«…Желая принять надлежащие меры предосторожности… и сохранить честь и доброе имя названного города»: проблема санитарного состояния Лондона XIV в. и попытки ее решения

Полный текст

Хорошо известно, что именно вторая пандемия чумы (1347–1351) заставила власти средневековых городов обратить внимание на такие стороны их жизни, как поддержание должного уровня чистоты и забота об общественном здравоохранении. Не стала исключением и английская столица, имевшая к 1348 г. как опыт столкновения с инфекционными заболеваниями, в т. ч. и чумой (первая её вспышка датируется VII в.) [1, c. 235], так и навыки борьбы с антисанитарией, выступавшей в средневековой Европе одним из главных «союзников» любой эпидемии. Тем интереснее, что в случае Лондона инициатором проведения необходимых гигиенических мероприятий зачастую выступала не муниципальная, а королевская власть. Причиной тому, вероятнее всего, была особая модель взаимоотношений между короной и городской администрацией, определяемая статусом Лондона как столичного центра и королевского города. Потому не удивительно, что монаршие прокламации, как правило, начинались с приветствия мэра и шерифов «нашего города Лондона» [17, p. 295], а распоряжения лондонских олдерменов издавались от имени короля (on the King’s behalf).

Наглядным примером такого сотрудничества, в т. ч. и в сфере санитарии, послужат два документа конца XIII в., свидетельствующие, что и до печально известной «Чёрной смерти» вопрос о ненадлежащем санитарном состоянии Лондона поднимался неоднократно. В частности, в «Правилах ношения мехов и расчистки улиц» 1281 г., предписывавших в срок к «следующему понедельнику» избавить городские улицы от возведённых на них торговых прилавков и строительного мусора, а также отловить и умертвить обживших столицу свиней [15, p. 20]. Схожий пункт содержался и в «Правилах поддержания безопасности на улицах» 1297 г., от имени Эдуарда I (1272–1307) и его сына требовавших очистить Лондон от нечистот к вечерне «следующей пятницы», а также обязывавший горожан поддерживать в чистоте фасады своих жилищ. Устанавливалась и норма ответственности – нарушителей ожидал штраф в полмарки [16, p. 34].

В том же русле ситуация развивалась и в XIV в. Издавая в 1309 г. «Прокламацию об очистке улиц города» и вновь выражая своё крайнее недовольство сложившейся в столице санитарной ситуацией, Эдуард II (1307–1327) констатировал, что лондонцы позволяют себе «выносить и выбрасывать на улицах и в переулках города собранные в их домах отбросы» (некоторые складировали отходы у порога собственного дома, наиболее «предприимчивые» – сметали к соседскому) [13, p. 67]. Любопытно, что при этом документ не содержал каких-либо конкретных предписаний относительно утилизации, однако рекомендовал «выносить их к Темзе или в другое место за городом» [13, p. 67], тем самым лишь способствуя дальнейшему ухудшению санитарной ситуации.

Но не только улицы и переулки становились местами скопления всевозможных отходов жизнедеятельности. Очевидно, особое раздражение Эдуарда II вызывало появление нечистот на королевских дорогах, о чём также упоминается в прокламации [13, p. 67]. Тем не менее, несмотря на достаточно суровый её тон, каких-либо кардинальных мер для борьбы с антисанитарией предпринято не было, хотя олдерменам и поручалось следить за чистотой вверенных приходов. Нарушителей же наказывали штрафом в 40 пенсов, возраставшим на полмарки всякий раз, как их уличали вновь [13, p. 67-68].

Очевидная недостаточность этих мер ярко проявилась уже в правление Эдуарда III (1327–1377), также неоднократно издававшего указы, обязывавшие олдерменов вычистить улицы города. Известно о четырёх таких монарших постановлениях (по одному в 1349 и 1361 гг., два в 1357 г.) [10, p. 215; 14, p. 298-300; 17, p. 295-296]. Одно из них, от 29 августа 1357 г., свидетельствует, что и во второй половине XIV в. среди острейших проблем английской столицы оставались «навоз, помои и другая грязь, скопившиеся в разных местах в городе и на берегу реки» (Темзы. – прим.), а также «чад и другие отвратительные запахи» [17, p. 295]. Только в этом случае положение усугублялось и продолжавшимися в стране периодическими вспышками чумы. Ею же, вероятно, была вызвана и категоричность формулировок: в отличие от отца, Эдуард III уже требовал от муниципальных властей вычистить город и замусоренные берега Темзы, а также подвергнуть нарушителей «такому наказанию, чтобы за совершение подобного оно вызвало страх и ужас у других…» [17, p. 296].

