V. Dasen, Th. Daniaux (éd.). Locus Ludi: quoi de neuf sur la culture ludique antique? (Pallas: Revue d’études antiques, 119). Toulouse: Presses universitaires du Midi, 2022. 530 p. ISBN: 978-2-8107-1208-3

Full Text

Европейский проект Locus Ludi. The Cultural Fabric of Play and Games in Classical Antiquity, инициированный в октябре 2017 г. под руководством Вероник Дазен, задуман с целью сбора разнородных источников (письменных, археологических, изобразительных), относящихся к античным играм, и одновременно как площадка для обсуждения специфики игры в античной культуре, которое должно проходить с учетом методов и теорий антропологии и педагогики (в качестве значимых фигур указывались Й. Хейзинга, Р. Кайуа, Б. Саттон-Смит, Р. Амайон, Т. Ингольд). В своем кумулятивном аспекте проект предстает наследником и продолжателем свода античных игр, созданного 150 лет назад Л. Бек де Фукьером ¹ на материалах литературных и изобразительных источников.

Указанный проект, центром разработки которого является швейцарский университет Фрибура, осуществляется в рамках серии коллоквиумов и конференций. Подробная информация о нем представлена на сайте URL: www.locusludi.ch (дата обращения: 01.03.2024), где в числе прочего помещены ссылки на состоявшиеся и готовящиеся публикации и научные встречи, эксцерпты об играх из «Ономастикона» Юлия Поллукса ², формирующиеся базы данных по играм в античности (словарь, типология, география и т. д.), а также онлайн-версии некоторых римских и греческих настольных игр (Latrunculi, Мельница (Morris), XII Scripta/ Alea, «Пять линий» (Pente Grammai)).

Изначально заявленные временные и пространственные границы проекта – от возникновения греческих полисов до конца западной Римской империи (ок. 800 до н. э. – ок. 500 н.э. ³) – на деле не являются жесткими вследствие интереса авторов к диахронии (экскурсы в эгейскую, византийскую, ренессансную и другие эпохи), которая может принимать компаративные черты (марокканские игры на коллоквиуме в 2017 г.⁴). Обращение в первом коллективном издании проекта к этимологии и семантике греческих и латинских слов, обозначающих игры (ludus, παίζω) ⁵, также отдает дань антропологии, будучи не только «эмическим» ⁶ (по замечанию В. Дазен) способом определить античную игровую реальность, но и очевидной отсылкой к Р. Кайуа, в известном эссе которого «De la turbulence à la règle» термины παιδιά и ludus обозначают два модуса ведения игры ⁷.

Данный тематический выпуск журнала «Pallas», реализующий первое направление проекта, отведен исследованиям преимущественно материальных свидетельств игры в греческой (Аттика, Беотия, Коринф, Ларисса), этрусской, римской (Рим, Помпеи, Апулия, Аквила, Сицилия, Галлия, Британия, Испания) и византийской цивилизациях. Как следует из названия, акцент сделан на широко понимаемой новизне вовлекаемых в оборот источников – «неизданных, неизвестных, плохо идентифицированных или нуждающихся в новой интерпретации» ⁸. Собственно новых находок в выпуске немного: это две уменьшенные копии игровых столиков (одна – приобретенная Швейцарским музеем игр в 2017 г., другая – идентифицированная как таковая в 2018 г. в музее Вравроны), игровой материал кремационного погребения врача из Испании (2006 г.) и детского погребения из Клермон-Феррана (2020 г.), неопубликованная апулийская пелика из Королевского музея в Мариемоне; «недавно найденными» (2000 г.) также считаются фальсифицированные в античности кубики из Бельгии.

Тематический выпуск разделен на три части согласно типам исследуемых источников – археологических, изобразительных, а также письменных в их соотношении с материальной культурой. Большинство статей снабжены иллюстрациями и таблицами. В составлении выпуска заметна некоторая небрежность: две из трех статей последнего раздела не соответствуют обозначенной для него тематике, поскольку сопоставляют между собой литературные источники; каждая работа получила три разных резюме – в самой статье и в общих введении и заключении; указания институциональной принадлежности участника в начале статьи и в конце выпуска могут расходиться.

