используют для определения подданного казанского хана Мухаммед-Эмина, а хан Ибак называет себя «бесерменским государем» [22, с. 81, 87]. В 1490 г. в русско-ногайской посольской документации ногаи вновь не называются татарами, татарин – это великокняжеский гонец, но – грамоты написаны «татарским писмом» [22, 90]! Это исключение, сделанное для ногаев, представляется важным для нашего исследования, дело в том, что в посольских книгах этого периода «татарами» называют и жителей Казанского ханства, и Большой Орды, и Крымского ханства [22, с. 117–118], а письмо их всех, включая ногаев, называется «татарским». Проверим насколько оно было устойчивым для посольских книг рубежа XV–XVI вв. Сплошной просмотр позволил выявить, что впервые в этом виде документов ногаев назвали «ногайскими татарами» в «крымской» посольской книге под 1503 г. [22, с. 477].

Таким образом, можно сделать следующий вывод, что для русской посольской документации термин «татарин» был привычным способом описания для всех постордынских обществ, хотя в случае с ногаями дьяки и подьячие великого князя и выдержали некоторую паузу. Любопытно, какие стратегии описания этнополитических реалий на пространствах распадавшейся Золотой Орды избирали авторы других источников?

В сборнике грамот митрополичьей канцелярии в формулярном изводе послания митрополита Московского и всея Руси Филиппа великому князю Ивану III, отправлявшему в поход на Казань население Казанского ханства определялось как «агаряне» [21, с. 189]. В послании архиепископа ростовского Вассиана Рыло великому князю Ивану III используются следующие эпитеты: «безсермены»/ «безсерменству», «окаянные сыроядцы», а вот «татары» упоминаются лишь единожды [12, с. 204–207, 210–211, 212]. Хотя, в целом, для официальной летописи характерно использовать именно «татары». Однако ногаи выступают как самодостаточное название для этого народа и в XVI веке [12, с. 217, 254]. При описании событий в Астрахани в 1523 г. в Типографской летописи «ногаи» отличаются от «татар»: «Того же мѣсяца приидевѣсть великому князю, что царь КрымъскыйАхмут Кирей з детми пошел на Астътархансково царя, и тамо восташа на него его же князи Нагайские, Мамай с племяникида и с старыми Ординци⁴, и убиша его з дѣтми. И оттолѣ Мамай поидоша в Крым и Крым повоева и многих Татар плениша» [14, с. 221–222]. Определеннее это различие проводится в тексте Владимирского летописца об этих событиях: «Того же лѣта царь Ахмут Кирии Кримскы и Азторохань взял, и там на него стал князь Мамаи и уби царя АхмутаКириа и сына его Богатыря Салтана. А тот князь Мамаи у того же царя служил, убил государя своего, а родом князь Нагаискыи. И поспѣ к нему брат его Агишь с Нагаискою силою и много князеи побил Татарьских и шол в Крым Агиш и Мамаи и поплени весь Крым, а городов ни единого не взял» [15, с. 146]. Такое же различие можно заметить и при анализе текстов Никоновской летописи о событиях 1521 и 1523 гг. [13, с. 38, 43].

