Tsarina Leonida (Sheremeteva): status, appanage and burial

Full Text

Личность Елены Ивановны Шереметевой, в иночестве Леониды, третьей супруги царевича Ивана Ивановича (1554–1581) известна слабо и исследована недостаточно [краткий очерк см: 1, с. 76, 77]. Вместе с тем, она печально знаменита тем, что стала причиной трагической ссоры между Иваном Грозным и его сыном, закончившейся смертью царевича. При этом точно не установлены дата бракосочетания Елены Ивановны с царевичем и время ее кончины.

Один из немногих авторов, который сообщает о третьей свадьбе царевича Ивана Ивановича – англичанин Джером Горсей. «Царь Иван Васильевич собрал со всего государства самых красивых дочерей его бояр и дворян, девушек, и выбрал из них жену для своего старшего сына царевича (Charwich) Ивана. Ее звали Настасьей (Natacia), она была дочерью Ивана Шереметева (Sheremetiev), воеводы (a viovode) знатного рода. Широкие празднества сопровождали эту свадьбу, хотя они и стоят рассказа, но не относятся к существу нашего изложения» [2, с. 62]. Как можно видеть, Горсей ошибся в имени жены царевича, передав его как Настасья, возможно, перепутав с Анастасией Романовной. Это известие у Горсея не датировано и помещено среди сообщений о последних годах жизни Ивана Грозного.

Известно, что царевич Иван Иванович был женат трижды. Брак с первой женой Евдокией Богдановной Сабуровой продолжался с 1571 по 1574/1575 г. [3], со второй женой – Феодосией (Пелагеей) Михайловной Соловой (Петрово-Соловово) – с 1574/1575 по 1579 г. [4]. Следовательно, женитьба на Елене Ивановне Шереметевой произошла в промежуток между 1579 и 1583 гг., в который царевич умер. А.А. Зимин датировал это событие осенью 1580 г., «после очередной свадьбы отца» (на Марии Федоровне Нагой) [5, с. 91]. Скорее всего, свадьбы царя и царевича состоялись одновременно или почти одновременно, как это уже было ранее (например, в 1571 г., с разницей неделю). Царь женился на Марии Нагой 6 сентября 1580 г., царевич вступил в брак в третий раз около этого же времени. О том, что свадьбы отца и сына произошли одновременно, сообщает П. Одерборн [6, с. 207].

Из русских нарративных источников о третьей жене царевича упоминают только два поздних летописца: Пискаревский и Московский. Они не содержат подробностей о свадьбе или характере этого брака, перечисляя Елену Шереметеву в числе трех жен царевича Ивана Ивановича [7, с. 194, 228].

Женитьба царевича Ивана Ивановича на Шереметевой была не вполне обычной для московского двора. Как установил американский историк Р. Мартин, в XVI–XVII вв. существовало обыкновение избирать царских невест из среднего дворянства, а не из крупных аристократических родов. Это ограничение было вызвано опасением чрезмерно усилить боярские кланы [8, с. 79–90, 130, 131, 232–234]. Род Шереметевых, представители которого входили в Боярскую думу и были известны как видные военачальники, входил в число первых фамилий. Более того, Шереметевы не пользовались благосклонностью царя Ивана Грозного, а, напротив, находились у него в подозрении. Старший из дядьев Елены, боярин Иван Васильевич Большой Шереметев, был в опале и подвергался пыткам. В 1573 г. он постригся в Кирилло-Белозерском монастыре, но и там не укрылся от гнева царя. Иван Грозный сурово разбранил его в известном «Послании в Кирилло-Белозерский монастырь». Еще один из братьев Васильевичей, Никита, был казнен в 1564 г. Младший из братьев, Федор Васильевич, в 1579 г. взят в плен поляками во время Ливонской войны и по слухам принес присягу королю Стефану Баторию. Он вернулся в Россию уже после свадьбы племянницы [5, с. 91].

