Законодательное и обычно-правовое регулирование браков и разводов у язычников Уфимской губернии во второй половине XIX – начале XX в.

Полный текст

Введение

В настоящее время в Российской Федерации проводится активная государственная политика по защите семьи, материнства и детства, традиционных семейных ценностей. В условиях противостояния западным ценностным установкам усиливается роль законодательства в регулировании семейно-брачных отношений, положение семьи и брака в современном обществе требует большей поддержки и внимания со стороны государства. В связи с этим наблюдается рост научного интереса к законодательному и обычно-правовому регулированию брачно-семейных отношений в России, в том числе в дореволюционный период. До 1917 г. данная сфера находилась под жестким контролем со стороны государства и церкви. В исследованиях, посвященных имперскому семейному праву или дореволюционной семье, подробно рассмотрена регламентация бракосочетаний и разводов у православного, мусульманского и иного населения, однако отдельные конфессиональные группы, в том числе язычники, в данном контексте остаются малоизученными. Язычники, будучи сторонниками традиционных религиозных верований, относились к категории населения, чья семейная жизнь до 1917 г. находилась в сфере правового регулирования в крайне незначительной степени. Уровень влияния российского законодательства, роль обычно-правовых норм в семейно-брачной сфере языческого населения Уфимской губернии недостаточно разработаны в научной литературе.

Цель исследования – изучение законодательного и обычно-правового регулирования брачных и бракоразводных процессов у язычников Уфимской (до 1865 г.  – Оренбургской) губернии во второй половине XIX – начале XX в.

 

Обзор литературы

Дореволюционные исследователи значительное внимание уделяли брачно-семейным обычаям язычников Уфимской губернии. Ценные сведения содержатся в работах В. М. Черемшанского, И. М. Казанцева, И. Н. Смирнова, В. И. Филоненко, У. Холмберга и др., в которых можно обнаружить данные о роли общины, суда стариков (шаригатчиков) в брачных и бракоразводных делах у язычников. В частности, суд стариков производил развод, определял возможность женитьбы младшего брата на вдове старшего. Также ученые обращали внимание на такие специфичные явления, как распространенность полигамии, умыканий, левирата, сорората, ранних браков у юношей и поздних – у девушек и др.¹ Однако в дореволюционных работах практически нет информации о регулировании браков и разводов у язычников на законодательном уровне.

В этнографических работах советского и постсоветского периодов прежде всего изучались традиционные семейные обряды и обычаи. Вопросы регулирования бракосочетаний и разводов в обычном праве язычников также получили определенное освещение. В первую очередь отмечалась роль общины в семейных делах².

В последние годы исследователи вновь обратили внимание на особенности бракосочетаний и разводов у язычников Уфимской губернии во второй половине XIX – начале XX в. [1; 2]³. Так, работы Д. Н. Миграновой по брачности язычников основаны на обработке метрических книг [3‒5]. Ряд авторов освещает этнографические особенности обычно-правового регулирования браков и разводов у финно-угорских народов, в том числе и у язычников [6‒8]. В постсоветский период увидели свет работы, посвященные анализу брачно-семейного законодательства Российской империи [9], однако в них язычникам уделяется недостаточное внимание. По мнению современных исследователей, язычество в Российской империи «почти совсем не регулировалось государством»⁴ [10; 11]. Таким образом, вопросы вмешательства государства в брачно-семейную сферу языческого населения, в том числе Уфимской губернии, в пореформенный период остаются малоизученными.

В настоящей статье рассматривается регулирование бракосочетаний и разводов у язычников Уфимской губернии в законодательстве Российской империи и обычном праве во второй половине XIX – начале XX в. Для достижения данной цели необходимо изучить законодательство, регулирующее бракосочетания и разводы у язычников Уфимской губернии; исследовать локальное своеобразие брачных и бракоразводных обычаев язычников.

 

Материалы и методы

В качестве источников в работе использованы Свод законов Российской империи, Полное собрание законов Российской империи, неопубликованные циркуляры, предписания центральных учреждений: департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД, рапорты местных органов – канцелярии генерал-губернатора, губернского правления и др.