Как было замечено выше, фактор «Чёрной смерти» дал определённый импульс развитию системы муниципальной санитарии. Однако на начальном этапе любые мероприятия в этой области продолжали носить разовый характер, становясь ответом на конкретный вызов. Одним из них стали и высокие потери среди столичного населения, составлявшего, по современным подсчётам, до 80–100 тыс. человек к середине столетия [4, с. 48; 5, с. 31; 6, p. 396]. Необходимость противодействия распространению мора актуализировала проблему организации похоронных мероприятий, сбора и ингумации тел погибших. Изначально использовались уже имевшиеся места погребений, например, при церквях, однако по мере роста числа умерших их возможности были исчерпаны: источники отмечают случаи захоронений в «неподобающих местах», а также сбрасывания тел в реку [7, p. 240; 8, p. 98; 10, p. 215]. Тогда, очевидно, и было принято решение основать в столице новое кладбище. Выбор муниципалитета пал на район Смитфилда, на западе современного Лондонского Сити. Впрочем, как позволяют судить некоторые косвенные данные, в этом деле могла принимать участие и королевская власть.

Впервые о здешнем «могильнике» упоминает ещё английский хронист и современник чумы Роберт из Эйвсбери [18, p. 65], однако вернее было бы говорить о двух отдельных кладбищах – Восточном и Западном. Место под них было отобрано не случайно: здесь располагался заброшенный карьер, носивший, судя по некоторым источникам, характерное название «ничья земля» [8, p. 99; 9; 11, p. 218;]. По словам П. Акройда, общая площадь приобретённого под захоронения участка составляла 5,2 га (52 тыс. м²), но, принимая во внимание данные Дж.П. Бирна о том, что впоследствии только Вест-Смитфилд был расширен до 13 акров (52 609,18 м²), возможно, речь идёт лишь об одном из кладбищ [2, p. 359; 8, p. 99]. В то же время Б. Корбетт пишет об относительно небольших (по сравнению с указанными) масштабах Ист-Смитфилда, достигавшего 2 га (20 тыс. м²) [9].

Она же полагает, что инициатива открытия кладбищ исходила непосредственно от короля, в пользу чего призван свидетельствовать высокий статус их основателей. В 1348 г. возникло Вест-Смитфилдское кладбище, создателем которого Б. Корбетт называет сэра Уолтера Мэнни, английского барона фламандского происхождения, одного из доверенных лиц Эдуарда III [9]. Вместе с тем, Дж.П. Бирн, приводя цитату из неназванного источника (возможно, монастырской хроники), утверждает, что Мэнни лишь расширил изначальную площадь кладбища, в то время как его действительным основателем являлся епископ Лондонский Ральф Стратфорд, приобретший в указанный год участок «ничьей земли», обнесший его забором и поставивший там часовню [8, p. 99]. Схожей позиции придерживается К.М. Бэррон, заявляющая о факте сотрудничества: сначала епископ выкупил 3 акра земли «за пределами Олдерсгейта», а затем барон присовокупил к ним соседний, больший по площади участок, приобретённый у Госпиталя Св. Варфоломея (его же она называет инициатором возведения часовни) [7, p. 240]. Впрочем, Б. Корбетт также упоминает столичного церковного иерарха, но говорит, что он лишь освятил уготованную для мёртвых землю [9]. Дальше идёт А. Брайант, пишущий об участках Мэнни и Стратфорда как о двух разных кладбищах [3, с. 341]. Так или иначе, спустя несколько десятилетий, в 1371 г., на месте бывшего могильника был основан картезианский монастырь Чартерхаус, просуществовавший вплоть до времён Английской Реформации.

Чуть меньшими спорами окружена история появления Ист-Смитфилда. Все три упомянутых выше исследователя признают его основателем некоего Джона Кэри, правда, сходятся во мнениях относительно рода его занятий: Б. Корбетт именует его «королевским слугой» (royal servant) и уверяет, что он действовал по прямому приказу монарха [9]. Дж.П. Бирн сначала называет «священником» (clergyman), а затем – «агентом» (agent) Эдуарда Чёрного Принца [8, p. 99; 11, p. 218], из чего можно сделать вывод, что Джон был капелланом наследника престола и действовал с его ведома. К.М. Бэррон также нарекает его «клириком» (clerk) и уверяет, что он руководствовался личной инициативой, поощряемый группой влиятельных горожан [7, p. 240].

