Антропонимическое пространство прозы Тамары Барговой

Полный текст

Введение

Поэтическая ономастика, изучающая функционально-семантические особенности имен собственных в художественном тексте, выделилась в самостоятельный раздел языкознания в середине XX в. В настоящее время актуально рассмотрение ономастической лексики в антропоцентрическом плане, что вызывает интерес к семантике, структуре, функциям имен собственных со стороны литературоведов, культурологов, социологов, историков, психологов, философов и др. Активно развивающимся кластером ономастики является поэтическая антропонимика. Антропоним в художественном тексте не только взаимосвязан с другими лексическими структурами, обогащающими его семантический контекст, но и обусловлен эстетической концепцией автора, его творческим замыслом. Одним из компонентов семантики антропонима является его коннотативная окрашенность. «Коннотативные семы раскрывают индивидуальные отличительные признаки, качества, свойства действующего лица, посредством чего антропонимы выражают эмоциональное отношение самого автора к литературному персонажу»¹. Справедливо утверждение о том, что «каждый автор при выборе имен для своих персонажей обращает особое внимание на их фонемный и морфемный состав, который может способствовать передаче дополнительных эмоционально-экспрессивных оттенков. Он ориентируется на реальный именник, общепринятую в данной культуре формулу, с помощью которой можно передать информацию о национальном, возрастном, социальном и проч. положении героя»².

Естественно, имена в художественном тексте отличаются от реальных имен, в творческом мире писателя они получают «своеобразные художественные коннотации и, как следствие, расширяют объем семантики за счет усиления прагматического компонента» [1, с. 99], уникальную социокультурную кодировку, наполняются символической знаковостью, оценочным значением. Семантический потенциал, функциональная значимость антропонима позволяют рассматривать его «текстовым конструктом смысловой стороны произведения» [1, с. 99]. В проектах разных писателей используются различные принципы, модели имянаречения, обусловленные рядом факторов – творческим замыслом, жанрово-тематическими преференциями текста, авторской картиной мира, ментально-национальным мироощущением.

Определенную плотность, оригинальность и вариативность антропонимической лексики мы наблюдаем в нарративной структуре прозаических текстов эрзянского прозаика Т. Барговой. Семантический и функциональный потенциал имени персонажа в ее рассказах и повестях не исследован, между тем решение этого вопроса имеет стратегическое значение  – активизирует изучение языка в финно-угроведении в аспекте знаковости, прагматической значимости.

Обзор литературы

В отечественном языкознании семантические возможности и поэтические функции антропонимов рассмотрены на материале отдельных литератур³ [2], течений или тематических направлений [3; 4], конкретных произведений⁴. Особый объект исследования составляют антропонимы в структуре фольклорных текстов [5–8], нередко антропонимы рассматриваются в общей системе ономастического пространства произведения [1; 9–11]. В настоящее время актуален этнолингвистический аспект изучения поэтической антропонимики [12], направленный на определение принадлежности художественного именника к конкретному этническому пласту, его обусловленности традиционными приоритетами этноса.

В финно-угроведении крайне мало работ по проблемам поэтической антропонимии, что обуславливает актуальность предпринятого нами исследования. Небольшое количество имеющихся статей [13–17] посвящено описанию функционально-семантических, фонетических и словообразовательных особенностей антропонимов в фольклорных и литературных текстах, определению способов имянаречения персонажей в конкретных произведениях, раскрытию процесса приращения смысла и вариаций литературных имен. Художественная ипостась имени как знака, эффективного инструмента конденсации разнообразных смыслов, контекстов в творчестве Т. Барговой до настоящего времени не становилась объектом специального исследования. Изложенные в работе положения и умозаключения могут послужить базой для дальнейших дискуссий и научных изысканий в финно-угроведении в рамках поэтической ономастики.

Материалы и методы

Материалом исследования явились наиболее репрезентативные в аспекте заявленной проблемы рассказы Т. Барговой из сборника «Вечкемань усият» («Берега любви»)⁵ и  повесть «Паз, простямак!» («Господи, прости!») из одноименного сборника⁶. Научная оценка произведений писателя основывается на том, что антропонимическая лексика в них выступает текстообразующим компонентом, приемом стилистического оформления, концептуально значимым элементом содержательной структуры текста, посредством которого имплицируется авторское отношение к персонажу, раскрывается его психологическое состояние, нравственно-этический потенциал, обладает оценочным ресурсом, вызывает разнообразные ассоциации, формирует коннотативный фон. Относительно прозы Т. Барговой нельзя говорить о едином принципе выбора имен персонажей, в частности в историческом произведении она ассимилирует в нарратив сохранившиеся варианты имен, фамилий без изменений, в женских рассказах имянаречение обусловлено авторским мироощущением, особенностями женского менталитета. Автор не использует «говорящие», прямо характеризующие (соответствие имени характеру) имена, обращается к антонимизации вариаций одного имени.

