N.N. Ogloblin's views on the situation in Russia after the 1905 Revolution

Full Text

Николай Николаевич Оглоблин (1852 – после 1919) – известный историк, архивист, литератор, очень много сделавший для истории и географии. Его жизни и творчеству посвящены многие работы [1–3 и др.].

Цель данной статьи – на основе публикаций Н.Н. Оглоблина в послереволюционные (1905) годы разобраться в его восприятии ситуации в России.

В начале ХХ в. Н.Н. Оглоблин совершает многочисленные поездки по рекам Волге, Каме, Белой и их притокам. Предельными пунктами были Рыбинск на средней Волге и Чердынь в предгорьях Урала. Пытливый ум исследователя, встреча со многими попутчиками разных социальных групп позволили автору сформировать представление о «текущем моменте» и выступить с рядом статей, в которых Николай Николаевич высказывает свое мнение о ситуации в обществе, возникшей после революции 1905 г. на Европейском Севере.

В 1909 г. выходит статья «Затишье» [4], в первом разделе которой «Крах революции» Н.Н. Оглоблин пишет: «Самое выдающееся явление описываемого момента нашей жизни – полное охлаждение российского обывателя к вопросам внутренней политики» [4, с. 1063]. Автор отмечает, что людей разных сословий волнуют вопросы повседневной жизни, и вместе с тем они возмущаются непомерным аппетитам чиновников и депутатов: «Особенно возмущает всех, что дума, проработавшая кое-как без году неделю, дала себе отдыхать на 3.5 месяца <…> Еще более возмущали всех те жирные генеральские оклады, какие дума установила для членов президиума и постоянных комиссий, ровно как и решение ее дать "жалование" всем членам думы и также в крупном размере. Мужики только ахали, узнавая о разыгравшихся аппетитах "выборных" людей» [4, с. 1064]. Мысли народа о прошедшей в 1905–1906 гг. революции автор приводит в записанных монологах встречных попутчиков. Эти рассуждения очень похожи на современные – они вечны. Народ от революции не получил ничего хорошего, только рост цен, сокращение рабочих мест и производства. Приведем следующий диалог двух пассажиров:

« – Вы правы, – заметил собеседник. – Никакой высокой идеи революционеры не принесли народу… Они поманили его на удочку материальных благ, да и к тем-то не могли указать других путей, кроме грабежа, насилия и неправды… А такие идеи не живучи.

– И потом… – продолжал волгарь, – какой деспотизм они обнаружили! Борются якобы во имя свободы, а сами не выносят ни малейшей свободы убеждения … Кто "инако мыслит" – это враг, которого надо всячески истреблять… только они "правоверные", должны жить, а всем остальным – смерть!

– Да, добейся они власти, мы увидели бы такие проявления самого варварского деспотизма, которые перещеголяли бы и варварство "великой революции"…» [4, c. 1073]. Если учесть, что очерк написан в 1909 г., то как-то страшно от такого пророчества.

Вторая часть статьи «Левые и правые» написана эмоционально, но порой очень субъективно. Автор показывает свое пренебреженье к «классовым» чуждым элементам. Достаточно примитивно звучат слова: «Нашу революцию "делали", главным образом, три элемента: неучащаяся "учащаяся" молодежь, фабричные рабочие и босяки» [там же]. Конечно, все было не так просто, и спектр участников революции был значительно шире. И вторая часть заканчивается тревожно: «Развитые крестьяне прямо говорят:

– Пусть чиновники не мешают… Мы сами управимся со своими делами… Надоела нам их опека…

Видимо гг. бюрократы ничему не научились, словно проспали революцию… Этот печальный факт всего более заставляет опасаться, что наступившее после смуты затишье вряд ли обозначает наступление окончательного упокоения страны… Не все тучи еще рассеялись, и грозы возможны» [4, с. 1081].