Комплекс источников, касающийся брачно-семейной сферы язычников, отложился в архивах за вторую половину 1850-х – первую половину 1860-х гг., когда с 1855 по 1865 г. тептяри⁵ входили в состав Башкирского войска⁶. В этот период семейная жизнь населения, переведенного на военное положение, находилась под жестким административным контролем. В связи с этим потребовалось определенное изучение семейно-брачных отношений у тептярей-язычников. Следующий комплекс архивных источников относится к середине 1880-х гг., когда обнаружились правовые пробелы в семейно-брачном законодательстве Российской империи относительно язычников. Ряд центральных учреждений, прежде всего Департамент духовных дел иностранных исповеданий МВД, а также Уфимское губернское правление, обсуждал необходимость юридического регулирования бракосочетаний и разводов у язычников. Данные документы впервые вводятся в научный оборот.

В исследовании используются специальные исторические методы: историко-юридический, историко-генетический, хронологический, позволившие проследить изменения в регулировании браков и разводов у язычников края в законодательстве и обычно-правовой практике с середины XIX по начало XX в.; сравнительно-исторический, применение которого предполагает сравнение язычников с положением других конфессий; а также универсальные методы (анализ, синтез, обобщение и др.).

 

Результаты исследования и их обсуждение

В дореволюционный период в Уфимской (до 1865 г. – Оренбургской) губернии традиционную языческую веру сохраняли прежде всего марийцы и удмурты, а также незначительное число чувашей. По материалам Всеобщей переписи 1897 г., 98,5 % населения, придерживающегося остальных нехристианских исповеданий в Уфимской губернии, составляли представители финно-угорских народов, в том числе марийцы – 77,2 %, удмурты – 21,3 %. Более 85 % язычников проживало в Бирском уезде (83,7 тыс. чел.). В Белебеевском, Мензелинском, Стерлитамакском и Уфимском уездах большинство язычников также составляли марийцы. В Златоустовском уезде язычников не было⁷. В 1886 г. в губернии насчитывалось 92,9 тыс. чел. язычников (4,8 % от всего населения), к началу 1915 г. – 134,5 тыс. (4,1 %)⁸. По удельному весу язычников во всем населении Уфимская губерния занимала уникальное положение, являясь самым языческим регионом в Европе⁹.

Как известно, семейно-брачные отношения в дореволюционный период в Российской империи регламентировались нормативными актами, вошедшими в первую книгу X тома Свода законов «Законы гражданские». Их изучение и анализ позволяет сделать вывод о том, что они намного меньше касались языческого населения, чем представителей других конфессий. В частности, ст. 90 вышеуказанной книги звучала так: «Каждому племени и народу, не выключая и язычников, дозволяется вступать в брак по правилам их закона или по принятым обычаям, без участия в том гражданского начальства или Христианского духовного правительства»¹⁰. Таким образом, брак у язычников регламентировался их традиционными обычаями и обрядами.

В 1855 г. языческое население Оренбургской губернии, относившееся к сословию тептярей, вошло в Башкирское войско. Генерал-губернатор Оренбургской губернии в своем отчете императору за 1855 г. предлагал для язычников распространить ст. 93 «Законов гражданских» издания 1842 г. (ст. 91 издания 1857 г. и последующих лет), запрещающую вступать в брак мусульманам и евреям до достижения женихом 18, а невестой 16 лет. Александр II на данном пункте отчета поставил вопрос: «Что по сему представленного предполагается решить?» Кроме распространения действия ст. 93 на язычников, генерал-губернатор для определения возраста брачующихся предполагал также введение метрических книг для данной категории населения¹¹. Метрические книги действительно были введены в 1857 г.¹² [1], однако в законодательстве никаких изменений по поводу брачного возраста и вообще бракосочетания у язычников Уфимской губернии вплоть до 1917 г. не появилось. Очевидно, власть в данной сфере руководствовалась ст. 3 «Законов гражданских». Несмотря на то, что она была помещена в первой главе, касающейся лиц православного исповедания, пункт 3б подтверждал, что возрастные ограничения брачного возраста (18 для жениха и 16 для невесты) касались практически всего населения империи, за исключением «природных жителей» Закавказья¹³. Об этом, в частности, свидетельствует и рапорт командующего Башкирским войском Оренбургскому и Самарскому генерал-губернатору от апреля 1864 г.¹⁴ [4].