Методологической основой при подготовке статьи стали теоретические положения литературной ономастики, в частности поэтической антропонимики. В работе использованы традиционные методы лингвистического исследования: описательный, функционально-семантический, структурный, сравнительно-исторический, а также современные подходы к изучению художественного текста – интерпретационный, гендерный.

Результаты исследования
 и их обсуждение

В мордовском художественном дискурсе рубежа XX–XXI вв. заметное место занимает творчество Т. Барговой, писателя с оригинальным творческим мировидением, специфическим инструментарием воссоздания реалий исторической и современной действительности, своеобразной методикой изображения персонажа. Особой структурно-семантической единицей в ее прозе становится антропонимическая лексика, которая вобрала в себя фонетические, грамматические, орфоэпические особенности эрзянского языка. Антропонимическое пространство прозы Т. Барговой представлено разнообразными моделями имянаречения, антропонимы получают структурообразующую, эмоционально-стилистическую, аксиологическую, информационную, концептуальную нагрузку. В повести «Господи, прости!» в монтажной форме представлена история села Андреевка, описаны судьбы его жителей, большинство из которых оказались жертвами раскулачивания, репрессий 1930-х гг. Прием стяжения времен позволяет автору соединить картины прошлого и настоящего, таким образом с современных аксиологических позиций он пытается проследить последствия необдуманных политических решений, идеологических манифестаций. Стилистической особенностью повести следует считать большое количество антропонимов, которые становятся текстообразующими элементами. В структуре исторического произведения антропонимические единицы не только способствуют оформлению эмоционального фона текста, но и, как отмечают исследователи, «создают хронотоп, ориентирующий читателя во времени и пространстве, в определенной социокультурной среде» [18, с. 335]. В повести «Господи, прости!» имена способствуют отражению реалий, атмосферы 1930-х гг., несут информационную нагрузку.  Т. Баргова использует разнообразные модели имянаречения: «личное имя» (Анашке, Аляка, Проске, Насько, Петра, Сёко, Дуня, Тихоня, Агашка, Дарё, Катиря), «фамилия» (Невский, Мамаев, Данилов, Солтаганов, Наумов), «личное имя + фамилия» (Иван Самойлов), «личное имя + отчество» (Ефим Иванович, Сергей Филиппович, Матвей Иваныч, Виктор Николаевич), «фамилия + личное имя + отчество» (Подгорский Константин Романович), «отчество» (Филипыч, Василевна, Мироныч), «уличная фамилия» (Пикурунь, Гарат, Агеинкат, Яшкот, Виськонь, Петрань), «уличная фамилия + личное имя» (Билянь Филипка, Горинкань Бори, Панжай Миколь, Ванюкунь Петя, Крандань Лена, Панжай Просо, Трошункань Пашка, Поней Яшка, Сезьган Васька, Петрань Насько). Подобная номинация призвана отразить локализацию персонажей (сельских жителей), особенности национальной картины мира, традиционный крестьянский уклад жизни, при этом создавая уникальный колорит антропонимического домена в произведениях Т. Барговой.

В структурном плане номинация лиц в повести представлена однокомпонентными (Дарё, Аляка, Наумов, Мироныч, Гарат), двухкомпонентными (Горинкань Бори, Панжай Просо, Сезьган Васька, Матвей Иваныч) и трехкомпонентными (Подгорский Константин Романович) моделями, среди которых доминируют одночленные и двучленные именования.