Третья часть статьи «О хлебе едином…» посвящена отношению к земле крестьян. Сущность отношения крестьянства к революции выражена следующим абзацем: «Каково настроение главной основы русской жизни – крестьянской массы? О чем она сейчас думает, хлопочет, чем жива? Что она отвернулась от революции мы уже знаем. Но во что же теперь верят, гг. мужички и чего ждут для себя.

Кто о чем, а они все о том же… Как революция заинтересовала мужиков обещанием материальных благ, так и теперь они не идут дальше этой "платформы". Наращивание собственных "животов" (в смысле всякого имущества, начиная с земельного) – единственная задача их жизни… Естественно это стремление у бедноты, но оно становится противным, когда им заражены и состоятельные мужики. А таковых большинство в промышленном Приволжье и Прикамье» [там же].

Четвертая часть «Старые настроения» посвящена примерам, которые доказывают неизменность привычек и образа мышления русского народа. Приведем вновь слова Н.Н. Оглоблина, поскольку он сам подытожил свои наблюдения: «Итак, революция не вытравила в народе его религиозности… И ежели покопаться основательно в народной душе, то, вероятно, и другие устои народной жизни окажутся в сущности не поколебленными. Революция набросила на них как бы пелену, на время скрыла их из глаз, но <…> пелену так легко сбросить и снова увидеть под нею все те же устои, те же "киты", на коих лежит Русская земля…

Недвижным остался и наш вековечный девиз: "Земля наша велика и обильна" и д. Казалось бы, что другое, а уж наши "порядки" всего легче было бы спихнуть революции. Ведь вся земля вопиет против них, все сверху донизу настроены самым революционным образом против наших "порядков…", а воз и поныне там!.. Буквально ничего ни на йоту не изменилось в этом отношении. Как до революции, так и после нее все мы страдает от наших "порядков" и по-прежнему благодушно переносим их. Конца краю нет российскому благодушию!.. очень уж живучи все старые настроения» [4, с. 1091].

В начале мая 1910 г. Н.Н. Оглоблин отправляется по большой воде в путешествие на пароходе «Ломоносов» по маршруту Вологда – Архангельск [5]. «В половодье пароходы идут от Вологды до Архангельска около 3.5 суток, обратно около 5 суток, в малую же воду – вниз около недели, вверх гораздо больше» [5, с. 14]. Н. Оглоблин замечает, что, несмотря на то, что почти все пароходы работают на дровах, на реке много складов нефти и керосина, принадлежащие Нобелю и подчеркивает, что конкуренцию ему может составить только Ухтинская нефть. Понятно, что Нобелю разработка ухтинских промыслов была совершенно не нужна и неудивительно, что в литературе везде отмечается, что агенты Нобеля всегда стремились вставить палки в колеса бурению и разведке на Ухте. Значительная часть пассажиров парохода состояла из студентов, работавших в переселенческих организациях, при этом Оглоблин указывает на то, что работы по переселению идут очень неважно. Большую часть очерка автор уделил описанию берегов рек Сухоны, М. Двины и С. Двины. Во всех очерках Н.Н. Оглоблин фиксирует своеобразие сплава по рекам плотов. К сожалению, автор не сходил на берег, кроме Архангельска, поэтому практически нет описаний взаимоотношения людей, описания их образа жизни.

Интересно его описание погрузки на пароход множества рабочих, ехавших на заработки на Мурман: «Большинство их молодежь, много женщин и девушек, поражавших пестротою своих разноцветных платьев – красных, зеленых, оранжевых и т.д., с головными платками разных рисунков: по желтому полю рассыпаны красные цветы и т.п. Но мужчины в скромных черных костюмах. Среди них немало было пьяных, которых неохотно пускали на пароход. Много было провожатых, иные горько плакали, расставаясь надолго, а может быть и навсегда: мурманские промыслы берут не мало жертв… При прощании здесь не целуются, а только "милуются" по монашески – прикосаются щеками друг к другу. Это – один из старорусских обычаев, которых вообще сохранилось не мало на севере России, где также довольно чистыми уцелели древнерусские типы, говор, костюмы и проч» [5, с. 54]. 13 мая Н.Н. Оглоблин вернулся в Вологду на том же пароходе.

