Proper Names in the Poetry of Marina Slugina

Full Text

Введение

Ономастика как раздел лингвистики включает в себя исторические, географические, этнографические, культурологические, социологические, литературоведческие компоненты, что делает ее междисциплинарной наукой, перемежающейся также со знаниями о Земле, Вселенной. Особое развитие в настоящее время получает освещение функциональности имен собственных в художественном тексте, поскольку они являются стилистической категорией, конструкторами пространственно-временных отношений, несут ярко выраженную эмоционально-экспрессивную нагрузку, способствуют формированию ассоциативно-символического фона. По утверждению исследователей, «имена и названия являются неотъемлемым элементом формы художественного произведения, одним из средств, создающих художественный образ. Онимы могут нести на себе смысловую нагрузку, иметь звуковой облик, обладать ассоциативным фоном. Удачно выбранное имя становится дополнительным средством характеристики персонажа, усиливает эмоциональное впечатление от всего произведения. Каждое собственное имя получает в тексте определенную эстетическую нагрузку, цель которой – представить фигуру героя более наглядно. Большую роль играют имена собственные, с помощью которых автору удается не только подчеркнуть характерную черту героя, но и придать особый колорит изображаемой реальности» [1, с. 182–183].

Ономастические элементы в поэзии, безусловно, подчиняются общим законам эстетики, при этом исследователи говорят о характерной для поэзии «обобщенно-символической номинации». Поэтическое творчество представляет абсолютную свободу употребления и способов преобразования имен собственных посредством ассоциативных сближений, сопоставлений, что приводит к смысловой многозначности художественного контекста. Одной из ярких функциональных особенностей ономастической лексики в поэзии является метафоризация текста, использование прецедентных имен, которые являются культурными знаками, формируют широкое ассоциативное поле. В стихотворном тексте, помимо семантической емкости имени собственного, большое внимание уделяется также его звуковой организации.

Изучение ономастикона произведений отдельного писателя способствует раскрытию его индивидуально-творческой концепции, поскольку литературные имена отражают знания художника о мире, природе человека, исторических, географических, астрономических и других реалиях, позволяют воссоздать его мирореальность. С другой стороны, авторское мировидение, жанровая и тематическая специфика произведения обуславливают конструирование ономастического пространства, в котором онимы получают различную эстетическую нагрузку – становятся основой концептосферы произведения, его ключевой идеей, «духовным центром», способствуют отражению географических реалий, особенностей национальной действительности, менталитета.

В произведениях разных авторов наблюдается определенная концентрированность онимов. Объем их использования обусловлен авторскими стилистическими приоритетами, жанром и темой произведения, его структурно-содержательными особенностями. Масштабность, активность и функциональность ономастической лексики наблюдается в структуре поэтических текстов эрзянского поэта М. Слугиной. Стилистически-эмоциональный модус ее произведений достигается разными видами онимов – доминирующих и периферийных, а также микротопонимами, реализующими национально-географический компонент, семантическая многогранность которых вызывает необходимость их скрупулезного изучения, что не только позволит раскрыть индивидуально-авторскую концепцию мира, но и расширит представления о мордовском литературном дискурсе начала ХХI столетия, актуализирует проблемы поэтической ономастики в национальном языкознании.

Обзор литературы

В отечественной науке литературная ономастика как самостоятельная дисциплина формируется в середине ХХ столетия. Вопросы поэтической ономастики в разных аспектах рассмотрены в работах Н. В. Васильевой [2], В. М. Калинкина [3], Ю. А. Карпенко [4], Г. Ф. Ковалева [5], Т. Н. Кондратьевой [6], В. Н. Михайлова [7], В. А. Никонова [8], О. И. Фоняковой [9] и других ученых. Изучению функций и семантики имени собственного в литературном произведении посвящены диссертационные работы современных исследователей¹, которые признают его эмоциональные возможности и конструктивную роль в раскрытии индивидуально-творческой концепции автора, отражении фрагментов частного ономастического пространства в общей картине мира, текстопостроении, моделировании его стилистической и эмоциональной содержательности. По утверждению исследователей, «являясь микроэлементами текстового пространства, имена собственные организуют целостное отражение действительности, свойственное определенному времени в творчестве конкретного автора»².