В статьях исследуются разные виды игр (настольные, физические, ролевые, азартные) и разнообразный игровой материал (фишки, кости, астрагалы ⁹ и мешочки для их хранения ¹⁰, игровые поля (tabula lusoria), погремушки (πλαταγή), мячи ¹¹, обруч, артикулированные куклы и др.). Во многих работах отражена известная проблема определения игрового характера предметов, которые после уточнения их функции (связанной с контекстом их обнаружения) могут переводиться в неигровой разряд. Трудность идентификации распространяется на миниатюрные глиняные щиты из погребений детей или молодых людей беотийского некрополя Акрефии конца VI – начала V в. до н. э. (игра или знак мужской гражданской ἀρετή?) ¹²; на терракотовые и бронзовые копии астрагалов позднеархаического или классического периода из святилища Деметры и Коры на Акрокоринфе ¹³ (только некоторые из них могли быть потеряны на территории святилища во время гадальных игр с предположительно брачным контекстом); на потенциально полисемичный крестообразный мотив, присутствующий примерно на сотне ваз 500–420 гг. до н.э .¹⁴, преимущественно аттических краснофигурных (игра-вертушка как показатель возрастной категории?). В. Дазен и А. Вербанк-Пьерар, впервые сопоставившие изображения артикулированных кукол на трех апулийских вазах IV в. до н.э. ¹⁵, «изымают» кукол из игровой сферы и предлагают их интерпретировать как предметы, относящиеся к сфере, где пересекаются брачные и погребальные темы.

Наиболее семантически «деформирующими» ожидаемо являются места погребений и культа. Однако переосмысление погребального материала может происходить и в противоположном направлении, как показывают примеры с аттической копией игрового столика из музея Вравроны (конец VII – начало VI в. до н. э.) ¹⁶, в котором ранее видели переносной алтарь ¹⁷, или c железным обручем из детской могилы времени Тиберия, обнаруженной возле аэропорта Клермон-Феррана ¹⁸: осознавая символическое значение обруча диаметром 30 см (на который были прикреплены три миниатюрных предмета – топорик, совок и тесло) в погребении ребенка, умершего в возрасте около одного года, авторы статьи тем не менее считают возможным видеть в нем детскую игрушку (τροχός).

Материал, чья принадлежность к игровой сфере не вызывает сомнения, в некоторых случаях позволяет осуществить реконструкцию игры, ее правил и процесса. Так, для аттических столиков предлагается сделанное на основе предыдущих статей У. Шедлера ¹⁹ воссоздание правил игры Pente Grammai с учетом того, что линий на игровом поле может быть больше, чем 5 (11 линий, например, могут означать удвоенную версию игры). М. Леманн ²⁰, анализируя два изображения сражений Эрота и Пана (мозаики из Лиона ²¹ III в. н. э. и с Сицилии – Пьяцца Армерина, IV в. н. э.), специально останавливается на вариантах интерпретации жестов и положения пальцев участников и свидетелей игры: подсчет очков или же обозначение конца игры и решения арбитра?

Особый интерес представляет статья Т. Даньо ²² о мошеннических стратегиях в игре, засвидетельствованных для римской эпохи. Автор исследует «модифицированные» игральные кубики I–III вв. н. э. и предлагает для них оригинальную типологию: кубики с удвоенными цифрами, с модифицированной внешней или же внутренней структурой (среди последних выделяются кубики середины II в. н. э., заполненные ртутью, найденные рядом с римской виллой в Мажеруа, Бельгия), а также подсчет вероятностей возможных результатов их бросков. Анализ данной маргинальной категории вносит существенный вклад в разработку типологии игрового материала античности ²³.

Специфика изобразительных источников, наглядно представляющих игровой процесс, дала возможность М. Фуксу ²⁴ выделить субварианты греческой игры эфедризм (ephedrismos) в помпейских сценах, где наблюдается произошедший за два поколения переход от греческого образца, близкого аттической encotylé ²⁵ (Дом золотого браслета, III помпейский стиль), к изображению римско-кампанской версии этой игры (фрески с эротами из Дома художников за работой и Дома Веттиев). В ней несомый игрок не закрывал глаза несущему и бросал не камни, но другие предметы (ножики? гвозди?).