В 1911 г. Н.Н. Оглоблин путешествовал по Вычегде. Свои впечатления от этой поездки он издал в нескольких публикациях [6–8]. 28 мая на пароходе «Преподобный Зосима» он отошел от Вологды, в Устюге пересел на староватый «Сольвычегодск». Билет 1 класса от Вологды до Усть-Кулома стоил 15 руб. 50 коп (для сравнения, жалование матроса на пароходе составляло 13 руб.). «Пристаней на р. Вычегде очень мало – всего 18 на протяжении 670 верст, не говоря уже о том, что кроме трех (в Ульянове монастыре, в Усть-Выми и в Усть-Куломе), пароходы пристают прямо к берегу» [6]. Н. Оглоблин дает очень подробную гидрографическую характеристику Вычегды, описывает полезные ископаемые, которые встречаются в ее долине: «Берега Вычегды и рек ее бассейна богаты полезными ископаемыми, почти не тронутыми. Часто встречается железная руда – например, около г. Яренска, у с. Гама, по р. Сысоле и ее притокам и др. <...> У пристани Гама несколько лет назад некто Галин (иностранец) делал разведки по берегам Вычегды и нашел богатейшие и превосходного качества железные и медные руды. Он сделал заявление об отводке, началась наша обычная канцелярская волокита, конца которой Галин не дождался и умер» [6]. Вот это по-нашему, по-русскому!

«Главное же богатство Вычегодского края – леса, местами еще девственные, куда не ступала человеческая нога» – с восхищением пишет автор. Очень подробно и со знанием дела Оглоблин рассматривает сплав леса по Вычегде, отмечая особенности плотов, строений и т.д. Собственно описаний селений у автора почти нет, несколько слов о Сольвычегодске (отмечает, что в городе 12 церквей), об Усть-Выми и Усть-Сысольске (большое количество учебных заведений и до семи церквей). Очень значительное место уделяется описанию путей с Вычегды на Ухту. Это и понятно, поскольку освоение Ухты было тогда чрезвычайно актуальной темой. В заключении статьи Н.Н. Оглоблин подробно описывает путь с Вычегды на Каму через старинный Екатерининский канал. Он пишет: «Будем надеяться, что Старый Екатерининский канал, проработавший более ста лет, несмотря на свое заброшенное состояние, скоро дождется полного восстановления и в том виде, чтобы по нему круглое лето могли проходить, не одни лодки, тихвинки и шняки, но и пароходы с баржами. Тогда на Каму потянутся не одни вычегодские, но и печорские, и северо-двинские грузы. А о камских грузах, и теперь движущихся через канал на Вычегду, нечего и говорить» [там же].