Автор использует русские имена (как женские, так и мужские), прочно вошедшие в мордовский антропонимикон в полной/неполной форме или претерпевшие фонетические, фонетико-морфологические изменения в результате адаптации к эрзянским языковым нормам: Насько (˂  Настя ˂ Анастасия), Катиря (˂ Катерина ˂ Екатерина), Сёко  ˂ Фёкла), Проске (˂ Прасковья), Агашка (˂ Агафья), Гришо (˂ Гриша ˂ Григорий) и др. К наиболее частым изменениям, как видим, относятся выпадение гласных и согласных звуков в начале, середине или в конце антропонима, укорочение имени, замена звуков, вставка гласного звука в конце имени (Микаила, Петра). В повести наблюдаем функционирование достаточно большого количества личных имен с открытым слогом в анлауте, образованных посредством суффикса -о (Яшко, Насько, Сёко, Гришо, Просо), что относится к особенностям имянаречения в говорах определенных населенных пунктов. Подобная номинация в содержательном аспекте текста призвана отразить региональный и национальный колорит, знаковую специфику эрзянской речи. Нередко антропонимы образованы посредством суффиксов с открытой экспрессивной оценкой (Агашка, Анка, Тихоня, Нинка, Манька, Анашке, Нинуля и др.), таким образом формируя в сознании читателя разнообразные коннотативные смыслы.

Фамилией в повести «Господи, прости!» инициализируются те персонажи, которые не являются сюжетообразующими, способствуют воссозданию исторического контекста, масштабности и реалистичности повествования. К примеру, Мамаев, председатель Игнатовского волисполкома, который в 1930-е гг. возглавил борьбу против зажиточных крестьян, служителей церкви, упоминается единожды; рассказывающий сельчанам о дезертирах милиционер Солтаганов также не является активным действующим лицом, однако он способствует воссозданию атмосферы военного времени.

Отметим, что основную часть фамилий в повести составляют антропонимы с русскими суффиксами -ов (Солтаганов, Данилов) и -ев (Мамаев), реже встречаются фамилии на -ский (Подгорский, Невский); также выявлено несколько фамилий с мордовским суффиксом -кин (Святкин, Калеткин).

Инициализация «фамилия + личное имя + отчество» встречается в повести редко, что объясняется пространственным хронотопом текста, особенностью коммуникации сельских жителей. Автору важно сохранить вариант имени и таким образом реанимировать исторический контекст, передать информацию о нем современному читателю. Посредством Подгорского Константина Романовича, сельского священника, отца одиннадцати детей, которого насмерть забила разъяренная толпа крестьян, в повести реализуется информационная функция, обрастающая эмоционально-оценочной нагрузкой – трагическая судьба священника вызывает глубокую рефлексию читателя, размышления о ценности человеческой жизни, антигуманизме политических решений эпохи: «Ютавтызь сонзэ велева, ды ки лангонь перть нарьгасть лангсонзо. Кие ертнесь кевсэ, кие вачкодилизе каряз ланга, кие сельгенесь ёнонзо»⁷ («Провели его по селу, и все время издевались над ним. Кто кидал камни, кто ударил по пояснице, кто плюнул в его сторону» – перевод здесь и далее подстрочный наш. – Авт.). Немногие прихожане пожалели священника, хотя он был внимателен к нуждам людей, помогал им советом («седеймарицяль, бажась велень народонть превс путомо»⁸). В данном случае такая формула именования отражает социальный статус лица, позволяет передать связанные с ним положительные коннотации, авторское уважительное отношение к нему.

Значительное место в антропонимиконе повести «Господи, прости!» занимают уличные фамилии или родовые имена (семейно-родовые прозвища), и в настоящее время активно используемые в мордовских селах в бытовом общении. Уличные фамилии в произведении представлены двумя формами: Пикурунь или Пикурт, Гарань или Гарат, Яшконь или Яшкот, Агеинкань или Агеинкат, где -нь в именах – суффикс посессивности, а -т – показатель множественного числа, выражающий в данном случае собирательность. Мордовский суффикс -инка в уличных фамилиях также имеет собирательное значение и служит для обозначения рода человека, указанного в основе.

Чаще всего источником уличных фамилий выступает имя предка, основателя рода, главы семьи или хозяина двора. Также они могут быть образованы от прозвища, данного человеку по особенностям его характера, занятиям, внешним признакам и др. Однако установить мотивационные признаки появления родового прозвища, выяснить этимологию основы имени достаточно сложно. Уличные фамилии, хранящие в себе ценную историческую, культурную и лингвистическую информацию, являются элементами, обеспечивающими тексту «устойчивое национальное звучание, которое служит этнооберегающим целям» [9, с. 108].