В кантонный период управления (1798–1865 гг.) семейная жизнь башкир и мишарей, мусульман по вероисповеданию, находилась под жестким контролем военных властей: юртовых старшин, кантонных начальников, попечителей, наконец, командующего Башкирским войском. Прежде всего он давал специальные разрешения мусульманам на полигамные бракосочетания [2]. Можно предположить, что такие же разрешения на полигамные браки давало военное начальство с 1855 г. и язычникам, однако документов, подтверждающих это, не обнаружено. Известно, что допускаемые традицией многоженство и развод сами язычники считали исконно народными обычаями, отличающими их в первую очередь от православного населения и служащими, по мнению самих язычников, определенным препятствием для перехода в православие¹⁵.

Брачные обычаи язычников к середине XIX в. кратко могут быть охарактеризованы следующим образом: 1) у марийцев и удмуртов имело место многоженство, но оно было мало распространено; 2) браки между кровными родственниками (экзогамия) не допускались; 3) иногда встречалась женитьба «на двух родных сестрах не только после смерти одной из них, но и при жизни обеих» (сорорат и сороральная полигиния); 4) бытовал левират: женитьба младшего брата на вдове старшего, старший же брат не мог жениться на вдове младшего; 5) браки совершались «без всяких религиозных обрядов»; 6) существовала плата за невесту (калым)¹⁶. Эти обычаи сохранялись и в пореформенный период¹⁷.

Таким образом, бракосочетания у язычников Оренбургской (Уфимской) губернии имперским законодательством практически не регламентировались, они совершались согласно традиционным народным обычаям и обрядам.

Несколько иная ситуация складывалась в сфере бракоразводов. С переходом тептярей на военное положение (с 1855 по 1865 г.) контроль за процессом разводов у язычников губернии осуществлялся юртовыми старшинами и попечителями кантонов. С введением «Положения о башкирах» от 14 мая 1863 г. бракоразводные дела решал сельский сход, при имущественных спорах разводящихся – волостной суд и общие судебные места¹⁸. При этом, согласно «Положению о башкирах», данного права у сельского схода не было¹⁹, разрешение на решение бракоразводных дел у язычников ему дал Оренбургский и Самарский генерал-губернатор А. П. Безак²⁰.

На практике в разных уездах губернии ситуация с разводами складывалась неодинаково. Наиболее архаичные обычаи бракоразводов в 1880-е гг. были зафиксированы в населенных пунктах Бирского уезда, входящих в первый полицейский стан. Здесь в случае, если инициатором развода являлся муж, он мог прогнать жену из дома и объявлял об этом однообщественникам. Было возможно, что в таком случае муж уже считался разведенным. Жена, «пожелавшая развода», тайно уходила от мужа к родителям. С тех пор супруги считались в разводе²¹. Никаких специфических обрядов религиозного характера не существовало, влияние общины и соседей ощущалось слабо.

В Белебеевском, Бирском, Мензелинском, Стерлитамакском уездах губернии первоначально дело разбирали старики (медиаторы) ‒ по три человека с каждой стороны; обычно присутствовал и сельский староста. Старики пытались примирить супругов. Во втором стане Бирского уезда сельский староста в состав третейского суда из шести человек вводил еще одного. Этот суд выносил решение о разводе, определял, в каком размере и когда муж должен вернуть приданое жене, а жена с родственниками ‒ выплаченный за нее калым мужу, также суд постановлял, с кем должны остаться дети. Во втором и четвертом станах этого же уезда при отсутствии согласия мужа на развод (если инициатором являлась жена), она уходила от мужа ни с чем. Если же в аналогичной ситуации развода требовал муж, то он должен был предоставить ей отдельную квартиру и содержать за свой счет. В данном случае он имел право жениться на другой, но бывшая жена выйти замуж не могла. Сыновья оставались с отцом, дочери – с матерью²².