В то же время отец Елены, боярин (с 1558 г.) Иван Васильевич Меньшой, воевода в разных походах, в 1577 г. был смертельно ранен при осаде Ревеля. Таким образом, Елена Ивановна Шереметева, как дочь воеводы, погибшего на царской службе, могла пользоваться покровительством Ивана Грозного. Имя И.В. Шереметева Меньшого, «пострадавшего от безбожных немец», было внесено в синодик московского Успенского собора. Можно предполагать, что царь считал свои счеты с Шереметевыми завершенными и принял дочь погибшего воеводы в свою семью. Тем более, что в то время род Шереметевых был представлен молодым Петром Никитичем, сыном Н.В. Шереметева, и малолетним Федором Ивановичем, братом Елены [9, с. 437, 438].

Матерью Елены Шереметевой являлась Домна Михайловна, урожденная княжна Троекурова, о которой известно из эпитафии на ее надгробии в Смоленском соборе московского Новодевичьего монастыря. Она приняла в инокинях имя Евникея и умерла 10 марта 1583 г. [10, с. 299; 11, с. 188]. Не вполне ясно, когда Д.М. Шереметева приняла монашество в Новодевичьем монастыре – до или после пострижения здесь своей дочери, и имеют ли эти события причинную связь.

Короткое время замужества Елены Шереметевой (1580–1583 гг.) не оставило следов в источниках. После смерти царевича Ивана Ивановича, наступившей 19 ноября 1581 г., она овдовела и постриглась в монахини. Если принять версию папского нунция Антонио Поссевино о том, что царевич умер от раны, нанесенной ему в гневе отцом, то Елена стала косвенной причиной его гибели. В источниках также присутствуют указания на другие причины роковой ссоры, однако «бытовая» версия Поссевино вызывает наибольшее доверие, благодаря достоверным подробностям [12]. Поссевино также сообщает, что Елена могла стать матерью будущего наследника – после избиения царем Иваном Грозным, она родила мертвого младенца [13, с. 50].

В отличие от первых двух жен царевича Ивана Ивановича, Елена Шереметева стала его полноправной вдовой и получила соответствующий высокий статус. Местом ее пострижения стал Новодевичий монастырь, где ранее приняла постриг вдова князя Юрия Углицкого, брата Ивана Грозного, Ульяна, в монашестве Александра (ум. в 1574 г.). Новодевичий также был пристанищем и некрополем инокинь из княжеско-боярской аристократии [14].

В монашестве Елена получила имя Леонида в честь святой мученицы Леониды (память 25 июня). Традиционно в Московской Руси стремились давать монашеское имя, начинающееся на первую букву мирского имени. При этом допустимы были различные варианты, например, первая супруга царевича Ивана Ивановича, Евдокия Сабурова, в монашестве стала Александрой по одной из форм имен Евдокия – Авдотья. Случай Елены Ивановны, вероятно, сложнее, скорее всего, учитывалось сочетание нескольких букв, из которых первая не играла главной роли (Елена – Леонида) [15, с. 224]. Статусное первенство Леониды по сравнению с разведенными женами царевича Ивана Ивановича обусловило то, что в источниках она чаще всего именуется «царицей», без обычного в таких случаях дополнения «старица».

Подобно другим вдовам из правящего рода, царица Леонида получила «удел». Согласно документальным данным, он состоял из Устюжны Железопольской, ранее состоявшей во владении старицы Александры, вдовы Юрия Угличского (Устюжна входила в Угличский удел, начиная с князя Андрея Васильевича Большого Горяя, получившего ее в числе других владений в 1462 г. по завещанию отца, Василия II Темного). По справедливому замечанию С.Б. Веселовского, уделы Леониды и Александры «назывались уделами по старой привычке, в действительности же они были государственным имуществом специального назначения и никакого политического значения не имели, так как находились в управлении царских дьяков. С исторической точки зрения эти уделы были пережитками глубокой старины, еще не изжитыми последующим развитием государственного и царского хозяйства» [16, с. 104].