Располагавшийся восточнее Тауэра участок земли был выкуплен им у приора Церкви Св. Троицы и освящён столичным епископом 12 апреля 1349 г. [7, p. 240; 11, p. 218]. В тот же год его обнесли стеной для защиты от падальщиков и воздвигли часовню [8, p. 99; 11, p. 218]. В 1350 г. Эдуард III передал её во владение цистерцианскому аббатству Милостивой Девы Марии в благодарность высшим силам за одержанную морскую победу при Слёйсе [6, p. 433]. Позднее на этом месте расположился Королевский монетный двор.

Всё тот же Роберт из Эйвсбери писал, что в одной чумной могиле могли единовременно хоронить от 20 до 60 человек [18, p. 64]. Правоту его слов подтвердили данные археологических раскопок, проводившихся на обоих кладбищах с середины 1980-х гг. Они представляли собой обширный комплекс групповых и индивидуальных захоронений, вмещавших в общей сложности 12 400 человек [10, p. 215]. В частности, в результате организованных в 1986–1988 гг. работ на Ист-Смитфилде были обнаружены две траншеи шириной 2 м, длиной 125 и 67 м и глубиной 0,75 и 1,25 м соответственно; в первой найдены останки 102, во второй – 242 человек [11, p. 218].

Умершие складировались аккуратными рядами, при этом глубина отдельных могил могла достигать 5 человеческих тел [11, p. 218; 15]. Для большей экономии места детские трупы умещались в проёмах между взрослыми [11, p. 218]. Около 10% погребённых были захоронены в деревянных гробах, 402 человека – в общих могилах [9; 11, p. 218]. Часть тел и гробов была обмазана древесным углём, что, по предположению археологов, делалось для борьбы со зловонием и выделявшимися организмом жидкостями [9; 11, p. 218]. 70% захороненных составляли взрослые, 30% – несовершеннолетние, в т. ч. дети от 5 лет [9]. Соотношение мужчин и женщин равнялось 1,8:1, большинство мужчин скончалось в возрасте до 35 лет [9; 11, p. 218].

Общее количество погребений в Ист-Смитфилде оценивается в 2 400 [11, p. 218]. В результате раскопок 2017 г. были обнаружены две группы захоронений – на западной и восточной сторонах кладбища, насчитывающие 558 и 192 тела соответственно [9]. На то, что это именно жертвы чумы, указывает обнаруженная в останках бактерия Yersinia pestis [9], та самая палочка, переносчиками которой становились крысы и обитавшие на них блохи.

К сожалению, мы не располагаем точными сведениями о числе захороненных в Вест-Смитфилде. Так, К. Бэррон, отсылая читателя к выбитой на одном из могильных крестов латинской надписи, зафиксированной в «Лондонских описях» Ральфа Тресвелла (английского картографа и топографа XVI–XVII вв.), утверждает, что здесь было захоронено 50 тыс. человек, хотя позднейшие записи монастыря Чартерхаус свидетельствуют о 60 тыс. [7, p. 239, footnote 9]. Дж.П. Бирн указывает, что к 2001 г. здесь удалось обнаружить останки 11 тыс. человек [8, p. 99], однако он ошибочно отождествляет Вест-Смитфилдское кладбище с основанным в 1150 г. кладбищем Госпиталя Св. Марии (возникшим даже прежде самой больницы), которое не использовалось для захоронения чумных больных. Общее число погребённых здесь действительно приближается к указанной цифре (10 516), однако наличествующие братские могилы, в которых лежат в общей сложности 4 тыс. тел, появились задолго до прихода «Чёрной смерти», ещё в первой половине XIII в. [12].

Таким образом, и в XIV в. проблема санитарного состояния Лондона не получила комплексного решения. Спорадически возникавшие залежи отбросов, хотя и вызывали раздражение властей, но не становились причиной долгосрочных перемен в этой сфере, удовлетворявшейся многократным переизданием требований очистки улиц города. Эпидемия чумы, ставшая катализатором более масштабных мероприятий, в краткосрочной перспективе также не привела к серьёзным изменениям. Тем не менее, именно она послужила причиной для дальнейшей активизации диалога между королевской и муниципальной властями, развития общественной инициативы. При возможном участии доверенных лиц монарха в столице были основаны два новых кладбища, раскопки на которых позволили уточнить наши представления о масштабах эпидемии в городе, численности и половозрастном составе её жертв. И хотя и эта сторона повседневной жизни Лондона ожидаемо не лишена белых пятен, даже в таком виде она в состоянии существенно дополнить полотно наших суждений о времени Великого мора.

Об авторах

Дмитрий Валерьевич Лештаев

Автор, ответственный за переписку.
Email: d-Leshtaev@mail.ru
ORCID iD: 0000-0003-4435-4102
Россия, Саратов

Список литературы

Дополнительные файлы