В Белебеевском уезде суд стариков предоставлял право несогласной стороне взять в виде вознаграждения имущество супруга – инициатора развода. Нередкими были случаи, когда инициатор развода оставлял все имущество супругу, при этом у мужа могли остаться дочери, а у жены – сыновья. Развод оформлялся в письменном виде, с подписями не только разводящихся, но и судей, а также сельского старосты. При этом сельский сход дело не рассматривал²³. По нашему мнению, в данном случае языческий обычай испытал очевидное влияние шариата – мусульманского права. Как известно, у мусульман при разводе по инициативе жены она выплачивала мужу вознаграждение из своего имущества²⁴. Однако у язычников Белебеевского уезда не только жена оставляла мужу все свое имущество, но и наоборот, муж отдавал жене свою собственность, чего не было у мусульман края.

При несогласии одного из супругов на развод дело обычно передавалось на решение сельского схода. В Уфимском уезде и пятом стане Бирского уезда суд стариков не получил распространения, здесь дело с самого начала бракоразводного процесса вел сельский сход. Если сельское общество состояло из лиц разного вероисповедания, то обычно на сельском сходе принимали участие только язычники. Более того, в третьем стане Бирского уезда в многонациональных общинах сельские сходы собирались только однонациональные. Так, если разводящиеся – марийцы, то на сельском сходе принимали участие только язычники-марийцы, а язычники-удмурты (однообщественники) не участвовали, как и наоборот²⁵. В Мензелинском уезде решение сельского схода о разводе считалось окончательным и обжалованию не подлежало²⁶.

Ритуал расторжения брака у марийцев середины XIX в. заключался в символическом разрыве полотенца на две части. Согласно этнографическим описаниям, разводящихся супругов ставили спинами друг к другу, после чего посредник (медиатор) разрывал полотенце, которое они держали; «при этом разводящиеся должны толкнуть ногами друг друга и разойтись, не оглядываясь, в разные стороны». У удмуртов-язычников обычай был иным: медиатор разрывал полотенце без дополнительных действий супругов²⁷.

В 1880-е гг. в Уфимском уезде после решения сельского схода один из жителей давал в руки супругов концы полотенца и разрезал его ножом пополам²⁸. В Мензелинском уезде после постановления суда «посредников» обряд развода исполняло «местное духовное лицо», «разрывая на две части полотенце», одна часть которого отдавалась мужу, другая – жене. Развод записывался в метрическую книгу²⁹.

После объявления развода жена, согласно обычаю удмуртов-язычников, не могла войти в дом бывшего мужа, а ее имущество при медиаторах выбрасывалось на улицу³⁰.

Таким образом, у язычников Уфимской губернии в пореформенный период бракоразвод производился с небольшими местными отклонениями по двум сценариям: 1) если оба супруга были согласны на развод, то его рассматривал третейский суд (суд стариков); 2) если развод инициировал только один из супругов, то его рассматривал сельский сход. При имущественных спорах дело могло дойти до волостного суда и общих судебных мест.

Уфимский уездный исправник доносил, что «расторжение браков у язычников бывает очень редко, почему и определенных правил ими не выработано»³¹. Разнообразие народных обычаев, касающихся бракоразвода, отсутствие «правил» порядка расторжения браков у язычников в имперском законодательстве вызывали затруднения в повседневной деятельности местных властей. В силу этого в 1885 г. уфимский губернатор обратился в департамент духовных дел иностранных исповеданий МВД за разъяснениями. В столице слабо разбирались в особенностях языческого вероисповедания у марийцев и удмуртов губернии. По мнению департамента, ст. 90 «Законов гражданских» (вступление в брак по местным обычаям без участия гражданских властей) вполне разумно распространить и на другие семейные дела, в данном случае на бракоразводы. Так как у других язычников, в частности у буддистов (ламаистов), брачно-семейные дела решало высшее духовное лицо – лама (согласно ст. 1260 ч. 1 т. 11 «Свода законов»), то департамент склонялся к распространению этой практики и на язычников Уфимской губернии. Учитывая, что по «Положению о башкирах» от 1863 г. сельскому сходу не было предоставлено право решения бракоразводных дел, департамент посчитал, что распоряжение Оренбургского и Самарского генерал-губернатора А. П. Безака от 1864 г. «лишено достаточного законного основания». В связи с этим Министерство внутренних дел высказалось так: «дела о расторжении браков между язычниками подлежат ведению духовенства без всякого участия в разрешении оных как гражданского начальства, так и сельских сходов»³². Однако МВД не учло, что у язычников губернии духовенство как таковое практически отсутствовало³³.