Любопытно, но в рамках дипломатической переписки иногда термин «татары» используется в смысле подчиненного населения. Именно такое понимание выражено в послании бия Исмаила в 1555 г.: «А взмолвишь же, что Астарахани без царя и без татар быти нелзѣ, и ты Каибуллу царевича, царем учинив, одново отпусти. А похочешь татар, ино татар мы добудем, татарове от нас буди» [17, с. 203]. Жалуясь на самоуправство Ивана Черемисинова, Исмаил в 1557 г. писал следующее: «И Иван Черемисинов не отдает, и наши улусы оголодали и озлыдали, и тѣх наших людей татар емлет же» [17, с. 259]. Или, например, вот так: «А которые попали в Астарахань наш татарской полон, и он их продавал многих во многие земли» [17, с. 326]. Между тем в переписке встречается и определение ногаев, как татар. Например, в одной из грамот царя Ивана IV Васильевича бию Урусу в 1579 г.: «и ваших нагайских татар с своими грамотами наскоро для воинских людей»⁵. Можно встретить и такое словоупотребление: «челаирского роду пятнатцать душ татарского полону з улусов взяли моих людеи»⁶, – писал Урус Ивану Грозному в 1581 г. Примечательно, что титул Уруса русские переводчики перевели следующим образом: «…мангытцково государя Уруса князя…»⁷. В грамоте царя Ивана IV Васильевича сентября 1581 г. встречаем довольно интересное определение одного из берегов реки Волги: «А которые мурзы и люди ваши кочюют на крымской стороне, и вы б их взяли к себе на Волгу, на татарскую сторону»⁸. Как правило восточная сторона Волги называлась Ногайской, а западная крымской, но в данном случае вместо привычного определения «ногайская сторона» используется «татарский». Здесь мы встречаем неожиданную оппозицию крымский/татарский. Сложно сказать, что в это различение вкладывали в русской канцелярии, но сам его факт примечателен. Не исключено, что «татарский» в этом случае был синонимом «ногайский», во всяком случае в это время все чаще мы встречаем использование такого определения: «ваших нагайских татар воинских»⁹. В 1580-х гг. заметны определенные новации в работе царской канцелярии и переводчиков. Теперь при переводах ногайских грамот мы можем встретить такое название их орды: «Нагайская Орда», но при этом «ваших татар»¹⁰ или «Ур-Магметмурзиных татар воинских»¹¹ или «нагайские татарове»¹². Это особенно заметно при сравнении с более ранними документами. Так, страну чаще называли в русских грамотах не Ногайская Орда, а «Нагаи» [16, с. 321; 17, с. 153], а ее жителей «нагайскими людьми» [16, с. 325; 17, с. 153, 260] или просто «нагаи» [17, с. 133, 328]. В посольской книге по связям с Ногайской Ордой 1576 г. мы встречаем название страны «Нагайскую Орду» [18, с. 32]¹³, населяют же ее «нагайские люди» или «нагаи»¹⁴. В целом, при сплошном анализе материалов русско-ногайской дипломатической переписки выясняется, что в русской канцелярской практике отождествление ногаев и татар в течение XVI века довольно редкая практика, но и при этом нельзя сказать, что был какой-то запрет на это. Нет, в документах мы встречаем и «ногайские татары» и просто «татары», когда принадлежность их к ногаям несомненна. Поэтому стоит предполагать, что все эти словоупотребления были связаны с избранными переводческими и риторическим стратегиями. В.В. Трепавлов в одной из своих работ показал, что в оригиналах ногайских посланий, сохранившихся в материалах Посольского приказа, этноним «татары» отсутствует. Появляется он в русских переводах, что можно считать результатом переводческой интерпретации [27, с. 638–639]. В рамках переводческих практик термин «татары» выходил за рамки просто этнонима. Так, в 1644 г. переводчик словом татары перевел тюркское «кулум» («мой слуга») [27, с. 639]. Очевидно, что и ряде случаев, приведенных выше, когда бий Исмаил в 1555 г. обещал заселить Астрахань татарами или когда он же в 1557 г. жаловался на Ивана Черемисинова, который сводил татар из его улусов, в оригинале грамот использовалось не «татары», а «кулум».

Для высокой риторики церковных текстов характерно использование при описании постордынского пространства таких терминов как «агаряне» и «бесермене». Для посольского дискурса использование довольно редко, хотя и встречается. Используется оно всегда для обозначения конфессиональной принадлежности, классический пример, это в послании царя Ивана Грозного Исмаилу в 1563 г.: «А мы, господари крестьянские, а то люди бесерменские»¹⁵. Примечательно упоминание термина «бесермен» Сигизмундом Герберштейном: «если их называют турками, они бывают недовольны, почитая это за бесчестье. Название же «бесермены» их радует, а этим именем любят себя называть и турки» [5, с. 397]. То есть имперский посол фиксирует предпочтительность для татар идентификации, как «бесермен»/ «бусурманин». Из памятников дипломатической переписки мы можем сделать заключение, что это было и предпочтительно и в случаях самоидентификации. В данном случае мы имеем дело с определением конфессиональной принадлежности: «бесермен»=«мусульманин» [24, стб. 71, 72; 26, с. 85]¹⁶. Термин «агаряне» характерен для высокой церковной риторики и не нес «конкретного национального признака». Это слово имело, в отличие от «бесермена», отрицательные коннотации и означало врага праведной веры [1, с. 77]. Естественно, в дипломатической переписке с Крымским ханством и Ногайской Ордой такое определение не использовалось, так как в отличие от «бесермена» имело ярко окрашенное негативное значение.

Наиболее распространенным для приказной практики стало слово «татарин». Именно оно активно использовалось и в дипломатическом делопроизводстве. В.В. Трепавлов отмечал, что «во многих случаях в оригиналах отсутствует этноним «татары» и в русских переводах он «является и представляет собой результат интерпретации содержания послания приказными переводчиками» [27, с. 638–639]. Исследователь объяснял это упрощенной этнополитической картиной мира, которая сложилась в головах русских чиновников XVI–XVII вв. Далее автор приходит к выводу, что в тюркской практике в это время произошел смысловой переход в рамках которого также стал использоваться этноним «татары» вместо этнонима «монголы». Аналогичное явление было свойственно и канцелярии Великого княжества Литовского [27, с. 640–641].