В 1911 г. выходит статья Н.Н. Оглоблина «Не жизнь, а декорация» [9], в которой автор пишет, что реальная жизнь населения превращается в «показушную», на примере конкретных ситуаций он показывает русское «разгильдяйство», казнократство и т.д. По его мнению, жители не живут, а как бы играют в показушном театре, принимая за жизнь ситуации искусственные, «очковтирательские». Вот конкретный пример, где он описывает встречу с немцем – бароном, который по идейным соображением пошел «в народ» и добился учительской практики. «Через два года после нашей встречи на Волге, т.е. в самом начале револющии, я с прискорбием узнал, что милый барон покончил самоубийством где-то на Волыни, по каким именно причинам – мне не могли сообщить... Но во время нашей встречи на "Царе" (корабль – В.С.) нельзя было ожидать такого конца: барон был полон жизни, увлекался своим делом, восхищался поэзией Волги, которую видел в первый раз. Но любящее сердце идейного народолюбца, отдавшего жизнь на служениe народу, обливалось кровью при поверхностном даже знакомстве с жизнью приволжского населения... Мягкий но натуре барон тут негодовал, возмущался, нервно хватал меня за руку и, указывая на попутные городки, села, деревни, с жаром говорил: – Посмотрите! Посмотрите!.. Что же это такое?! Разве так живут люди? Разве это настоящая жизнь?!. Эти жалкие избы и домишки, полуразвалившиеся, ободранные... пустые дворы, без зелени садов... кривые улицы, все в навозе и всякой дряни... А как они одеваются во всякую рвань... как едят невозможную дрянь – сходите-ка в третий класс и посмотрите!.. А как пьют, как они грубы и жестоки... даже молодежь – и она не дает отрады... Взволнованный барон умолк. Я попробовал смягчить набросанные им краски и защитить волгарей, указывая на их значительную энергию, относительное развитие, на рост духовных запросов и т.д. Но барон прервал меня: – Нет! Нет, не говорите!.. Знаю, что есть прекрасные, здоровые, симпатичные явления в народе и у вас, на Волге, и у нас, на юге, и везде. Но, ведь это исключения – и такие ничтожные, жалкие для миллионных масс... А общий тон жизни народа? – один ужас!.. Это ведь не жизнь, а так что-то полуживое... Масса живет спустя рукава, кое-как, сегодня да завтра... Это не оседлый народ, способный к культуре, а какие-то кочевники, кое-как проживающее на бивуаке... вот снимутся и уйдут!.. Не оттого ли и погиб так рано этот несомненный народолюбец, что окончательно потерял веру в народ и не мог пережить своего горького разочарования?.. Во всяком случае, в его речах было много горькой правды... Если где у нас всего более нет настоящей жизни и всего более она напоминает самые плохие декорации, заменяющие жизнь, то именно в деревне. Безусловно, прав барон, называя жизнь мужика "кочевой" и "бивуачной": эти черты проникают всюду сверху донизу жизнь мужика. На "бивуаке" живет не только деревенская беднота, но и богачи-мужики» [9, с. 149].

Конкретных примеров создания декораций можно привести и сейчас миллионы. Вот что пишет Н.Н. Оглоблин про отношение к природе российских мужиков: «Кочевыя наклонности русского мужика особенно резко сказываются в его отношении к месту: только кочевник способен так варварски истреблять леса, как истребляет их русское население. В этом грехе повинны уже не одни мужики, но и крупные лесовладельцы и лесопромышленники. Однако мужики всех перещеголяли и теперь "крестьянские леса" – большая редкость в русской деревне» [7, с. 154].

В области духовной жизни простого народа Н.Н. Оглоблин отмечает: «Всегда вообще серый и скучный тон жизни мужика в настоящий период успокоения сделался еще мрачнее, суровее. Полная апатия, безпредельное равнодушие к малейшим намекам на высшие запросы жизни, бьющее в глаза духовное оскудение народа – вот преобладающий тон современной провинциальной жизни вообще, и жизни мужика в особенности. Чем-то затхлым, душным, тошнотворным от всех проявлений его "духовной" жизни. Вот уже гдe следует сказать, что это "не жизнь, а декоращя" и – самая жалкая, тоскливая». [9, с. 158].

Знаковой тирадой звучит монолог крестьянина «Ничего святого нет у русского человека!.. Он способен решительно все превратить в потеху... Как варвар, он не чувствует различия добра от зла...» [9, с. 161].

В 1913 г. Н.Н. Оглоблин печатает статью о ситуации с развитием старообрядчества на Севере [9], при этом опираясь на свои впечатления и отчет Стефано-Прокопиевского братства.