Сохранилось две грамоты царицы старицы Леониды на Устюжну Железопольскую. Они написаны от имени «царевича князя Ивана Ивановича царицы Леониды». Первая датирована 20 августа 1583 г., адресована земским судьям Шестаку Суморокову со «товарищи» и предписывает не взимать торговые пошлины с монахов и слуг Троице-Сергиева монастыря, а также с купчин, приобретавших товары «на монастырский обиход» [17; 18, с. 381]. Другая грамота (от 3 апреля 1584 г.) адресована тому же Ш. Суморокову, который выступал уже в другом качестве – как устюжский посадский человек. Ему была дарована налоговая льгота на 5 лет на дворовое место и мельницу в Устюжне, на посаде [19, с. 312, 313]. Грамоты были подписаны на обороте дьяком Василием Низовцевым, очевидно, управлявшим делами Леониды, а первая из них «писана на Москве в Новом Девиче монастыре». Наряду с дьяком В. Низовцевым, служившим Леониде, в 1583 г. упоминается ее сын боярский Андрей Васильевич Кошкадамов [20, с. 33].

Еще одна грамота в Устюжну, с дачей 10 руб. в Николо-Моденский монастырь вместо дворов, отписанных в посад (от 15 января 1585 г.), известна по пересказу в более поздней грамоте царя Василия Шуйского (от 11 октября 1607 г.) [21, с. 308].

Московский летописец 1630–1640-х гг. определяет удел старицы Леониды в иных территориальных границах: «... государь дал ей в вотчину город Лух да волость Ставрову». Лух имел удельную историю. С конца XV в. и до 1571 г. им владели князья Бельские, а в 1574–1576 гг. – валашский воевода Богдан Александрович. Согласно дозорной книге 7095 (1586/1587 г.), царице Леониде принадлежало село Филисово Лушского (Лухского) уезда, где располагался монастырь с 20 кельями, в которых жили старцы и старицы. Управлял монастырем игумен Феодосий. Церкви были посвящены св. Николаю Чудотворцу и Введению Пресвятой Богородицы во храм. Монастырь владел деревней Коржева, пожалованной ему Богданом Александровичем [20, с. 32, 33]. Возможно, эта информация легла в основу сообщения о том, что весь Лух принадлежал царице Леониде.

Также Леонида владела землями в Московском уезде. Согласно писцовой книге 7093 и 7094 гг. (1584–1586), в Горетовом стану ей принадлежала обширная вотчина: село Черкизово с деревянной церковью Рождества Христова, прудами, мельницей и другими угодьями. К селу тянули 13 деревень, три селища, сельцо и 94 пустоши. В соседнем Манатьине стану царице также принадлежали три деревни, шесть пустошей и погост с церковью Богоявления, стоявшей «без пения» [22, с. 167–171, 204, 205].

Царица Леонида участвовала в управлении делами своего младшего брата Федора, впоследствии – крупного государственного и военного деятеля, – который в 1580-е гг. был еще ребенком. Ее грамота от 21 июля 1587 г. была направлена «в Федорову Ивановича Шереметева вотчину в село с Борисоглебское» (ранее – вотчина И.В. Шереметева Меньшого). Царица предписывала И. Свербееву и В. Дементьеву переписать имущество Ивана Шигаля, «слуги» Ф.И. Шереметева, изъять его и выставить на торги. Затем деньги, принадлежавшие Шигалю, и средства, вырученные от продажи его «животов», было велено отдать сельскому старосте и крестьянам, «в кабалу в уплату» (очевидно, И. Шигаль был несостоятельным должником). Также выяснилось, что ранее поп Первой Зиновьев утаил 24 рубля, принадлежавшие И. Шигалю. От имени царицы ему было велено передать: «... с великою опалою и угрозою со всякою, и от Федора Ивановича с великою кручиною, чтобы он однолично Иванковых Шигалевых денег и всякого живота у собя не таил». В заключение грамота указывала Свербееву и Дементьеву, продав имущество Шигаля, вместе с «переписным» и «продажным» списками ехать в Новодевичий монастырь [23, с. 414, 415; фототипия грамоты: 9, между с. 512 и 513]. Обращает на себя внимание решительное вмешательство царицы Леониды в дела брата-вотчинника и, особенно, угроза опалы – поступок и язык, свойственные тестю вдовой монахини.