Наиболее частотной в повести Т. Барговой является формула именования «уличная фамилия + имя», что обусловлено контекстом изображаемой эпохи, провинциальным хронотопом, стремлением автора передать колорит национальный жизни, специфику коммуникации между сельскими жителями. По данной формуле образуются индивидуальные прозвища, основой которых нередко выступают уличные фамилии с прибавлением к ним трансформированных личных имен (Гарань Миши, Панжай Просо, Билянь Серё). Упоминаемые в тексте прозвища персонажей аутентичны, уникальны, реалистичны. Генезис таких имен определить достаточно сложно. Их значение возможно раскрыть лишь в случаях с открытой семантикой антропонима (Ванюкунь Петя, Петрань Насько), в ряде случаев можно выявить их символическую наполненность. К примеру, персонаж с орнитоморфным именем Сезьган Васька (Сорока Васька) отличается задиристостью («набойтнестэ набой»), желанием выделиться из толпы. Он проявил себя во время разрушения местной церкви, «стремился показать себя самым ярым ее противником» («снартсь невтемс прянзо церьковань каршо весемеде покш бороцицякс»⁹) – первым полез на крышу и скинул крест. В народных представлениях сорока наделяется не только положительной коннотацией (предвещает весну, приход тепла), но и зловещей символикой, связанной с предсказанием несчастья. Характер Сезьган Васьки соответствует такой интерпретации символа – он несет разрушение не только материального, но и духовного начала.  Т. Баргова «раскодировывает» ряд уличных фамилий. К примеру, «Билянь Филипканень, – как пишет автор, – лемесь педясь эйкакшпингестэ. Кодаяк тензэ а ёвтавиль Филипка лемезэ. Кевкстьсызь: “Кода леметь?”. “Биля”, – виздезь мери церынесь. Истяк кадовськак. Лиякскак толковить кудо лементь. Кезэрень шкатнестэ, зярдо минек модатнень лангс каявкшность ве ендо сыцят, ульнесь сетнень ютксо раське, кинень эрзятне мерильть “билярт”. Тосто молияк, келя, кудо лемесь. Билят улить аволь ансяк Андрейвелесэ, шабра велетневаяк»¹⁰ («Били Филипке имя прицепилось в детстве. Никак не мог выговорить свое имя Филипка. Спросят: “Как зовут?”. “Биля”, – стесняясь отвечает мальчик. Так и повелось. Но и по-другому объясняют происхождение уличной фамилии. В древние времена, когда на наши земли совершались набеги со стороны других племен, были среди них такие, кого эрзяне называли “билярами”. Оттуда и появилась уличная фамилия. Били встречаются не только в Андреевке, но и в соседних селах»). В данном случае антропоним расширяет информационный контекст произведения, привносит в текст историко-национальный колорит, позволяет отразить авторскую концепцию истории.

В рассказах Т. Барговой мы также находим интересные формулы и принципы именования персонажей, антропоним наделяется в них концептуальной, текстообразующей, аксиологической нагрузкой. По утверждению исследователей, «смена имени или параллельное существование нескольких имен свидетельствует об изменении статуса персонажа. ˂…˃ Они маркируют разные его ипостаси, разные грани личности, поскольку за каждым именем стоит определенный стиль, уклад жизни, взгляд на окружающих»¹¹. Это умозаключение подтверждается рассказом Т. Барговой «Вечкемань усият» («Острова любви»), в котором автор посредством двуименности героини реализует тему двойничества. Главная героиня – деревенская девушка Валентина (от лат. «сильная», «здоровая») со стойким, решительным, несколько самоуверенным характером. Она привыкла обходиться без поддержки родителей и супруга. «Эрьва чинть, эрьва тевенть, сень лангс апак вано, паро эли берянь, сон ловсь эсензэ изнявксокс»¹² («Каждый день, каждое дело, несмотря на то, хорошее оно или плохое, считала своей победой»). После развода женщина решила изменить не только свою жизнь, но и имя, которое воспринимается ею как неотъемлемый атрибут мироощущения. Став Тиной, она начинает вести потребительский образ жизни – посещает рестораны, знакомится с состоятельными мужчинами, живет за их счет, в отношениях ищет материальную выгоду. Смена имени становится первым ее шагом к душевной деградации, отречению от моральных заповедей, разрушению нравственного стержня, личностного начала. Писатель имплицитно постулирует обусловленность судьбы героини ее именем. В авторской концепции между именем и судьбой существуют мистические, необъяснимые связи, имя программирует сюжет жизни. Усечением полного имени Валентина словно сократила себе жизнь – молодая женщина разбилась в автокатастрофе с любовником. Прием двуименности героини играет важную роль в развитии сюжета произведения, его хронотопической структуры, отражении авторской концепции личности, наделяется аксиологическим ресурсом.