Актуальность предпринятого нами исследования состоит не только в том, что ономастическое пространство поэзии М. Слугиной до настоящего времени не являлось предметом специального исследования, но и в том, что в финно-угроведении крайне мало работ по поэтической ономастике. Изучению функциональной семантики онимов в художественном дискурсе посвящено небольшое количество статей [10–14]. Мордовская женская поэзия последних десятилетий до настоящего времени не становилась объектом исследования в аспекте литературной ономастики.

Материалы и методы

Материалом исследования явились наиболее репрезентативные в аспекте заявленной проблемы произведения М. Слугиной из поэтического сборника «Тюст» («Оттенки»). Книгу составили тексты разных жанров – лирические и сатирические стихотворения, послания, басни, сказки, что свидетельствует о широте и оригинальности авторского мировидения, комическом, порой критическом восприятии реалий современной действительности. Научная оценка произведений автора основывается на том, что онимистическая лексика у поэта – это эстетический способ отражения индивидуально-творческой концепции, обуславливающей идейно-тематический, мотивно-образный кластеры текста, средство воссоздания основанной на общечеловеческом и национальном опыте картины мира. В 55 произведениях сборника мы обнаружили онимы разных категорий, они представлены в заглавиях 20 стихотворений.

Методологической основой при подготовке статьи стали теоретические положения литературной ономастики, в ней используется традиционная ономастическая терминология. В работе использованы традиционные методы лингвистического исследования: описательный, функционально-семантический, сравнительно-исторический, а также современные подходы к изучению художественного текста – интерпретационный, гендерный.

Результаты исследования
и их обсуждение

В процессе эстетического освоения действительности каждый поэт выбирает такие художественные приемы, средства, технологии, которые позволяют ему эмоционально, экспрессивно раскрыть творческий замысел, воссоздать индивидуальную мирореальность, передать уникальность авторского мироощущения. В поэтическом мире М. Слугиной функционально значимой структурно-семантической единицей становится ономастическая лексика. Ядро ономастического пространства ее текстов составляют антропонимы (имена, фамилии, прозвища), топонимы (ойконимы, хоронимы, гидронимы), определенную структурообразующую, эмоционально-стилистическую, информационную нагрузку получают периферийные мифонимы, зоонимы, урбанонимы, дринонимы, теонимы, гемеронимы, хрононимы, геортонимы, космонимы, религиозно-культовые топонимы. Посредством микротопонимов (Солалейка, Боризвеле, Кобай веле, Кенде, Улопе, Верепе, Вирьалкс, Солаведь, Жилинэнь вирь и др.) и микрогидронима (Явлейка), известных лишь на региональном уровне, создается образ малой родины, раскрывается эмоциональное, трепетное авторское отношение к родному краю.

Выдающийся православный мыслитель П. А. Флоренский не только указывает на необходимость использования имени в структуре художественного текста, но и считает его первичным по отношению к самому образу, который интерпретируется «промежуточным» звеном «самораскрытия имени» – «именем в развернутом виде». В философской концепции ученого имя как «тончайшая плоть» в литературном творчестве воспринимается «категорией познания личности»: «…Только имя предельно прилегает к сущности в качестве ее первообнаружения или первоявления, и потому оно преимущественно именует сущность в полноте ее энергий» [15, с. 16].

Современные исследователи говорят о важности и «принципиальной неслучайности» имени в художественном произведении: «Имя обеспечивает восприятие персонажа как единой личности, концентрирует в себе всю информацию, которая сообщается о персонаже и формирует его образ, актуализируя свой семантический потенциал»³. Оно становится не только характеризующей, но и аксиологической категорией – отражает в себе нравственно-этические основы, ценностные приоритеты автора и общества в целом. Такие функции антропонимов наблюдаются в произведениях М. Слугиной, в которых мы обнаружили разные модели имянаречения: краткая форма имени (Матя, Клава), парные имена (Настат-Колят, Петят-Полят, Пашат-Дашат), имя + фамилия (Миша Боров), уменьшительно-ласкательная форма имени (Ванятка), краткая форма имени + отчество (Марь Сергеевна), имена исторических личностей (Тюштя, Пургаз), мифологических персонажей (Инешкипаз, Масторава), фамилии известных людей (Пушкин, Путин, Ленин, Роналдо, Джоли, Питт, Кадышева, Панишева, Князькова), творческие псевдонимы (Бакич Видяй, Мельседей, Август-Эллат), уличные фамилии (Кандрань Варка, Прокань Ким), прозвища (Тумо Петя), имена мультипликационных героев (Фиксик, Лунтик, Автобот, Томас, Маша и Медведь).