Нацеленность проекта Locus ludi на выявление «всех измерений античного игрового универсума» ²⁶ отражается в большинстве работ выпуска вниманием к социальным аспектам античной игры, определяемым, в частности, на основании характера мест обнаружения игрового материала (погребения, культовая территория, жилища). Так, вне зависимости от эпох (греческая архаика, этруски, римское время) ²⁷, присутствие в элитных погребениях изображений игр и игрового материала объясняется их символическим значением: как знак социального статуса или аккультурации – принадлежности к романизированной элите для врача из Colonia Emerita Augusta (Мерида, Испания, вторая половина I в. н. э.) или как знак заимствования греческих игровых практик этрусками – изобретателями игр (Hdt. I. 94). Престижным статусом обладали прежде всего игры настольные – ludus latrunculorum (для этой игры, вероятно, предназначались стеклянные фишки из Мериды), «Пять линий», различные игры такого рода у этрусков. В двух последних случаях неизбежно сопоставление с сюжетом игры Аякса и Ахилла, который поддается большей детализации благодаря этрусскому материалу ²⁸.

В святилище на Акрокоринфе семантика копий астрагалов зависит от их положения: найденные у алтаря, они интерпретируются как культовое приношение, связанное с защитой детей и их переходом в мир взрослых. С этой идеей сопоставимо заключение Дж. Кампонетти по поводу персонифицирующего значения Пайдии на аттических вазах 430–390 гг. до н.э .²⁹: когда Пайдия находится рядом с Афродитой, она символизирует вхождение девушек, покидающих мир детских игр, во взрослую жизнь посредством брака.

Концентрация находок помпейских кубиков и астрагалов в частных домах (62%) – в основном в атриях, – по мнению А. Паче ³⁰, доказывает некоторую эффективность римских законов, ограничивавших азартные игры и выводивших их из публичной сферы в частную. А наличие игорного «притона» с поддельными кубиками в принадлежавшем местной элите «Доме мартовских нон» (I в. н. э., Augustoritum, Лимож) ³¹, сравнивается с пассажем из «Истории Августов» о дурном принцепсе Коммоде, устроившем подобные учреждения в Палатинском дворце (Hist. Aug. Comm. II. 7).

Дивинационный потенциал материала азартных игр (или, как их предпочитают называть участники проекта, «игр удачи» – jeux de chance), связывает игровую сферу с религиозной: «в античном контексте боги покровительствуют каждому броску кубиков или астрагалов» ³². Именно в этом смысле М. Веспа ³³ понимает обращение Куркулиона (Plaut. Curc. 349–364) к Геркулесу в сцене игры в кости (alea): враждебность удачливого в игре Геркулеса (Plut. Quaest. Rom. 272f–273a–b) собакам (Plin. NH. X. 79; Solin. I. 10–11) должна помочь избежать неудачного броска под названием canes, «собаки» ³⁴.

Антропологический подход, в той или иной мере представленный во многих работах, нашел удачное выражение в статье С. Кортса и Т. Пенна ³⁵, которые применили сложившийся на стыке антропологии и археологии концепт «биографии предметов» (object biography) к интерпретации игровых наборов римского времени с фишками различных стилей или материалов (patchwork sets). Потеря или помещение отдельных фишек в погребения или храмы приводили к их замене; некоторые игровые наборы тем самым приобретали эмоциональную окраску, поскольку напоминали о прошлых играх или партнерах.

В. Дазен и Д. О’Мира ³⁶ (один из издателей Philosophica minora Михаила Пселла) предложили пересказ и частичный перевод трактата «О том, почему одни люди одни становятся разумными, а другие – неразумными» (Philosophica minora. II. 19.). В комментариях затрагиваются философские взгляды Пселла, гендерные нормы в описанных им играх девочек и мальчиков, психология выведенного в трактате мальчика-макроцефала, а также сопоставляются греческие, римские и византийские представления о значении игр для детей и молодежи. Отметим ставшую своего рода эмблемой проекта эпитафию II в. н. э. римской девочки Геминии Агаты (dum vixi lusi… – CIL VI. 19.007) и добавим к приводимым примерам эпиграмму другого византийца XI в., Христофора Митиленского, в которой в соответствии с античной традицией жизнь уподоблена игре ³⁷.