Религиозно-общественное Братство во имя Св. Стефана Великопермского было создано в Великом Устюге и Усть-Сысольске в 1896–1918 гг.; оно находилось в Вологодской епархии. В 1897 г. в нем насчитывалось 554 чел.[10]. Основная цель организации – руководство церковно-приходскими школами и борьба с расколом. Территория действия Братства – это Устюжский, Никольский, Сольвычегодский, Яренский и Усть-Сысольский уезды. «Старообрядчество довольно значительно распространено в указанных пяти уездах, особенно по Северной Двине (в Устюжском уезде), в Удорском крае (Яренского уезда) и на Печоре (Усть-Сысольского уезда). По официальным данным, здесь числится около пяти тысяч старообрядцев, но в действительности их много больше, по крайней мере вдвое против приведенной цифры» [8, с. 594]. Н.Н. Оглоблин отмечает значительное количество старообрядцев среди местных зырян. Какие же направления старой веры преобладают в крае? Автор пишет: «Здесь преобладают беспоповцы разных толков: всего больше встречается "аароновцев", затем идут "федосеевцы", "филипповцы", "даниловцы", "странники" и др. более мелкие группы (восемь человек "крупкиных" и пр.). В Печорском крае в последнее время наблюдается усиленное тяготение к «австрийскому» согласию, с представителями коего в Москве печорцы уже завязали сношения» [там же].

Не обошел вниманием Н.Н. Оглоблин и помощника главного миссионера члена Третьей Государственной думы С.Н. Клочкова: «Еще бы!.. на Вычегде посмеивались, что депутат-миссионер нигде не проявил своей деятельности, ни в государственной думе, ни на месте, если не считать… сооружения им двух собственных домов в гор. Усть-Сысольске на остатки депутатского жалования» [там же, с. 595]. И в конце статьи автор делает вывод: «Несомненный рост старообрядчества на севере России, засвидетельствованный отчетом православного братства, служит ярким показателем упадка господствующей церкви» [там же, с. 597].

Кстати, на эту статью горячо отозвался упомянутый в статье депутат Думы С.Н. Клочков [11]. Трагической судьбе священника и депутата Степана Николаевича Клочкова посвящены некоторые исследования [12 и др.].

Критика публикации Н.Н. Оглоблина С.Н. Клочковым во многом справедлива, вряд ли путешественник в результате одного путешествия мог составить объективную картину жизни и развития старообрядчества на громадной территории: «В начале статьи своей г. Оглоблин сообщает, что он собирал сведения во время своей поездки на Вычегду. Надо полагать, почтенный исследователь не выходил с парохода на берег и потому не видел религиозной жизни северян. Он мог бы сообщить читателям Исторического вестника о величественных храмах, украшающих северные селения, о богатых иконостасах (еще недавно крестьяне двух отдаленных приходов зырянского края ассигновали на новые иконостасы по пяти с половиною тысяч рублей), о многолюдных крестных ходах, о паломничестве северян по монастырям и т.д. С целью весьма для нас понятною г. Оглоблин обо всем этом красноречиво умалчивает» [11, с. 217].

По нашему мнению, к статье Н.Н. Оглоблина надо относиться не как к историческому исследованию, а как к эмоциональным описаниям своих впечатлений от многочисленных путешествий. После выхода Указа Его Императорского Величества от 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» положение староверов изменилось, и, конечно, они стали чувствовать себя увереннее во всех отношениях общественной жизни. И этот момент был отмечен Н.Н. Оглоблиным в статье.

Интересна еще одна работа Н.Н. Оглоблина о ссылке «политических» на Север [7]. Автор с сарказмом пишет: «Ни одному, кажется, уголку России не посчастливилось так в "политическом" отношении, как далекому Вычегодскому краю в наши дни. Три уезда Вологодской губернии – Сольвычегодсий, Яренский и Устьсысольский, занимающие огромное пространство в бассейне реки Вычегды, от Северной Двины до Печоры, вдруг сразу политически оживились, благодаря мудрым мероприятиям администрации. Три больших уезда были наводнены массою политических ссыльных всевозможных партий, толков, направлений, оттенков, конечно, исключительно с "левого фланга"» [там же]. Автор указывает на значительное влияние ссыльных на культуру и политическое развитие местного населения и утверждает, что в этом виноваты власти: «Лет шесть назад в крошечном городке Яренске, имеющем всего восемьсот жителей, ссыльных было больше девятисот человек!.. В гор. Сольвычегодск, при 1200 человек населения, ссыльных было тоже девятьсот человек. А в гор. Устьсысольск, самом населенном на Вычегде (около пяти тысяч жителей), ссыльных было всего триста человек. Столько же их было и в Устюге, городе, еще больше населенном (до двенадцати тысяч). Очевидно, никакой системы тут не придерживались, а наводняли города ссыльными зря, как попало, до пресыщения, пока местная администрация не задерживала этот неудержимый поток.