Согласно источникам, и в конце XIX в. бракоразводные дела у язычников по-прежнему рассматривал суд стариков (шаригатчиков), а не представители духовенства³⁴. Брачно-семейные отношения язычников решались на основе традиционных обычаев в рамках общины. Данная ситуация в начале XX в. начала вызывать у современников определенные опасения. Так, один из корреспондентов газеты «Уфимские губернские ведомости» в 1905 г. признавался, что брачные и бракоразводные дела у язычников находятся в «хаотическом» состоянии. Он отмечал, что у язычников Уфимской губернии в семейно-брачной сфере «нет никаких руководящих данных», в отличие от мусульман, придерживающихся шариата. Типичными случаями при разводе у язычников, по мнению корреспондента с инициалами Л. Ч., были следующие: если оба согласны на развод, «супруги удаляются в другую избу, а шаригатчики, обсудив мотивы развода, приступают к разделу имущества между супругами, причем каждая сторона отстаивает свои интересы и очень часто шаригатчики доходят до такого азарта, что вступают между собой в драку, тогда сельский староста разгоняет всех» и дело об имуществе поступает на разрешение волостного суда. В случае же несогласия мужа на развод, жена уходит к «деревенскому начальнику» или сотскому, «который обязан заботиться о ее пропитании, помещает ее сегодня к одному домохозяину, завтра к другому и т. д., пока черед не дойдет опять до первого». Переход «мирской вдовы» от одного дома к другому продолжался нередко достаточно долгое время, «наконец, общество, тяготясь этой лишней обузой, выходит из терпения и начинает требовать от мужа развода, грозит возложить на него убытки по содержанию его жены и в заключение составляет приговор о разводе». Были возможны случаи неподчинения мужа решению сельского схода. Тогда жена оказывалась в еще худшем положении: спасалась бегством без средств к существованию и без детей. Дело в том, заключал корреспондент, что «право схода не санкционировано законом, а потому условий и может быть не признано». По его мнению, вновь учрежденная Государственная Дума в своей деятельности должна была обратить внимание на пробелы в законодательстве семейно-брачной сферы у марийцев и удмуртов Уфимской губернии: «необходимо изменить и упорядочить ненормальную постановку бракоразводных дел язычников»³⁵. Однако Государственная Дума вплоть до 1917 г. не внесла в данную область никаких изменений [7; 8].

Таким образом, брачные и бракоразводные дела у язычников Уфимской губернии во второй половине XIX – начале XX в. в правовом отношении оставались недостаточно регламентированными. В законодательстве бракосочетание у язычников регулировалось не специальными, а лишь общими для нескольких исповеданий статьями, а разводы – только местными подзаконными актами, нередко противоречащими общеимперским юридическим нормам. В целом семейно-брачные отношения у язычников строились согласно народным обычаям и обрядам.

 

Заключение

Семейно-брачные дела у язычников Оренбургской (затем – Уфимской) губернии слабо регулировались имперским законодательством. Вопрос контроля над данной сферой возник после того, как тептяри-язычники в 1855 г. вошли в состав Башкирского войска и стали на короткое время военным сословием. Семейная жизнь башкир и мишарей (мусульман по вероисповеданию) в кантонный период управления находилась под жестким контролем военных властей. Общие для всех правовые нормы, касающиеся возраста жениха и невесты (что потребовало введения метрических книг), распространились и на язычников. В целом и в кантонный, и в пореформенный период браки у них совершались согласно народным обычаям и традициям.