В стихотворении «Паро мирде» («Хороший муж») для номинации героини используется краткая форма имени Матрена – Матя. Очевидно, автор осознанно выбирает такую модель имянаречения. Отказ от «монументальной формы имени» (П. А.  Флоренский) следует интерпретировать как символ измельчания в личности, а посредством нее ‒ в обществе в целом нравственных основ. Антропоним Матя наделяется эмоционально-оценочной функцией, получает негативно-ироничную коннотацию – автор неодобрительно относится к хвастливой «домохозяйке», проводящей время за обсуждением семей своих соседей. Женщина знает, кто из них «собакой ругается» («кискакс севныть»), «ежедневно дерется» («чинь-чоп тюрить»), «пьет» («сими»), «с ума сходит» («сырни»), «ходит налево» («кершев яки»)⁴, однако не способна реалистично оценить свое положение «любимой жены», муж которой приезжает из Москвы два раза в год. Посредством образа Мати автор актуализирует не только семейно-бытовые вопросы, но и проблемы онтологического содержания о самореализации личности, предназначенности женщины быть матерью, деформации в современном социуме общечеловеческих ценностей, традиционных моральных принципов.

В стихотворении «Чиявтызе» («Выдала замуж») двучленная модель именования героини ‒ краткая форма имени + отчество (Марь Сергеевна) ‒ несет уничижительную эмоционально-семантическую нагрузку. Имя становится приемом сатирического осмеяния персонажа. Негативные эмоции вызывает банковская служащая Марь Сергеевна, которая безответственно относится к судьбам окружающих, берет на себя право устроить личную жизнь скромной уборщицы Клавы, используя для этого самый доступный путь – поиск мужчины на сайте знакомств. Изменение фотографии Клавы в «Фотошопе», ее представление «директором банка» не приводят к ожидаемому результату. Финальное фиаско истории позволяет автору имплицировать глубокую мысль о сложности человеческих взаимоотношений.

Образы древних эрзянских князей Тюшти и Пургаза реанимированы в стихотворении «Шкань сюлмавкст» («Связи времен»), в котором антропонимы кроме структурирующей архитектонику текста функции получают информационно-познавательную нагрузку – раскрывают исторический контекст от мифологических картин создания земли Великой Птицей (Иненармунь) до «кровопролитных сражений» во времена Тюшти, защиты родной земли от ханских набегов князем Пургазом. Актуализация поэтом имен этих личностей обусловлена их знаковостью в исторической судьбе эрзянского народа.  Особое авторское уважение и почитание передается лексемой «леля» («дядя», «старший брат») – Пургаз леля. Использование онима в данном произведении концентрирует интенции автора относительно истории народа, памяти о великих людях и эпохах.

Большой сегмент антропонимического сектора онимической системы языка составляют уличные фамилии, которые, по утверждению исследователей, «содержат индивидуальную или групповую оценку особенностей личности, несут информацию о культурно-национальной идентичности жителей и культурных переменах, происходящих в деревне» [16, с. 210]. Последняя функция четко прослеживается в стихотворении М. Слугиной «Емазь кудолемть» («Исчезнувшие уличные фамилии»). Поэт перечисляет множество уличных фамилий: Малянь Катя, Андрань, Полякаень, Шаргаень, Хомань, Егань, Палагань, Пятукш Санянь, Зотань, Ленькень, Тюмань, Самкаень, Серьгань, Кирянь, Гуреень, Каймак Нинань, Федяень, Егай Таянь. В основе большинства фамилий – имя конкретного родоначальника (Полякаень, Егань, Палагань, Серьгань, Федяень), базой для других послужили прозвища, указывающие на физические особенности или черты характера носителей (Шаргаень, Деляень, Каймак Нинань, Малянь Катянь, Пятукш Санянь). В тексте они используются для раскрытия масштабов национально-общественной ситуации, манифестируемой в первой строфе в назывной форме «Каштмолема. Сэтьмечи. Чаво кудот. Ськамочи»⁵ («Молчание. Тишина. Пустые дома. Одиночество»). Ретроспективные картины минувших десятилетий (жизнь кипит в селе, в семьях по десять детей, они гурьбой идут в школу) усугубляют контраст с настоящим («эрямонтень прок сась пе» / «жизни словно конец пришел»). Драматизм ситуации побуждает автора использовать элементы молитвы, что усиливает критический пафос текста, передает экзистенциальную сущность бытия: «Вай, авакай, велинем, / Чаво кудонь ванстынем! / …Вай, кудынеть-тиринеть, / Эйстэнк якшамо чить-веть»⁶ («Ой, маменька, село мое, / Хранительница опустевших домов! / …Ой, домики-родненькие, / От вас холод днем и ночью»). Фольклорная стилизация молитвы, эсхатологические мотивы свидетельствуют о приверженности автора народно-поэтической традиции, рецепции им элементов мифологической картины мира.  