В рассказе «Серма» («Письмо») в процессе имятворчества Т. Баргова опирается на принцип, при котором семантико-характерологические связи между именем и его носителем не устанавливаются. В данном случае интересно то, что для именования главной героини автор осознанно выбирает семантически не маркированную фамилию Салтыкова без упоминания имени. Информационная модель имени персонажа вступает в явное противоречие с ее внешностью («ростом невысокая, идет, нагибаясь вперед», «лицо какое-то темное, волосы короткие, спереди спадают на глаза, губы выцветшие», «вены на руках вздувшиеся, ногти грязные, кончики пальцев коричневые», «одета в дешевые дырявые трико с вытянутыми коленками», «на ногах кроссовки, грязные, развалившиеся»), которая более соотносилась бы с презрительно-ироничной формой имени. На наш взгляд, одночленная структура именования (фамилия без упоминания имени) призвана акцентировать внимание на судьбе и личности одинокой женщины-маргинала, пагубности ее образа жизни, асоциальности поведения. Без имени Салтыкова «обходится» всю жизнь – ни комендант общежития, в котором жила женщина, ни соседи не знали, как ее зовут. Несмотря на определенную дистанцированность, критичность автора, он все же дает надежду на духовное возрождение, нравственное очищение женщины, что символически обобщается в образе комнатных цветов, о которых она просит позаботиться в своем письме: «Валнодо монь цецятнень…»¹³ («Поливайте мои цветы…»).

По утверждению исследователей, «эмоционально-стилистическая функция имен собственных выражается, как правило, на уровне фонетики и реализовывается через словообразовательную форму или с помощью разных видов несоответствий (имени и фамилии, имени и образа и т. д.)» [20, с. 142]. Такая функция антропонима реализована в рассказе Т. Барговой «Уцяска» («Счастье»), в котором имя персонажа не соответствует его внутренней сущности. Мария – библейское имя, соотносящееся с добром, чистотой, вызывающее ассоциации с непреходящими ценностями (жертвенностью, долгом, верностью). Однако главный персонаж Т. Барговой по имени Мария Филипповна вызывает отрицательные эмоции. Автор в антонимическом ракурсе сопоставляет вариант имени с уважительной коннотацией Мария Филипповна и разговорную, уничижительную форму Манька, при этом имятворческая модель «имя + отчество» становится сатирическим средством оценки нравственно-этического потенциала персонажа. Читатель узнает, что в родной деревне Марию все звали Манькой, однако она решила, что это имя ей не подходит и настояла на том, чтобы окружающие обращались к ней по имени и отчеству: «Чачома велесэ тензэ мерильть Манька. Ансяк, зярдо лиссь мирденень, мерсь од раськенстэнь, келя, Манькатне базарсо чипанят микшнить. …Ней бути авазо пшкадиль тензэ икеле ладсо. Мария Филипповна аноколь сонзэ кардамс. Эзь тукшно тензэ те лемесь, эзь ладя обуцязонзо. Кодамо Манька?! Мария Филипповна!»¹⁴ («В родном селе ее звали Манька. Но когда вышла замуж, сказала новой родне, что Маньки на базаре семечки продают. …Теперь если только мать обращалась к ней так. Мария Филипповна готова была прервать ее. Не нравилось ей это имя, не подходило к характеру. Какая Манька?! Мария Филипповна!»). В данном случае вариативность имени маркирует не только социальный статус героини, но и ее нравственную сущность. В процессе монтажного раскрытия жизненного пути женщины автор словно ищет ответ на вопрос: помогло ли ей имя завоевать уважение окружающих, оправдала ли она его своими действиями и поступками? Для Марии Филипповны большое значение имеет материальная составляющая, она строит карьеру, игнорируя традиционные этические нормы, посредством поддержки любовников получает квартиру, образование, становится депутатом. В итоге женщина попирает не только нравственные, но и гражданские законы – оказывается обвиняемой по уголовному делу. Посредством антонимизации форм имени Манька / Мария Филипповна автор раскрывает процесс нивелирования духовных основ, моральных принципов. Героиня по характеру хищница, разрушительница, ей больше соответствует имя Манька, нежели Мария Филипповна.