В кантонный период разрешение на развод язычникам предоставляло военное начальство, впоследствии эти компетенции перешли к сельскому сходу, что было определено не законом, а предписанием Оренбургского генерал-губернатора. На практике в 1860–1880-е гг. бракоразводные дела у язычников рассматривал либо суд стариков (если оба супруга были согласны на развод), либо сельский сход (если один из супругов был против), при спорных случаях – волостной суд и общие судебные учреждения. В середине 1880-х гг. была предпринята попытка правового урегулирования разводов у язычников, однако решение департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД о передаче рассмотрения бракоразводного процесса язычников духовенству не было удачным и не могло быть исполнено. Вплоть до 1917 г. разводы по-прежнему производились решениями суда стариков и сельского схода. Между тем право сельского схода на решение дела о разводе супругов так и не было санкционированным и являлось таким образом незаконным.

В силу редкости и спорного характера разводы у язычников (в отличие от бракосочетаний) Уфимской губернии во второй половине XIX – начале XX в. регулировались региональными подзаконными актами. Отмечалось возрастание степени вмешательства сельского схода и сельской администрации в бракоразводные дела. Процесс регламентации семейно-брачных отношений у язычников края со стороны государства, активизировавшийся в 1850-е гг., до 1917 г. не был завершен и оставался нерешенным.

Таким образом, исследование динамики законодательства в области семейно-брачных отношений у язычников края и обычно-правовой практики позволяет углубить научные знания и представления об уровне интеграции данной части финно-угорских народов в Российское государство во второй половине XIX – начале XX в., а также полнее раскрыть особенности политико-правового положения язычников Уфимской губернии в Российской империи в рассматриваемый период. Результаты исследования могут быть применены при дальнейшем изучении развития семьи и брака у финно-угорских народов страны.

 

¹ Черемшанский В.М. Описание Оренбургской губернии в хозяйственно-статистическом, этнографическом и промышленном отношениях. Уфа: Тип. Оренбургского губернского правления; 1859. С. 189–191; Казанцев И.М. Описание башкирцев. СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза»; 1866. С. 73–76; Смирнов И.Н. Черемисы: историко-этнографический очерк. Казань: Тип. Имп. ун-та; 1889. С. 121–145; Смирнов И.Н. Вотяки: историко-этнографический очерк. В: Известия Общества ареологии, истории и этнографии при Имп. Казанском ун-те. Т. 8, вып. 2. Казань: Тип. Имп. ун-та; 1890. С. 128–172; Мендиаров Г. О черемисах Уфимской губернии. Этнографическое обозрение. 1894;(3):34–53; Филоненко В. Погребальные и свадебные обряды черемис Уфимской губернии. Вестник Оренбургского учебного округа. 1912;(2):36–42; Садиков Р.Р., Хафиз К.Х. Религиозные верования и обряды удмуртов Пермской и Уфимской губерний в начале XX века (экспедиционные материалы Уно Хольмберга). Уфа: Институт этнологических исследований УНЦ РАН; 2010. С. 79–82; Свадебные обряды марийцев: сб. мат-лов. Сост. О. А. Калинина. Йошкар-Ола; 2021. С. 361–382.

² Никитина Г.А. Сельская община – бускель – в пореформенный период (1861–1900 гг.). Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН; 1993. 160 с.; Шитова С. Марийцы. В кн.: Народы Башкортостана: историко-этнографические очерки. Уфа: Гилем; 2002. С. 371.

³ Садиков Р.Р. Финно-угорские народы Республики Башкортостан (история, культура, демография). Уфа: Первая типография; 2016. 276 с.

⁴ Верт П. Православие, инославие, иноверие: очерки по истории религиозного разнообразия Российской империи. Пер. с англ. Н. Мишаковой, М. Долбилова, Е. Зуевой и авт. М.: Новое литературное обозрение; 2012. С. 20.

⁵ Тептяри – особая сословная группа, куда входили марийцы и удмурты-язычники.

⁶ В 1798–1865 гг. для башкир и мишарей в Оренбургской губернии и ряде соседних губерний существовала кантонная (военная) форма управления, было создано Башкиро-мещерякское войско, преобразованное в 1855 г. в Башкирское войско. В том же году на военное положение были переведены и тептяри.