Акцент, делаемый в выпуске на нескольких постоянных темах, касающихся социальной роли игр в античности (воспитание, гендер, религия), способствует формированию историко-антропологического «научного синтеза», который должен, по замыслу инициаторов Locus ludi, заполнить существующий пробел между трактовкой античных игр специалистами и обзорами, предназначенными слишком широкой публике ³⁸. Еще одним источником указанного синтеза заявлено обращение к антропологическим теориям игр, однако оно без обоснований необходимости и возможности подобных сопоставлений ведет к иллюстративности ³⁹. Сильную сторону проекта Locus ludi составляет энциклопедический подход к исследованию игр с привлечением начинающих и известных специалистов из различных областей антиковедения, который нашел свое отражение в данном выпуске «Pallas», представляющем интерес как публикуемыми материалами, так и их анализом.

¹ Becq de Fouquières 1869 (Locus ludi готовит его переиздание). Русский перевод: Becq de Fouquières 1877.

² Costanza 2019.

³ Dasen 2018.

⁴ Dazen, Haziza 2018.

⁵ Casevitz 2018, 51–60.

⁶ В антропологии «эмический подход» обозначает взгляд изнутри какой-либо социальной группы в противоположность «этическому» взгляду внешнего наблюдателя (термины, предложенные К. Пайком).

⁷ Caillois 2021, 75–87

⁸ Dasen, Daniaux 2022, 12.

⁹ Кости надкопытного сустава животных, используемые в игре.

¹⁰ Williams 2022.

¹¹ На реверсе некоторых серебряных оболов из Ларисы (конец V в. до н. э.): Griesbach 2022.

¹² Sabetai 2022.

¹³ Klinger 2022.

¹⁴ Attia 2022.

¹⁵ Dasen, Verbanck-Piérard 2022. Две статьи о куклах (вторая: Bianchi 2022) выполнены в рамках другого проекта Фрибурского университета, посвященного античности: Poupées articulées grecques et romaines (X^e s. av. J.-C. / VII^e s. apr. J.-C.).

¹⁶ Столик происходит из раскопок, проводившихся в 1999–2004 гг. в районе античного Мирринунта: Chidiroglou et al. 2022, 22–23.

¹⁷ Dasen, Daniaux 2022, 13.

¹⁸ Thomson et al. 2022

¹⁹ В частности, Shaedler 2009

²⁰ Lehmann 2022.

²¹ Musée de Lugdunum, inv. 2000.0.1206.

²² Daniaux 2022.

²³ Малочисленные примеры работ по классификации античного игрового материала приведены в Dasen 2018.

²⁴ Fuchs 2022.

²⁵ Об этой игре см. Poll. Onom. IX. 122.

²⁶ Dasen 2018.

²⁷ Lovergne 2022; Chidiroglou et al. 2022; Tristão 2022.

²⁸ В случае с найденными в погребальных рвах столиками их подношение сопоставляется с позднейшей практикой изображения играющих Аякса и Ахилла на помещенных в погребения вазах; объяснением служит общая гомеровская коннотация ценностей афинской элиты, в «образ жизни» которой входили игры и пиры, в том числе погребальные. Э. Ловернь для этрусского материала отделяет сюжет игры Аякса и Ахилла с его военным, героическим контекстом от других изображений двух игроков (Lovergne 2022, 407–409).

²⁹ Camponetti 2022.

³⁰ Pace 2022.

³¹ Daniaux, Loustaud 2022.

³² Dasen 2018.

³³ Vespa 2022.

³⁴ М. Веспа тем самым вслед за другими исследователями отрицает идентификацию Heracleus basilicus с названием броска и дополняет новыми доводами тезис о связи подобных Куркулиону параситов с культом Геркулеса на Forum Boaruim.

³⁵ Penn, Courts 2022.

³⁶ Dasen, O’Meara 2022.

³⁷ De Groote 2012, no. 73; пер. М. Л. Гаспарова без первой строки по изданию Kurtz 1903 в Freyberg, Popova 1978, 89.

³⁸ Dasen 2018.

³⁹ Такого рода заимствования могут быть обоюдными: ср., например, апелляцию к замечанию Р. Амайон о связи игры и дивинационной практики (Spadini 2022, 47) с тем, что Р. Амайон, со своей стороны, нашла у В. Дазен (Dasen 2015, 81–89) иллюстрацию теории Р. Кайуа об исторически возрастающем значении пары категорий ἀγών – alea (Hamayon 2021, 49).

About the authors

Olga P. Smirnova

Author for correspondence.
Email: olsmirrr@gmail.com
ORCID iD: 0009-0004-5216-2252

Independent researcher

References