Поэтические топонимы – это «важный, незаменимый компонент стиля произведения. Помимо того, что они являются средствами номинации индивидуальных географических объектов, они обладают возможностью создания точной локальной ориентации событий, о которых идет речь в произведении, и отражения эмоционально-эстетического отношения героев произведения к этим местам, …связаны с эмоциональной оценкой писателя, с его мировоззрением» [17, с. 263]. В поэтическом языке М. Слугиной топонимическая лексика занимает значительное место. В ее произведениях мы обнаружили большое количество ойконимов (Москва, Лондон, Токио, Пекин, Саранск, Кобале / Кабаево, Боризвеле / Борисово, Кенде, Улопе, Верепе, Вирьалкс), хоронимов (Россия, Перу, Дания, Колумбия, Япония, Иран, Португалия, Панама, Тунис), гидронимов (Рав / Волга, Сура, Явлейка). Микроойконимы выносятся в заглавие произведения, таким образом становятся концептуально значимой единицей, к примеру, в стихотворениях «Боризвеле» («Борисово»), «Солалейка», «Кобай велем – Пазонь эле» («Мое село Кабаево – Божий край») и др. Очевидно, что эти объекты не случайно попадают в поле зрения поэта и вызывают у него потребность словом выразить эмоции: они либо являются частью его биографии, либо оказали на него впечатление. В стихотворении «Борисово» село наделяется положительной коннотацией, воспринимается лирической героиней местом гармонии, умиротворения, что манифестируется метафорой «утопает в садах» («копачазь садсо»)⁷. Однако автор не ограничивается лишь созерцанием идиллической картины, уже со следующей строки текст начинает обрастать деталями, образами, которые придают произведению драматический подтекст. Украшением села является «белая церковь», в авторском сознании вызывающая ассоциации с «лебедем, вытянувшим в небо черный клюв» («ашо церьковась локсейне ладсо / Менельс венстизе раужо неренть»⁸). Птица стремится взлететь в небо, «утонуть в бесконечности» («певтемечинтень ваямо»), однако «скована железным забором» («кшнинь пирявксось рунгонзо кершизе»), ее врагами становятся «злой ветер» («злыдарди вармась»), «застлавшая дорогу крапива» («палакс каштазсо кинзэ ацызе»). В финальной строфе образ церкви трансформируется в образ «окутанной грехами души» («пежетень канстнэсэ оймесь»), которая может «обрести покой на небе» («менеленть ежосо ойми»). Метафора наполняет произведение глубоким онтологическим смыслом о физическом и духовном началах, греховности человеческой природы, стремлении к очищению. Заявленный в названии стихотворения ойконим способствует воссозданию хронотопа текста (в сознании реципиента возникает картина сельской местности, окруженной железным забором белой церкви в центре села), позволяет экспрессивно передать авторские интенции о вечных понятиях.

Синтез лирического и драматического прослеживается в стихотворении «Солалейка», в котором реализуется актуальная проблема вымирания деревни. Посредством пространственного хронотопа автор констатирует безрадостные реалии современности: «Ардат-ардат – / Ве веле арась килангсо»⁹ («Едешь-едешь – / Ни одного села по пути»), которые на мгновение сменяются сказочной картиной: маленькое село Солалейку охраняют «горы-богатыри», в ногах у которых простираются густые леса, «стройные ивы склоняются к воде цвета неба» («чова рунго кальтне комасть / Менель тюсонь веденть малав»¹⁰). Описания самого села переданы в драматичных тонах: многие из деревянных домов практически разрушились («ламонь латост каладыцят»), приникли к земле, затерялись в зарослях деревьев, опустели, жителей в деревне осталось мало. Автор имплицирует объективные факты, негативные обстоятельства разорения села, поэтому в стихотворении доминирует интенция разочарования, грусти. Ойконим Солалейка наделяется обобщающим смыслом, становится символическим знаком вымирания и опустошения российской деревни.   