Высокое статусное положение царицы Леониды отразилось также в том, что у нее, по старинному обычаю, была мастерская лицевого шиться в Новодевичьем монастыре. К сожалению, тексты на сохранившихся произведениях (покровы с изображениями святых Зосимы и Савватия Соловецких) не содержат имени Леониды, однако есть даты (1583 и 1585), указание на царствующих особ, церковных иерархов и место изготовления – Новодевичий монастырь. Согласное гипотезе Н.А. Маясовой, охарактеризовавшей покров с изображением св. Зосимы Соловецкого, «близость покрова по общему стилю к произведениям царицыных светлиц и несхожесть его с произведением собственно монастырской мастерской дает возможность считать, что он был выполнен в Новодевичьем монастыре и мастерской, принадлежащей особе царского рода, а такой в это время была старица Леонида, до пострижения – Елена Ивановна Шереметева, третья жена царевича Ивана Ивановича». Также исследовательница определяет и авторство покрова с изображением св. Савватия. По мнению Н.А. Маясовой, произведения из мастерских княгини инокини Александры и царицы Леониды были близки к работам царицыных светлиц. Это объясняется тем, что мастерицы знатных постриженниц переходили вместе с ними из дворца в монастырь [24, с. 54, 158–160].

При переезде в Новодевичий монастырь царица Леонида также получила немало дворцового имущества. Документ, известный под названием «Опись домашнему имуществу царя Ивана Васильевича, по спискам и книгам 90 и 91 годов», сообщает, что «царице старице Леониде» было пожаловано Иваном Грозным немало дорогих «судов»: три золотых братины (на одной было нанесено имя царевича Ивана Ивановича), семь золотых чарок (одна с именем царевича Ивана, другая – подарок царевичу от чудовского архимандрита Ефима, остальные – из дворцового имущества), два рукомойника (серебряный и оловяный) и медная лохань на железном «тогане». «Шапку скорлатну» с собольим «околом», унизанную жемчугом получил брат Леониды, Ф.И. Шереметев [25, с. 25, 34, 35]. Как можно видеть, часть предметов принадлежала царевичу Ивану Ивановичу, другие были пожалованы из «государевой казны». Любопытно, что первая жена царевича, «царица старица» Александра владела несколькими иконами, связанными с царевичем Иваном Ивановичем, а вторая жена – «царица старица» Прасковья – яхонтовым перстнем-печаткой с изображением льва, также, возможно, когда-то принадлежавшим царевичу [26, с. 3–21; 27, с. 711].

По свидетельству А.П. Барсукова, писатель П.И. Мельников-Печерский в письме к графу С.Д. Шереметеву в 1878 г. сообщал, что видел «рукописный молитвослов, "с собственноручной подписью царя Ивана Васильевича", подарившего его своей снохе, Елене Ивановне Шереметевой» [9, с. 495, 496]. Представить себе такую дарственную надпись трудно из-за отсутствия аналогий, но, возможно, это была книга с упоминанием царя Ивана Васильевича и его семьи, включавшей Елену Ивановну (как, например, Каноник XVI в. из Троице-Сергиева монастыря с именем царевича Ивана Ивановича и его супруги Феодосии (Прасковьи Соловово) [28, л. 366 об.]).

Жизнь царицы Леониды в монашестве известна слабо. Существует только упоминание о том, что она крестила в Новодевичьем монастыре королевну Евдокию, дочь королевы Марии Владимировны (урожденной княжны Старицкой), вдовы ливонского герцога Магнуса, внучку князя Владимира Андреевича Старицкого [7, с. 191]. Королеву Марию и ее дочь удалось перевезти в Россию из Риги около 1586 г., а в 1588 г. Мария была пострижена в монахини с именем Марфа в подмосковном Подсосенском Богородицком женском монастыре, расположенном рядом с Троице-Сергиевым. Вместе с ней поселилась Евдокия, бывшая еще ребенком. В 1589 г. Евдокия умерла, а королева инокиня Марфа пережила Смутное время и скончалась в первые годы правления царя Михаила Федоровича [29, с. 28–30].