Теперь число ссыльных в вычегодских городках уменьшилось до приличной нормы (в Яренске до пятидесяти человек и т.д.), частью за освобождением их и возвращением на родину, а также вследствие выселения ссыльных в села и деревни. Очевидно, администрация спохватилась, что города уже достаточно насыщены политикой, а деревни отстали от них... Скромный доселе край, совершенно чуждый прежде всякой политики, теперь насыщен ею достаточно, благодаря именно вольному и невольному влиянию ссыльных» [там же]. Н.Н. Оглоблин отмечает, что ссыльные вынуждены объединяться, так как им запрещено работать (при этом платят небольшие, но достаточные для проживания деньги), при этом в объединениях формируются некоторые нравственные каноны, которые перенимают и местные жители. Кажется, что автор немного симпатизирует «политическим»: «Понятно, что на нищенское пocoбие от казны ссыльным невозможно прожить даже в захолустном Вычегодском крае, при невозможности подрабатывать что-нибудь службою, уроками и т.п.» [там же]. Знал бы Н.Н. Оглоблин, как к заключенным будут относиться через 30-40 лет. Описывая негативные моменты жизни ссыльных: зависимость от исправников, забитость и темноту местного населения, он отмечает и положительные моменты местного населения: «Зато ссыльные с удовольствием констатируют, что в духовном отношении зыряне очень способный к развитию народ. Ряды зырянской интеллигенции быстро растут. Духовенство из зырян насчитывает уже по два и по три поколенья. Немало есть народных учителей и учительниц из зырян. Есть медики, чиновники и другие интеллигентные зыряне. Называли талантливого художника-зырянина, посланного недавно академией художеств за границу. На реке Выми (приток Вычегды, сближающийся с притоками нефтеносной реки Ухты) наблюдается любопытное явление, повторяющееся и в других местах (особенно в Сибири), где pyccкиe давно соприкасаются с инородцами: русские крестьяне на Выми значительно озырянились, говорят смешанным русско-зырянским наречием, переняли некоторые обычаи зырян и проч.

Разумеется, общение с зырянской интеллигенцией несколько скрашивает тяжелую подневольную жизнь ссыльных в разных медвежьих углах края. А здесь попадаются такие глухие углы, о которых ссыльные не могут вспоминать без ужаса» [там же].

Рассмотрев несколько работ Н.Н. Оглоблина, написанных в послереволюционные годы (после 1905) на впечатлениях от своих многочисленных поездок, в том числе по Вычегодскому краю, можно сделать следующие выводы:

1. К этим статьям нужно относиться не как к историческим выверенным исследованиям, а как к путевым запискам, в которых автор высказывает «свои» впечатления от встреч с попутчиками и «свои» конкретные эмоциональные оценки ситуации.
2. Н.Н. Оглоблин, путешествуя, ощущал неблагополучие ситуации в обществе. Отмечал неэффективность царской власти, полное разочарование населения в государственном управлении.
3. Совершая вояж по провинции, он видел растущее разочарование, особенно молодежи, в церковной жизни, падение авторитета церковнослужителей.
4. Публикации Н.Н. Оглоблина служили на тот момент предупреждением неблагополучия в жизни общества и предвидением значительных потрясений в стране в будущем.

About the authors

Vladimir I. Silin

Institute of Language, Literature and History of the Federal Research Centre Komi Science Centre, Ural Branch, RAS

Author for correspondence.
Email: silinv@rambler.ru

Dr. Sci. (Geography), Chief researcher of the Institute of Language, Literature and History of the Komi Science Centre, Ural Branch, RAS

Russian Federation, Syktyvkar

References

Supplementary files