Название стихотворения «Мое село Кабаево – Божий край» имеет открытую оценочную семантику. Ойконим Кабаево в поэзии М. Слугиной вполне ожидаем, поскольку образ малой родины, рефлексия современных реалий бытования села, импликация боли, тоски по родному краю являются доминирующим мотивно-образным в ней кластером. Село воспринимается героиней как «земля благословенная» («модаськак тесэ баславазь»), богатый край («стакат умарде пирензэ, / А лововить эмежензэ»), родина многих известных людей («тесэ чачозь ине ломанть»), место силы («вийде ойменек пештеви»)¹¹. Однако образ родного села рождает в ее сознании и негативные эмоции, сердце сжимается оттого, что «пустеет село очень быстро» («чами велем пек бойкасто»). Поэт проводит мысль об экзистенциальной сути этого явления, нет возможности остановить его, поскольку урбанизация оторвала людей от своей земли, они приезжают в деревню лишь «отдохнуть от города» («ошонть эйстэ лекстямо»). Ойконим Кабаево в тексте данного стихотворения несет эстетическую, а также информационно-коммуникативную функцию: дает сведения о региональном объекте, побуждает читателя к рефлексии образа малой родины.

В стихотворении «Эрзиямо» («“Пре­вращениеˮ в эрзя») репрезентованные в форме градации названия многочисленных городов (Лондон, Токио, Пекин, Дели, Мехико, Москва, Рим, Канберра, Брюссель, Анкара, Алжир, Тунис) выполняют эстетическую функцию – создают сатирическую гиперболу, посредством которой обличается нивелирование национального самосознания, осуждается отказ от эрзянского языка. Обрисовывается утопическая картина: в расположенных на разных континентах городах люди разговаривают на эрзянском языке, они приветствуют героиню, общаются с ней на эрзянском. Среди перечисленных городов нет лишь Саранска, метаморфоза происходит и с самой героиней: «Вернулась в Саранск – / По-русски заговорила» («Саранскоев пачкодинь – / Рузокс кортамо карминь»¹²). Языковая идиллия – это сон героини, однако в этом ирреальном фрагменте четко отражаются негативные национально-культурные реалии современности – в Саранске практически не слышно эрзянской речи, от языка отказываются даже его носители. Героиню это боспокоит, она искренне желает, чтобы эрзян настигла такая «пандемия», переболев которой, они превратились бы в настоящих эрзян, знающих родной язык («Эрьва эрзясь эрзияволь, / Истямо кезов эряволь»¹³).

В контексте изучения проблемы эстетики языковых единиц современные исследователи выявили, что гидроним Волга «входит в состав наиболее часто употребляемых в поэтическом дискурсе» [18, с. 116], поэтому использование этой лексемы в произведениях М. Слугиной вполне ожидаемо. Следует отметить, что она обращается к эрзянскому варианту названия реки Рав, который тем не менее соотносится с понятием «большая Родина», символизирует Россию-матушку. Гидронимы у поэта передают положительные коннотации, они связаны с воспеванием богатства, красоты страны, одновременно вызывают философские рассуждения о вневременном – добре и зле, эмоциональности человеческой природы. В стихотворении «Равжо парсеекс вень Равось…» («Черным шелком ночной Рав…») метафорическое описание ночной реки трансформируется в образ «сказочной страны», где «не потухает мягкий свет звезд», «не ощущается тяжесть переживаний» («А лепами чевте валдось! / А маряви ризксэнь сталмось»¹⁴). Колористическая характеристика объекта создается посредством цветообозначений: «равжо парсей» / «черный шелк», «ковонь валдо» / «лунный свет»¹⁵, создающих впечатление мистического пространства.

Символизация Волги как животворящей силы («оймесэредькс матры») представлена в стихотворении «Рав леесь келейде келей…» («Река Волга широка…»). При создании зрительной характеристики реки используется языковая объективация ее огромных размеров, силы, мощи, уникальности, красоты, что обеспечивается за счет использования прилагательных («келейде келей», «домка ды кувака»), глагольных лексем («тарадсост ахолить», «налкси ведесь», «толкунт палсить», «варминесь седясь», «морось салси»¹⁶).