Точно неизвестно, когда умерла царица Леонида. Однако кормовая книга Новодевичьего монастыря сообщает календарную дату ее смерти, указывая под 25 декабря «преставление благоверной царице иноке схимнице Леониде Шереметевы, не стало на Рождество Христово в заутрене, вкладу по ней дано 1000 рублей» [11, с. 178]. В грамоте царя Федора Ивановича от 29 августа 1596 г. келарю Новодевичьего монастыря Евдокии Мещерской с сестрами говорится, что старицы били челом о выдаче им жалованной грамоты на село Смолинское с 22 деревнями и двумя селищами в Вышегородском стану Верейского уезда, данное в обитель по царице старице Леониде [30, с. 334, 335]. Таким образом, год смерти Леониды должен быть помещен между 1587 г. и 1596 г. Первая дата определяется выдачей грамоты от ее имени в село Борисоглебское, а вторая – жалованной грамотой царя Федора Ивановича в Новодевичий монастырь. Логично предположить, что старицы просили о выдаче грамоты вскоре после получения этого вклада, следовательно, царица Леонида умерла 25 декабря 1595 г. Этой точки зрения придерживался и комментатор при публикации данного акта Ю.Д. Рыков [30, с. 509].

Царица Леонида была погребена в Смоленском соборе Новодевичьего монастыря. Ее надгробие не сохранилось и не известно по публикациям, а место погребения точно не локализовано. Согласно предположению О.А. Трубниковой, царицу Леониду похоронили под алтарем Смоленского собора, рядом с княгиней инокиней Александрой (Ульяной). Это захоронение обозначено надгробницей прямоугольной формы из большемерного оштукатуренного кирпича, без надписей [31, с. 109, 122]. Во время археологических исследований в Смоленском соборе, проводившихся в 2017–2018 гг. Новодевичьей экспедицией Института археологии РАН под руководством члена-корреспондента РАН Л.А. Беляева, данное погребение было исследовано. В ходе раскопок обнаружен антропоморфный саркофаг, углубленный в грунт. Саркофаг не сохранился целиком, вместо крышки была установлена надгробная плита, перевернутая изголовьем к ногам. На плите сохранилась эпитафия инокини Евсевии, умершей в 1540 г. Скорее всего, соединение надгробия с саркофагом является результатом позднейшего вмешательства. Погребение было исследовано антропологом И.К. Решетовой, заключение которой «рисует хрупкую женщину примерно 30-летнего возраста, с прекрасными зубами и хорошей фигурой». В коллективной статье Л.А. Беляева, С.Б. Григорян и С.Г. Шуляева [14, с. 12] по поводу атрибуции останков царице Леониде говориться следующее: «Думать, что это все же Елена Шереметева, допустимо. Но сомнения остаются (однако вряд ли перед нами и правда погребение некоей иноки Евсевии, умершей в 1540 г.)». Добавим также, что возраст «примерно» 30 лет соответствует тому, что нам известно о Елене (Леониде) Шереметевой. Если она умерла в 1595 г. в 30 лет, следовательно, родилась около 1565 г. и вышла замуж приблизительно в 15 лет – нормальный брачный возраст для Московской Руси. Тем не менее имеющихся данных для уверенной атрибуции этого погребения недостаточно.