Исследователи отмечают, что «литературные антропонимы являются одним из важнейших внутренних лингвистических средств текстообразования и “ключом” в интерпретации художественных текстов» [21, с. 247]. В рассказе Т. Барговой «Вень кортамот»¹⁵ («Ночные разговоры») антропоним становится сюжетообразующим компонентом. Имена персонажей (Лена, ее муж Вадим и некий Юрий) с закрытой семантической структурой не являются характерологическими, однако посредством используемого автором «метода многократного повтора антропонимов» [21, с. 248] они получают роль «текстовой скрепы» (термин И. Б. Вороновой), иными словами, служат средством формальной и содержательной связности текста. Можно сказать, что имя  – это единственный источник информации о героях, поскольку сфера их деятельности и коммуникации остается вне нарратива, который не отличается событийностью и динамичностью. На протяжении многих лет Лена терпит измены Вадима. Ей кажется, что она уже привыкла к ним, а муж давно перестал оправдываться. Лена – типичная жертва семейных отношений, психологически подавленная женщина, неспособная развестись с неверным мужем, построить другие отношения. Неожиданно в ее жизни появляется «телефонный» мужчина Юрий, который возродил в ней женскую натуру, давно забытые эмоции. Автор использует общеупотребительные в современный период имена без фамилий, отчеств, что усиливает типичность описываемой ситуации.

В рассказах Т. Барговой реализуется принцип художественной правды, что обуславливает воспроизведение в текстах о современности общеупотребительных в настоящее время имен, но вместе с тем мы обнаружили и архаичные имена. Следует сказать, что обращение к такой структуре имен традиционно в мордовской прозе, о чем свидетельствуют произведения А. Доронина (Эмель), А. Брыжинского (Перфил, Варлам, Серафим, Марфа), В.  Мишаниной (Куля, Микитаря) и др. Модель номинации «личное имя + апеллятив» (Панкра атя, Марко баба из рассказа «Меельце ки» / «Последний путь», Палё баба – «Чаво эрямо» / «Пустая жизнь», Паша лелясь – «Паз, простямак!» / «Господи, прости!») указывает на социальный статус, возраст, место проживания персонажей. Таким образом, апеллятив становится дополнительной характеристикой героев, несет положительный аксиологический заряд («баба», «атя», «леля» имеют семантику родства), усиливает эмоционально-экспрессивную нагрузку имени, вызывает у читателя глубокую рефлексию. В рассказе «Последний путь» автор именует только представителей старшего поколения – деда Панкрата, его жену бабу Марко, таким образом выражая особое уважение и трепетное отношение к ним и пожилым людям в целом. Эти герои призваны отразить преемственность поколений, которая в семантической структуре рассказа осмысливается жизнеутверждающей ипостасью. Характер, судьба Панкрата соотносятся с его именем (от древнегреч. «всесильный»), не наделенным открытой семантикой, в силу этого вызывающим различные смысловые интерпретации. На наш взгляд, выбор имени персонажа обусловлен не столько его семантикой, сколько архаизированной формой – автор акцентирует внимание на долгом, сложном жизненном пути героя. Панкрат «участник трех войн, несколько раз был ранен – все тело исколото, нет половины бедра. Трех детей он оставил, когда добровольцем ушел на фронт. После войны родились еще трое. Жилы вытянул: семью растил» («колмо войнань тол пачк ютась, зярыяксть ранязель – весе рунгозо пельнезь, пель пукшозо арась. Колмо эйкакшт сон каднось войнав доброволецэкс туемстэнзэ. Войнадо мейле чачсть оштё колмо эйкакшт. Сантнэнь таргась: семия трась-кастась»¹⁶).

Для создания национального колорита, передачи ментальных особенностей эрзян, своеобразия их мировосприятия в качестве номинации персонажей в рассказах Т. Барговой используются, обусловленные национальной речевой нормой, варианты имен и отчеств: Наталь, Лизо («Урьвакстома» / «Женитьба»), Василевна, Мироныч, Наста, Анка («Чачома велесэ» / «В родном селе»), Митрич, Дашо («Раужо килей» / «Черная береза»), Мико («Мико-богатырь»), Мата («Чапаня Мата»).