Микрогидроним Явлейка («Кобалень леесь» ‒ «Река у Кабаева») наделяются информационно-стилистической нагрузкой: дает сведения о региональном географическом объекте, имеет ключевое значение для передачи интенций автора – умиротворенного созерцания гармонии в природном мире («Кувалт венстевезь Явлейка леесь. / Велькссэнзэ нурьги пиже килеесь, / Лия енганзо – сэтьме селеесь. / Эрексиянь ванькс сонзэ ведезэ. / Уи эйсэнзэ менелень ковось»¹⁷ («Растянулась река Явлейка. / Над ней склонилась зеленая береза, / С другой стороны – тихий вяз. / Как ртуть чиста ее вода. / Плывет по ней луна»). Образное использование гидронима в сочетании с названием жидкого металла, ртути, обусловлено, на наш взгляд, сходством зрительных ощущений: в ночное время, при лунном свете, поверхность реки кажется серебристого цвета, приобретает своеобразный металлический блеск. Традиционное сочетание гидронимов Волга, Сура с микрогидронимом Явлейка получает символическую нагрузку: ассоциирующийся с речушкой образ малой родины перерастает в образ огромной, богатой реками, морями России. Явлейка впадает в Суру («Сура патянтень кандсы ведензэ» / «К старшей сестре Суре несет свои воды»), с водами которой «входит в Волгу» («Равонтень совить»), они «спокойно направляются к морю» («састыне иневедьс сыргить»)¹⁸.

По утверждению исследователей, мифонимы в поэтическом дискурсе являются «теми устойчивыми языковыми знаками, которые несут огромный объем историко-культурной информации и обладают богатым ассоциативным потенциалом, аккумулируя специфику мировоззрения писателя, они способствуют моделированию текстового пространства» [19, с. 136]. В произведениях М. Слугиной мы выявили несколько групп мифонимов: мифотеонимы Масторава, Верепаз, Инешкипаз, мифоорнитоним Иненармунь (Великая Птица), мифозооним Покш Гуй (Большой Змей), мифоастионим Содом. Они наделяются как положительным, так и отрицательным коннотативным фоном. Так, мифотеоним Масторава в стихотворении «Тюст» («Оттенки») несет явно положительную коннотацию, наделяется оригинальной символической семантикой, способствует авторской реализации образа детства как беззаботной счастливой поры, «где нет никаких высоких преград» («косо арасть меньгак сэрей пирявкст»¹⁹). Актуализируя отрицательную эмоционально-оценочную нагрузку мифонима Содом, автор имплицирует свое восприятие современного «жестокого», «зловонного» города, поглощающего гармоничный мир природы. М. Слугина чаще использует заимствованные, общеизвестные мифонимы, однако создает и индивидуально-авторские. К ним относятся мифоантропоним Наболго Кечай (сказка «Наболго Кечай и Большой Змей»), образованные от апеллятива мифоперсонимы Коцькерьган, Колган, Цюлан, Каштом, Тенсть, Ведь, Пенчть-Вакант (сказка «Кие Цюлансо азорось?» ‒ «Кто в Чулане хозяин?»), Ташто Кем, Од Кем (басня «Ташто ды Од Кемть» ‒ «Старый и Новый Валенки»), Тиринь Кель (юмореска «Мезе машты Эрзянь Келесь?» ‒ «Что умеет эрзянский язык?»), в структуре текстов актуализирующие проблемы сохранения национальных языков, вопросы взаимоотношений между поколениями, нравственного потенциала человека, этических норм и принципов, получающих аксиологическую нагрузку. Мифонимы Менель Тетя (от слова «менелень» – «небесный»), Масторкирдий (от словосочетания «масторонь кирдиця» – «держащий землю») образованы по модели «прилагательное + существительное» и «причастие + существительное». Оба компонента мифономов восходят к апеллятивам, на процесс номинации образования онимов влияет ассоциативное поле лексемы «Паз». К примеру: «Нолдык монь пежетем, Масторкирдий! / Зярс максовить монень Пазонь читне, / Седейшкава евтан Теть сюкпрянть!»²⁰ («Отпусти мои грехи, Земли Держатель! / Сколько отпущено мне Божьих дней, / От души говорю Тебе спасибо!»). В лирических тестах М. Слугиной часто используется прием онимизации апеллятивов. Лексико-семантическим способом образованы онимы Вечкема / Любовь («Ули мелем а улемс…» ‒ «Есть желание не быть…»), «П. Михайловнень» («П. Михайлову»), Кемема / Вера («Кемема»), которые относятся к контекстуальным мифонимам, не являются порождением творческого таланта поэта, однако играют такую важную роль в идейной ткани текстов, что пишутся с заглавной буквы.