⁷ Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. Т. XLV: Уфимская губерния. Тетрадь 2. СПб.: Тип. М. Д. Ломковского; 1904. С. 44–57.

⁸ Обзор Уфимской губернии за 1886 год. Уфа: Тип. губернского правления; 1887. С. 23; Обзор Уфимской губернии за 1914 год. Уфа: Губернская Электрическая типография; 1916. С. 8.

⁹ История Башкортостана во второй половине XIX – начале XX века. Уфа: Гилем; 2007. Т. 2. С. 41.

¹⁰ Свод законов Российской империи (в издании 1857 года). Т. X. Ч. I. Законы гражданские. СПб.: Тип. II отделения собственной его императорского величества канцелярии; 1857. С. 18.

¹¹ Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). Ф. 515. Оп. 8. Д. 1826. Л. 1–2; РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 570. Л. 1.

¹² Национальный архив Республики Башкортостан (далее – НА РБ). Ф. И-2. Оп. 1. Д. 13016. Л. 2.

¹³ Свод законов Российской империи (в издании 1857 года). Т. X. Ч. I. Законы гражданские. С. 1.

¹⁴ НА РБ. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 13016. Л. 3 об.

¹⁵ РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 570. Л. 5 об.

¹⁶ Объединенный государственный архив Оренбургской области (далее – ОГАОО). Ф. Ф-167. Оп. 1. Д. 34. Л. 3 об., 7; РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 570. Л. 5 об.; НА РБ. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 13016. Л. 2–2 об.

¹⁷ Смирнов И.Н. Черемисы: историко-этнографический очерк. С. 121–145; Смирнов И.Н. Вотяки: историко-этнографический очерк. С. 128–172.

¹⁸ НА РБ. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 13016. Л. 4 об. – 5.

¹⁹ Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. Т. XXXVIII. Отделение 1. 1863 г. Ч. 2. Ст. 39622. СПб.: Тип. II отделения собственной его императорского величества канцелярии; 1866. С. 447.

²⁰ НА РБ. Ф. И-2. Оп. 1. Д. 13016. Л. 6.

²¹ РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 642. Л. 16–16 об.

²² Там же. Ф. 821. Оп. 10. Д. 642. Л. 14–19 об.

²³ Там же. Ф. 821. Оп. 10. Д. 642. Л. 15 об. – 16.

²⁴ Асфандияров А.З. Башкирская семья в прошлом (XVIII – первая половина XIX в.). Уфа: Китап; 1997. С. 72.

²⁵ РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 642. Л. 14–14 об., 15, 18, 19.

²⁶ Там же. Ф. 821. Оп. 10. Д. 642. Л. 15.

²⁷ ОГАОО. Ф. Ф-167. Оп. 1. Д. 34. Л. 4, 7.

²⁸ РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 642. Л. 14–14 об.

²⁹ Там же. Ф. 821. Оп. 10. Д. 642. Л. 14 об. – 15.

³⁰ ОГАОО. Ф. Ф-167. Оп. 1. Д. 34. Л. 7.

³¹ РГИА. Ф. 821. Оп. 10. Д. 642. Л. 14 об.

³² Там же. Ф. 821. Оп. 10. Д. 642. Л. 5–6 об.

³³ Там же. Ф. 796. Оп. 205. Д. 570. Л. 1 об. – 2.

³⁴ Садиков Р.Р. Финно-угорские народы Республики Башкортостан (история, культура, демография). С. 256–258.

³⁵ Л.Ч. Не забудьте о язычниках. Уфимские губернские ведомости. 1905;(211):2–3.

Об авторах

Шамиль Наилевич Исянгулов

Уфимский федеральный исследовательский центр РАН

Автор, ответственный за переписку.
Email: isangul-schamil@mail.ru
ORCID iD: 0000-0001-5691-5566
SPIN-код: 4515-4143
Scopus Author ID: 57221677332

кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории, языка и литературы 

450054, Российская Федерация, г. Уфа, пр-т. Октября, д. 71

Список литературы

Дополнительные файлы