Итак, можно заметить, что в рамках русской книжной и делопроизводственной культуры характерны несколько описательных стратегий, которые использовались для определения населения Золотой Орды и постордынских сообществ. Сам термин «татары»/«татарин» появился в ходе осмысления событий сражения на Калке и монгольского вторжения и был напрямую связан с эсхатологическими переживаниями. Этот термин был усвоен русской культурой, прижился и стал основным для наименования народа Золотой Орды. Распад Орды стал своеобразным вызовом для русских с точки зрения анализа происшедших событий. Логика событий, казалось бы, должна привести к появлению новых политонимов. Однако это если и произошло, то произошло лишь частично. Теперь используются термины: «ординцы», «крымцы», «казанцы», но все-таки и в летописании, и в делопроизводственной практике эти политонимы не отменили использование термина «татары», а напротив, они использовались, во-первых, как «этническое»¹⁷ уточнение, а во-вторых, сохранялось самостоятельно употребление термина «татарин». В рамках этих наблюдений весьма примечательно, что «ногаи» довольно часто употреблялось без определяющего «татары». Это позволяет допустить, что ногаи воспринимались в русской культуре, как народ несколько отличный от «татар». Однако это разграничение не было жестким, так как тенденция к сближению ногаев с татарами наблюдается в русских текстах довольно часто. Отмеченное В.В. Трепавловым замещение этнонима «монголы» на «татары» и превращение его в главный термин для описания тюркоязычных народов бывшей Золотой Орды произошло во всей постордынской ойкумене и, следовательно, вряд ли могло быть связано только лишь с упрощенной картиной мира московских приказных деятелей. Можно полагать, что связано это было с тем, что восточноевропейские интеллектуалы с самого начала пришедшие с Батыем народы называли «татарами» и «монголы» для них не играли роль описательного термина. Если в то время это был в первую очередь не этноним реального народа, а название для сил пришедших покарать грешников и был связан с эсхатологическими переживаниями, то позднее он приобрел черты термина, с помощью которого описывались народы говорящих на близкородственных тюркских языках. Именно это последнее обстоятельство и позволило канцеляристам XVI–XVII вв. использовать термин «татары» как способ некоего классификационного обобщения. Примечательно, что «ногаи» поначалу несколько обескуражили московскую канцелярию. Им не сразу нашли место в этой классификации. Вызвано это было, по всей видимости, тем обстоятельством, что это был новый игрок на политической карте тогдашнего мира. Позднее же, выявив черты сближавшие «ногаев» с «татарами», приказные деятели стали и на «ногаев» распространять термин «татары».

¹ Сходное описание можно встретить и в Троицкой летописи см.: [19, с. 307].

² Приведу ряд работ, в которых анализируются служебные биографии некоторых ордынцев и их потомков в XVI – начале XVII вв.: [2, с. 886–901; 10, с. 89–96].

³ Например, в 1487, 1489, 1490, 1493, 1502, 1503 г. См.: [22, с. 61, 77, 100, 193, 444, 472].

⁴ Упоминание «старых Ординцов» может служить свидетельством в пользу того, что русские книжки еще в первой трети XVI в. отождествляли астраханцев с населением Большой Орды.

⁵ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 8. Л. 391 об.

⁶ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 10. Л. 7об.

⁷ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 10. Л. 86 об.

⁸ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 10. Л. 164об.

⁹ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 10. Л. 268об.

¹⁰ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 10. Л. 275об.

¹¹ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 10. Л. 279, 279об., 280, 284.

¹² РГАДА. Ф. 127. Оп.1. Кн. 10. Л. 285.

¹³РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 8. Л. 86, 86об., 89.

¹⁴ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 8. Л. 45, 54, 92.

¹⁵ РГАДА. Ф. 127. Оп. 1. Кн. 6. Л. 184.

¹⁶ М.А. Усманов при комментировании этого сообщения Герберштейна пишет, что «бусурмане» – «значит безбожники, антихристы» См.: [6, с. 443 прим. 702]. Однако такая трактовка вызывает возражение. Вряд ли бы такое слово пользовалось бы таким почтением в самой татарской среде. Очевидно, что эти негативные коннотации это слово приобрело позднее в народной культуре, когда в высокой культуре XVI в. оно скорее имело нейтральное значение, просто определявшее конфессиональную принадлежность.

¹⁷ Здесь этническое понимается как некая условность, так как сейчас нет однозначного понимания являлся ли термин «татарин» этнонимом или соционимом.

作者简介

Maksim Moiseev

编辑信件的主要联系方式.
Email: maksi-moisee@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0003-0421-8982
Researcher ID: E-1622-2016

Cand. Sci. (History), Senior Researcher

参考

补充文件