По утверждению исследователей, «процессы перехода апеллятивной лексики в ономастическую и ономастической в апеллятивную беспрерывны. Одно и то же слово и сочетание слов может быть и именем собственным, и апеллятивом» [20, с. 38]. Данный процесс можно наблюдать на примере сказок М. Слугиной «Овтонь форум» («Медвежий форум»), «Кто в Чулане хозяин?», басни «Старый и Новый Валенки», в которых отапеллятивные онимы становятся концептуальными, текстообразующими компонентами, отражают методику авторского имянаречения, специфику идиостиля поэта. В сказке «Медвежий форум» зоонимы Овто (Медведь), Нумол (Заяц), Ривезь (Лиса), Верьгиз (Волк) созданы посредством семантической онимизации апеллятивов. Антропоморфизированные персонажи-звери помещаются в социальный контекст, наделяются человеческими характеристиками, определенными ролями. С помощью них автор имплицирует проблемы деэтнизирующей действительности – нивелирование национальной культуры, формальный подход к вопросу о сохранении родных языков. Комизм ситуации заключается в том, что в лесном, на первый взгляд, демократическом обществе все подчиняются авторитарному «демократу» Медведю, живут по «написанным на медвежьем языке законам» («эрий лувтне сермадозь овтонь кельсэ»²¹). Чтобы продемонстрировать свою толерантность, он организовывает «Вселесной день зверей», на котором предлагает обсудить вопрос о родных языках. Истинное положение дел в лесном обществе раскрывается посредством поведения Зайца, который из-за страха перед Волком и Лисой отказывается говорить на родном языке.             

В произведениях М. Слугиной редко встречаются урбанонимы (стадион «Мордовия Арена», магазины «Эльдорадо», «Сателлит»), дринонимы (Солаведь, Жилинэнь вирь / лес Жилина), религиозно-культовые топонимы (Ханаан), теонимы (Христос), гемеронимы («Эрзянь правда»), хрононимы (Од ие / Новый год, Тундо / Весна, Кизэ / Лето), космонимы (Каргонь Ки / Млечный Путь), геортонимы (Ине чи / Пасха), однако в структуре текстов они становятся концептуальной единицей, средоточием идейно-образного ядра. К примеру, в стихотворении «Адя, ялгай, Солаведев» («Пойдем, подруга, в Солаведь») вынесенный в заглавие дриноним, находящийся в сильной позиции, становится концептуальной, текстообразующей, информативно-стилистической единицей. Читатель узнает, что Солаведь – это местное название леса у села Кабаево. Текстовое описание леса моделируется посредством метафор, олицетворений, сравнений, эпитетов, передающих зрительные, звуковые, обонятельные, осязательные ассоциации. Звуковое пространство леса воссоздается в гиперболизированной форме: «Кунсолок нармунень вайгельть – / Истят а марят оркестрат, / Весе музыканть сынь айгить, / Емить вакссост покш маэстрат»²² («Послушай голоса птиц – / Таких не услышишь оркестров, / Они заглушают всю музыку, / Не сравнить с большими маэстро»). Восприятие героиней леса как сакральной среды, источника жизни соотносится с мифологическими представлениями эрзян: «Виресь – шумбрачи певтеме! / Виресь – свал лембе кудонок. / Мезе эрзятне виртеме? / Вирь! Тон ванстык эрямонок»²³ («Лес – здоровье бесконечное! / Лес – всегда теплый наш дом. / Что эрзяне без леса? / Лес! Сохрани наши жизни!»).

В двух произведениях М. Слугиной упоминается построенный к Чемпионату Мира по футболу 2018 г. стадион «Мордовия Арена», причем в текстах он получает антиномичную семантику. В стихотворении «Афиша» урбаноним «Мордовия Арена», хоронимы Перу – Дания, Колумбия – Япония, Иран – Португалия, Панама и Тунис позволяют передать масштаб спортивного мероприятия, перечислить проведенные на стадионе футбольные матчи, передать ожидания болельщиков. В стихотворении «Чаво вакан» («Пустая миска») стадион наделяется отрицательной коннотацией, что передается лексемами с негативной семантикой: «ожо-якстере варя» («желто-красная дыра»), «ажияшка вакан» («миска с оглоблю»)²⁴. Неодобрение в отношении спортивного сооружения обусловлено неопределенностью вопроса о его обслуживании, на что может потребоваться немало материальных средств. Автор искренне переживает, чтобы эти затраты не легли на плечи жителей республики и не отразились на их финансовом благополучии.