Заключение

Высказанные в работе рассуждения подводят к выводу о том, что в произведениях Тамары Барговой антропонимы являются важным компонентом поэтики текста, элементом идиостиля автора, средством отражения его мироощущения, женского взгляда на проблемы исторической и современной действительности. Антропонимические единицы полифункциональны, они выполняют текстообразующую, концептуальную, стилистическую (информационно-стилистическую, эмоционально-стилистическую), оценочную, символическую нагрузку, наделяются разнообразными коннотациями, отражают национальный колорит.

В антропонимическом пространстве произведений Т. Барговой представлены различные модели именования персонажей, среди которых доминируют уличные фамилии (семейно-родовые имена) и индивидуальные прозвища как яркий факт проявления живой эрзянской речи.

Процесс имятворчества в ее текстах опирается на несколько принципов: принцип художественной правды (в основном используются общеупотребительные имена, авторских антропонимов мы не обнаружили), передача имени в его особом фонетическом звучании в историческом тексте с целью сохранения исторической информации, осмысленный выбор имени в произведениях о настоящем, женских рассказах, принципы двуименности персонажа и антонимичности антропонима призваны реализовать проблему духовной деградации современного человека. Прозаик отказывается от использования «говорящих», семантически маркированных имен, поэтому в текстах доминируют ситуации несоответствия имени и образа. Архаичные имена и претерпевшие фонетические изменения, трансформированные и адаптированные к нормам эрзянского языка варианты имен не вступают в противоречие с реальностью, способствуют воссозданию пространственного хронотопа текста, обрисовке национального образа мира.

Перспективы дальнейшего исследования проблемы видятся нам в изучении функциональной семантики антропонимической лексики в творчестве других национальных писателей.

¹ Дергилева Ж. И. Художественный антропонимикон в лингвокультурологическом представлении: на материале дилогии И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» : дис. … канд. филол. наук. Белгород, 2008. С. 4.

² Полякова Н. А. Топология поэтической ономастики: на материале английской литературы : дис. … канд. филол. наук. М., 2009. С. 3.

³ Карданова М. А. Стилистические функции антропонимов в современной кабардинской прозе : дис. … канд. филол. наук. Нальчик. 2000. 264 с.

⁴ Данилова Н. В. Семантико-функциональная структура антропонимии в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» : дис. … канд. филол. наук. Тюмень, 2002. 248 с.; Алиева М. М. Структурно-семантические и функциональные особенности антропонимов в художественном тексте: на материале произведений М. А. Булгакова : дис. … канд. филол. наук. Махачкала, 2006. 170 с.; Устьянцева О. Ю. Антропонимия прозы М. А. Булгакова: на материале романов «Белая гвардия», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита» : дис. … канд. филол. наук. Воронеж, 2002. 165 с.

⁵ Баргова Т. Вечкемань усият (Берега любви). Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1997. 160 с.

⁶ Баргова Т. Паз, простямак! (Господи, прости!). Саранск, 2009. 241 с.

⁷ Баргова Т. Паз, простямак! С. 7.

⁸ Там же. С. 7.

⁹ Там же. С. 38.

¹⁰ Баргова Т. Паз, простямак! С. 5.

¹¹ Виноградова Н. В. Имя персонажа в художественном тексте: функционально-семантическая типология : дис. … канд. филол. наук. Тверь, 2001. С. 97–98.

¹² Баргова Т. Вечкемань усият. Саранск, 1997. С. 52.

¹³ Баргова Т. Вечкемань усият. С. 80.

¹⁴ Там же. С. 90.

¹⁵ Там же. С. 10.

¹⁶ Баргова Т. Вечкемань усият. С. 10.

Об авторах

Светлана Васильевна Шеянова

Мордовский государственный университет им. Н. П. Огарёва

Email: sheyanovas@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-6504-3410

доктор филологических наук, профессор кафедры финно-угорской филологии 

Россия, 430005, Российская Федерация, г. Саранск, ул. Большевистская, д. 68

Нина Валентиновна Казаева

Мордовский государственный университет им. Н. П. Огарёва

Автор, ответственный за переписку.
Email: nikazaeva@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-9206-7223

кандидат филологических наук, доцент кафедры финно-угорской филологии 

Россия, 430005, Российская Федерация, г. Саранск, ул. Большевистская, д. 68

Список литературы