В коммеморативных памятниках (кормовые книги, синодики) имя царицы Леониды встречается эпизодически. В троицких синодиках поминование «царицы иноки» Леониды (или «иноки» Леониды) помещалось среди других поминаний царственных особ [32, л. 3 об.; 33, л. 41; 34, л. 6 об. и др.]. Аналогичные записи есть в синодиках Успенского собора XVII в. [35, л. 11 об.] и Новодевичьего монастыря [11, с. 215]. Обращает на себя внимание, что везде, где присутствует царица Леонида, нет имен других жен царевича Ивана Ивановича. В некоторых синодиках Леонида поминалась в составе рода Шереметевых (Соловецкого (без царского титула) [36, л. 26 об.] и Волоколамского (с титулом) монастырей [37, л. 43 об.]).

Реже встречаются указания на кормовое поминовение. Их удалось обнаружить в кормовой книге Новодевичьего монастыря (на преставление, 25 декабря и почему-то 3 мая, что не соответствует именинам Елены) [11, с. 178, 195] и в списке поминаемых особ царского дома в Вознесенском монастыре. В Вознесенском монастыре царицу инокиню «Леониду Ивановну» (в одном случае ошибочно названа «Петровной») поминали также довольно странно: 20 декабря, 29 декабря и 18 мая [38, стб. 307, 308]. Ни одна из этих дат также не соотносится ни с датой кончины, ни с днями памяти Елены. Данные загадки, безусловно, требуют своего разрешения, но, как представляется, глубокого смысла за этими датами не было.

История царицы Елены Ивановны (инокини Леониды) имела своеобразное продолжение в Смутное время. В 1607 г. в Астрахани появился самозванец Лаврентий, выдававший себя за сына царевича Ивана Ивановича и Елены Ивановны. Ему удалось найти общий язык с другим самозванцем, Иваном-Августом, называвшим себя сыном Ивана Грозного. Лжедмитрий II, возмущенный появлением этих самозванных родственников, обращался к жителям Смоленска с увещеванием: «... да в Астраханиж, сказывают, объевился царевич Лаврентий, а называет себя брата нашего царевича и великого князя Ивана Ивановича всеа Руси сын, а сказываетца родился от царицы и великой княгини Елены Ивановны Шереметевых; и вы прирожденные наши люди всего нашего Московского государства, и сами ведаете подлинно, что за братом нашим за царевичем и великим князем Иваном Ивановичем всеа Руси Шереметевых была, а детей у него не было» [39, с. 230]. Лаврентий и Иван-Август, однако, явились вместе с отрядами казаков в Тушинский стан к Лжедмитрию II, где мнимый родственник приказал их повесить.

В Смуту упоминается не только ложный сын Елены, но также, как ни странно, и она сама. В посольских документах за август 1609 г., при описании приезда шведского посольства сказано, что во Владимире «царевическая Иванова царица инока Леонида прислала ротмистру (главе посольства. – С.Ш.) ж коврижку да хлебец черной да скляницу меду» [40, с. 118, 119]. Здесь, конечно, просится предположение о самозванке, однако это просто ошибка – в это время во Владимире жила вторая, разведенная жена царевича Ивана, царица старица Прасковья (Соловово) [41, с. 480, 483].

Елена Ивановна Шереметева, в иночестве Леонида, супруга и царица царевича Ивана Ивановича, прожила недолгую жизнь по традициям и порядкам московского двора. Овдовев, она постриглась в монахини, получила вдовий «удел», имела небольшой аппарат управления и штат, придворную мастерскую, пользовалась титулом «царицы» и даже грозила опалой. В источниках (особенно, в документах церковной коммеморации) выделяется ее высокое положение официальной вдовы царевича и его наследницы, отличающееся от статусов первых жен, разведенных царевича. В этом отношении положение царицы Леониды сходно с положением царицы Марфы (Нагой), которая также занимала более значимые позиции, чем предыдущая супруга Ивана Грозного, царица Дарья (Колтовская).

About the authors

Sergey Y. Shokarev

Russian Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation

Author for correspondence.
Email: shokarevs@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-7620-0186

Cand. Sci. (History), Senior Researcher at the Laboratory of Old Russian Culture of the Russian Academy of National Economy and Public Service under the President of the Russian Federation

Russian Federation, Moscow

References

Supplementary files