Заключение

Высказанные в работе рассуждения подводят к заключению: в поэзии М. Слугиной онимы являются важным компонентом, раскрывающим индивидуально-творческую концепцию автора, его мироощущение, позволяющим репрезентировать яркий образ современности, отразить колорит национальной действительности. Как элементы поэтики текста онимические единицы полифункциональны, они выполняют текстообразующую, концептуальную, стилистическую (информационно-стилистическую, эмоционально-стилистическую), оценочную, символическую нагрузку, наделяются разнообразными коннотациями.

Ядро поэтического ономастикона М. Слугиной составляют антропонимы (имена, фамилии, прозвища), топонимы (ойконимы, хоронимы, гидронимы). К периферийным следует отнести мифонимы, зоонимы, урбанонимы, теонимы, дринонимы, гемеронимы, хрононимы, геортонимы, космонимы, религиозно-культовые топонимы. Выбор того или иного онима обусловлен творческим замыслом произведения, эстетическими целями, содержательно-эмоциональным смыслом текста.

Ономастическая система поэзии М. Слугиной расширяет представления об особенностях творчества поэта, выбираемых им методиках моделирования поэтических образов, способах отражения общечеловеческого опыта и национальной действительности.

Перспективы дальнейшего исследования проблемы видятся нам в изучении особенностей ассимиляции художественного дискурса и функциональной семантики омонимических единиц в творчестве других национальных писателей.

¹ Бунеева Е. В. Ономастическое пространство поэм С. А. Есенина : дис. … канд. филол. наук. Воронеж, 2011. 163 с.; Виноградова Н. В. Имя персонажа в художественном тексте: функционально-семантическая типология : дис. … канд. филол. наук. Тверь, 2001. 213 с.; Иванова О. В. Имена собственные в лирике поэтов Смоленской поэтической школы : дис. … канд. филол. наук. Смоленск, 2009. 287 с.; Курс К. Ю. Имена собственные в поэзии М. В. Исаковского: структурно-семантический и функциональный анализ : дис. … канд. филол. наук. Смоленск, 2013. 217 с.; Никитина Н. В. Ономастическое пространство поэзии А. Т. Твардовского : дис. … канд. филол. наук. Смоленск, 2006. 226 с.; Сивцова А. А. Имена собственные в лирике Н. И. Рыленкова : дис. … канд. филол. наук. Смоленск, 2008. 230 с.; Супрун В. И. Ономастическое поле русского языка и его художественно-эстетический потенциал : дис. … д-ра филол. наук в форме науч. докл. Волгоград, 2000. 78 с.

² Иванова О. В. Имена собственные в лирике поэтов Смоленской поэтической школы : дис. … канд. филол. наук. Смоленск, 2009. С. 164.

³ Виноградова Н. В. Имя персонажа в художественном тексте: функционально-семантическая типология : дис. … канд. филол. наук. Тверь, 2001. С. 108.

⁴ Слугина М. Тюст (Оттенки). Саранск, 2021. С. 100. Перевод здесь и далее подстрочный. Наш. – С. Ш.

⁵ Слугина М. Тюст. С. 26.

⁶ Там же. С. 27.

⁷ Слугина М. Тюст. С. 14.

⁸ Там же. С. 14.

⁹ Там же. С. 15.

¹⁰ Там же. С. 15.

¹¹ Там же. С. 20.

¹² Слугина М. Тюст. С. 123.

¹³ Там же. С. 123.

¹⁴ Там же. С. 45.

¹⁵ Там же. С. 44.

¹⁶ Там же. С. 44.

¹⁷ Там же. С. 29.

¹⁸ Слугина М. Тюст. С. 29.

¹⁹ Там же. С. 24.

²⁰ Там же. С. 7.

²¹ Слугина М. Тюст. С. 130.

²² Там же. С. 28.

²³ Там же. С. 28.

²⁴ Там же. С. 139.

About the authors

Svetlana V. Sheyanova

Author for correspondence.
Email: sheyanovas@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-6504-3410

Dr.Sci. (Philol.), Professor, Department of Finno-Ugric Philology

References